Чистый грех - Джонсон Сьюзен - Страница 40

На руках у нее были три короля и два туза. С такими картами можно поднимать ставку, чтобы вытрясти из Адама побольше денег. И вдруг шальная мысль мелькнула в ее голове.

— Вы не против маленькой дополнительной ставки? — внезапно спросила она, поднимая на Адама смеющиеся фиалковые глаза.

— Разумеется, — без задержки ответил Адам. «Настоящий игрок! И настоящий авантюрист!»

Флора взяла листок бумаги с серебряного подноса, окунула перо в хрустальную чернильницу и написала несколько слов. Сложив бумажку, она протянула ее Адаму. И тот прочел: «В моей комнате двадцать четыре часа. По правилам победителя».

При такой ставке он готов был сразу сдаться. Запереться на сутки в номере с этой роскошной женщиной — разве не замечательно? Да вот только на кону были сто тысяч долларов — немножко великоватая плата за двадцать четыре часа любви.

— Вызов принят. Поднимаю.

Адам взял лист бумаги и быстро написал: «В моей комнате сорок восемь часов. Без всяких правил». Свернул записку и положил в центр стола. Флора дотянулась до нее и, почти не поднимая от стола, чтобы никто не мог узнать содержание записки, прочитала условие Адама. Все внутри нее заходило ходуном. Без правил. Двое суток. Фантазия взыграла, кровь бросилась к голове.

— Вы имеете привычку всегда поднимать ставку? — сохранив внешнее спокойствие, спросила Флора.

— Когда дело того стоит, — с мягкой улыбкой произнес Адам.

Она выложила свои карты на сукно — одну за другой.

— Моя взяла, — промолвила девушка с самодовольной улыбкой.

— У меня две пары.

— Увы, мистер Серр, этого недостаточно, — проговорила она, торжествуя победу.

И потянулась за фишками, не глядя на карты, которые он раскладывал на сукне.

Внезапно раздался общий выдох удивлений. Флора быстро подняла глаза. Перед ней в одну линию лежали «две пары» — четыре двойки.

— Вы проиграли, — сказал Адам, спокойно кладя свои руки на ее руки, уже взявшиеся за фишки, — у меня двадцать восьмой номер, — тихонько добавил он. — В любое время сегодня вечером.

— Не могу, — шепнула она растерянно. Шок от проигрыша был огромен.

Его брови негодующе взлетели, и он сжал ее кисти.

— Я имею в виду сегодня вечером, — едва слышно пролепетала Флора. — Я не знаю…

— Что-нибудь придумайте! — с улыбкой сказал Адам, отпуская ее руки. И уже вслух, громко и обычным тоном произнес: — Было большой честью и удовольствием сыграть с вами, леди Флора. Спасибо.

— Взаимно, — отозвалась Флора.

— Я надеюсь, что реванш состоится очень скоро, — сказал Адам. Его намек был ясен.

— Как только это будет возможно, господин граф, — ответила Флора. Ей и самой хотелось, чтобы реванш состоялся как можно скорее.

— Не заставляйте меня ждать слишком долго, — произнес Адам, сгреб со стола четыре двойки и сунул их себе в карман.

— Постараюсь устроить все побыстрее.

Он встал и грациозно поклонился своей партнерше по картам.

— До встречи, миледи.

Адам был чуть ли не на голову выше остальных присутствующих мужчин. И конечно, в десять раз красивее любого из них.

Кивнув остальным игрокам, молодой человек бросил:

— Выигрыш заберу позже, — и вышел из карточного зала, пройдя между расступившимися зрителями.

Все проводили его долгим взглядом: человек как-никак выиграл изряднейший капитал!

Впрочем, и Флора в итоге не осталась внакладе. За вечер она выиграла сто двадцать тысяч долларов.

А просадила сто. Ну а если ей удастся устроить так, что будет возможность уединиться с Адамом Серром на сорок восемь часов, тогда все и вовсе прекрасно!

Сорок восемь часов вместе! Боже, она не смеет упустить такую возможность! И она ее не упустит!..

Адам был не в меньшей степени разгорячен мыслью о вероятной встрече.

Он не стал задерживаться в доме Фисков. Нашел хозяйку и вежливо попрощался с ней, сославшись на то, что у него рано утром важные дела.

— Какая досада! — огорченно воскликнула Молли Фиск. — Вы же обещали потанцевать с Генриеттой. Если вы ее обманете, она будет безутешна!

Поскольку хорошенькая племянница стояла рядом с тетушкой, отказать было бы неприличной грубостью.

— Простите меня, мисс Генриетта, — вежливо произнес Адам с машинальной улыбкой бывалого ловеласа. — За карточным столом ставки поднялись так высоко, что танцы поневоле вылетели у меня головы. Вы не против, если я выполню свое обещание сейчас? Позвольте пригласить вас на танец.

— Лучше поздно, чем никогда, мистер Серр, — сказала Генриетта. Ее надутые губки избалованной девицы распустились в счастливую улыбку. — С удовольствием принимаю ваше приглашение.

Адам подставил ей свой локоть — как он подставлял его тысяче женщин на сотнях балов — и направился в бальную залу.

— Я скучала весь вечер, — защебетала Генриетта. — Это просто беда какая-то: дядя Гарольд вечно увлекает самых красивых кавалеров за карточный стол. Одни играют, другие смотрят, а танцевать совсем некому! Тетушка сердится, что он расстраивает бал, но ничего с ним поделать не может. Ах уж этот картеж!.. впрочем, я рада, что вы воротились и что вы наконец со мной!

В ее тоне звучали хозяйские нотки, и Адам насторожился: с этой юной прелестницей надобно быть начеку!

— Да, высокие ставки имеют свойство привлекать зрителей, — сказал он, ограничиваясь общим замечанием и никак не отзываясь на ее восторги по поводу их «воссоединения».

В прошлом месяце Моллина племянница сделала ему, что называется, открытую декларацию любви. Адаму это было некстати и не нужно, поэтому приходилось соблюдать предельную дипломатичность. С одной стороны, от молоденьких девственниц следовало держаться подальше, да и в постели от них чаще всего мало толку. С другой стороны, у данной молоденькой девственницы были такие прелестные влажные и задорные глазки, что впору нарушить старинный принцип и… Ну а в-третьих, нежелательно резко отвергнуть ее притязания, потому что дядя Генриетты был не только его приятелем, но и крайне влиятельным человеком в этой части штата. Вот и приходилось лавировать между противоречивыми влечениями.

Одна надежда — что все ограничится туром вальса и он сможет сразу же удрать к себе в гостиницу.

Через несколько мгновений они уже кружились по паркету бальной залы. Генриеттины голубые глазищи томно сверкали на него; время от времени она тяжко вздыхала — как оперная прима, томимая любовью.

— Вы замечательно танцуете, Адам. Вот так бы всю жизнь с вами и танцевала!

Кружась в вальсе, он прикидывал в голове, случайно ли то, что Фиски так настоятельно сводят его со своей романтически настроенной племянницей. Конечно, он женат. Но все вокруг знают, что брак неудачный. А теперь жена и вовсе бросила его. При том, что в Монтане развод — дело быстрое и относительно бесхлопотное, у Фисков могут быть весьма далеко идущие планы касательно своей племянницы и графа де Шастеллюкса… А стало быть, осторожность, и еще раз осторожность!

— Вы тоже прекрасно танцуете! — откликнулся он тоном старого дядюшки — любезно и вместе с тем без пыла. — Помнится, вы учились вальсировать в Чикаго?

— О да, дома в Чикаго, в школе, где я училась, был милейший учитель танцев. Он знал все наиновейшие фигуры. А где вы научились так божественно танцевать?

В парижском борделе пятнадцатилетним мальчишкой. И это было замечательное время. Да и учителя — точнее, учительницы — были милейшие. Главная преподавательница — Тереза, пухлявая крестьянская дочка из Прованса, — была на год старше него. Неделю они не расставались, исступленно изучая возможности своих юных тел. А в промежутках при каждой возможности плясали, плясали… Мадам за скромную плату отпускала Терезу в город, и молодые люди бегали в публичные танцевальные залы, открытые чуть ли не до утра. В тот год Париж был помешан на фламенко — и они снова и снова танцевали этот зажигательный танец под гром испанских гитар.

Но разве подобные воспоминания для Генриеттиных целомудренных ушек?