РЕФЕРЕНС. Часть первая: ‘Карандаш и уголь‘ (СИ) - Иевлев Павел Сергеевич - Страница 21

— Сами владетели изменились, — сказал я. — Сменялись поколения, вливались новые линии, сказывался естественный генетический дрейф, так? Скорее всего, оболочки с самого начала были совместимы не со всеми, и те, кто мог их носить, выделились в генетическую аристократию.

— Да, принято считать, что если оболочка убивает носителя, то у него не чистая кровь. Это позор, такие случаи стараются скрыть, списывая смерть на другие причины, но ходят слухи, что это происходит всё чаще. Поэтому совместимость с оболочкой обязательна для наследника как подтверждение происхождения.

— Из этого я делаю вывод, что интерфейсы неизвлекаемые, а вызываемые ими дегенеративные процессы в нервной ткани необратимы, — констатировал я.

— Да, это так, — подтвердила Калидия. — У меня несовместимость минимальная, долгое время казалось, что всё благополучно. Я пока что полностью контролирую свою оболочку, а вот себя уже не вполне…

— Тогда на что рассчитывает твой отец? Допустим, ты сменишь пол, а я удержу опухоль в состоянии ремиссии. Тебя примут как наследника. Дальше что? Опухоль возвращается, Креон получает вместо мёртвой дочери мёртвого сына, наследника снова нет. Как часто ему надо подтверждать статус?

— Раз в год.

— Вот именно. Кого он покажет Совету в следующий раз?

— Моего брата.

— У тебя есть ещё брат? Тогда в чём проблема — пусть покажет его сейчас!

— Пока нет. Новая жена отца беременна мальчиком, но его носить ещё четыре месяца. Она не успеет родить. Отцу надо продержаться один Совет, к следующему он покажет младенца мужского пола, и до проверки на приживление оболочки у него будет семнадцать лет.

— То есть то, что после Совета ты умрёшь, его устраивает?

— Если я умру мальчиком — да.

— Роскошно. Вижу, с отцом тебе повезло.

— Он поступает правильно. Я всё равно обречена, но ещё могу помочь семье.

— А твоя мама? — неделикатно спросила Алька. — Где она?

— Я не видела её с пятнадцати лет. Она удалена от семьи, потому что так и не смогла родить отцу мальчика.

— И куда её «удалили»? — поинтересовался я.

— Я не знаю.

— И ты не спросила? — возмутилась Алька.

— О таком не спрашивают.

Очаровательные нравы потомственной аристократии. Много поколений инбридинга, чтобы не «разбавлять кровь», имеющую совместимый с симбионтами генотип, в результате снижение фертильности женщин и вынашиваемости потомства, но генетический дрейф всё равно сводит все потуги на нет. Кстати, я бы уже по внешности сказал, что Калидия не чистокровка. Потому что она красавица, а результаты близкородственного скрещивания обычно выглядят так себе. Генетика — жестокая сука. Возможно, именно аристократия ввела моду на маски, которую подхватили в народе. Им, наверное, есть что за ними скрывать.

— Послушай, — попросила Алька, — а можно посмотреть на эту твою оболочку?

— Нельзя! — резко заявила Калидия, бросив быстрый взгляд на меня.

— Почему?

— Потому что! Нельзя и всё!

— Да брось, — сказал я примирительно, — я понял, что это была ты.

— Что понял? Что значит «я»? — неубедительно возмутилась та.

— Я военврач, отлично знаю, как выглядит заброневая травма. У тебя был синяк как раз нужной формы и размера ровно на том месте, куда Слон влепил пулю. А ещё у тебя и мотив, и возможность. Раз оболочек мало, то какова вероятность, что кто-то ещё из носителей имел что-то против только что прибывшего в ваш мир чужака?

Калидия не ответила, отведя глаза, и я продолжил:

— Ты была уверена, что обречена, и не хотела провести остаток жизни в гендерной трансформации. Ведь отец не скрывал от тебя своих планов, так?

— Не скрывал, — кивнула она. — Я должна исполнить долг перед семьей. И сделать это сознательно.

— Но всё-таки решила меня убить.

— Отец будет разочарован, если узнает, — пожала плечами она. — Не знаю, насколько вам станет легче, но это была скорее попытка самоубийства. Я не хочу лечения. Я не хочу быть мальчиком. Я хочу, чтобы мне дали спокойно умереть.

— То-то бы меня это поправило… — буркнул я. — Ты уже оставила эту идею, или мне запирать на ночь дверь?

— Оставила. Мне будет неловко убить не какого-то абстрактного хилера-колдуна, а знакомого. Тем более, я вижу, что это не ваш выбор.

— Увы, — признал я, — если я не сделаю то, что должен, твой отец убьёт моих друзей. Прямо он этого не сказал, но…

— Убьёт, — спокойно подтвердила Калидия. — Он всегда так поступает. Впрочем, вас он, скорее всего, убьёт в любом случае.

— Догадываюсь, — кивнул я, — но зря ты сказала вслух.

Для Альки это стало неприятным сюрпризом, и она растерянно хлопает глазами:

— Вы же шутите сейчас, да?

— Конечно, шутим, — подтвердил я. — Не бери в голову, всё будет хорошо.

И мысленно добавил: «Только не скоро и не с нами». Чтобы не совсем уж соврать.

— Ну что, всё ещё хотите посмотреть на силовую оболочку? — спросила Калидия.

— Конечно, хотим, — ответил я.

— Тогда идите за мной.

Глава 8. Экзосимбионт

— Это питательно-очищающий раствор, — объясняет Калидия. — В нём оболочки хранятся, когда не надеты.

Вертикальный стеклянный цилиндр высотой метра два заполнен зеленоватой плотной жидкостью. Оболочка висит вертикально, как будто сброшенная чёрная кожа странного чудовища. Широко расставленные круглые глаза не светятся и выглядят слепыми, но мне почему-то кажется, что эта штука всё равно за нами подглядывает.

— Рассказывают, что раньше их хранили в бочках со свежей кровью, — сообщила познавательный факт Калидия. — Потом придумали искусственный заменитель. Пока она на мне, питается мной. Немного крови, немного энергии, влага телесных выделений — всё идёт в дело. Очень долго носить оболочку нельзя, наступает истощение. В легендах есть такой герой — Милизан, — который бился целый день, отбивая атаку каких-то врагов, а когда всех победил, то из оболочки выпал высохший до костей труп. Он так и хранится в святилище владетелей в стеклянном саркофаге. Выглядит — просто жуть. Кстати, он наш предок, мой отец — из прямой линии наследования, раньше он был бы королём.

— А теперь?

— Сейчас у нас конкурентная система управления. Фракции, выборы, интриги. Отец говорит, что абсолютизм обходился дешевле, но правящий дом слишком расслабился без борьбы за власть. Теперь постоянно в тонусе.

— Она, наверное, такая мягкая… — задумчиво сказала Алиана, прилипнув носом к стеклу и рассматривая бархатистую, состоящую из мельчайших тонких волосков внутреннюю поверхность оболочки.

— Когда надеваешь, ощущение такое, как будто тебя кинули в охлаждённое до абсолютного нуля битое стекло, — ответила мрачно Калидия. — Но это быстро проходит. Потом её просто не чувствуешь. Чувствуешь только себя — сильную, гибкую, быструю и неуязвимую.

— Не такую уж и неуязвимую, — напомнил я. — Уверен, во времена мечей и луков оболочки были уберплюшкой, но сейчас я бы поставил на гранатомёт.

— Она какая-то… жадная, — внезапно сказала Алиана, отстраняясь от стекла. — Как будто хочет проглотить меня. Втянуть и переварить внутри.

— Некоторые из-за этого не проходят испытание на совместимость, — добавила Калидия. — Фобия, не могут заставить себя надеть оболочку. Именно как ты сказала — им кажется, что она их съест. Заставлять бесполезно — оболочка с такими не сливается, а вот погибнуть в процессе они могут.

— И как с ними поступают? — поинтересовался я.

— Удаляют от семьи.

— Как твою маму? — спросила Алька.

— Да. Насмотрелись?

— А ты её разве не наденешь? — просительно сказала моя ассистентка.