Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения - Малкин Станислав Геннадьевич - Страница 32

Во-вторых, сами шотландские горцы были представлены в «Описании Горной Страны» разделенными на занимавшие лишенные четких границ области «верных» Короне и правительству и «взбунтовавшихся» кланов. Причем в отношении первых указывалось, что «в 1725 г. бунташные кланы по приказу его Величества были побуждаемы сдать оружие генерал-лейтенанту Уэйду, что было исполнено, и они [„верные“ кланы] продолжают соблюдать акт о разоружении». Вторые на карте лояльностей, каковой представал взору ответственного читателя труд Лемприера, были выделены красным цветом, чтобы можно было легко соотнести «кланы, численность которых указана красными цифрами» («присоединились к мятежу в 1715 г.») с их местоположением на карте (тот же красный цвет, что и в легенде)[302].

В-третьих, таким образом можно было наглядно представить Короне и правительству в Лондоне, в каком враждебном окружении находились новые форты, в какой сложной социокультурной среде приходилось распространять британское присутствие в Хайленде.

Представление правительства о закрепленности британского присутствия в осваиваемом пространстве, таким образом, распространялось не только на институты государственной власти, представленной в «Описании Горной Страны» военной инфраструктурой. Оно имело и этнографическое измерение. Такие категории анализа «Хайлендской проблемы», как «клан» и «край» (в котором проживает тот или иной клан, например «край МакГрегоров»), оказывались взаимозаменяемы, что и происходит на картах, так же как в нарративных источниках[303].

Социальная, политическая, культурная идентичности горцев были вписаны в пространство, которое они населяли. Определенные при помощи картографических инструментов и географического воображения, клановые земли на карте Лемприера «создавали» подданных Соединенного Королевства, в то время как совокупность таких заселенных картографом мест «создавала» Хайленд и наполняла «Хайлендскую проблему» конкретным этнографическим содержанием[304].

И здесь картографический анализ хайлендской политики Лондона на новом, этнографическом уровне возвращает нас к вопросу о том, как сочетались стремление Короны и правительства к централизации власти на окраинах и попытки представителей местных элит направлять этот процесс в выгодном для себя направлении. Как напоминают Джеймс Скотт и Кивельсон, реформирование благодаря описанию никогда не происходит так гладко и односторонне, как рассчитывают правительство, ответственные чины на местах и агенты: «Мы должны помнить не только о способности государства при помощи упрощений трансформировать мир, но также и о способности общества модифицировать, разрушать, блокировать и даже ниспровергать устанавливаемые для него категории»[305]. Инициированное властями картографирование Горной Шотландии неизбежно предполагало широкое привлечение местных информаторов и, следовательно, способствовало формированию хайлендской политики и решению «Хайлендской проблемы» во многом на основе представлений и интересов местных сообществ.

Картограф Артиллерийской палаты Клемент Лемприер составил «Описание Горной Страны» на основании сведений, представленных в рапорте командующего королевскими войсками в Шотландии генерала Уэйда. Командующий, как отмечалось, составил рапорт не только на основе собственных наблюдений, но и «с опорой на лучшие сведения», которые он смог собрать «во время пребывания в этой части страны»[306]. Речь идет об опоре на агентурную сеть, в которую входили в том числе такие весьма информированные представители шотландского общества, как лэрд Каллоден и лорд Ловэт. Эти последние, в свою очередь, получали сведения от многочисленных агентов из числа своих вассалов и/или клансменов, друзей, клиентов и патронов в Горной Стране и на Равнинах. Полевые исследования в случае с картографическими проектами британского присутствия в Горной Стране представляли собой агентурную деятельность, так же как и в случае с описательной географией Хайленда.

Не отказываясь от представлений о картографии как инструменте в руках централизующегося государства в Европе раннего Нового времени, к которому власти прибегали в своей окраинной и колониальной политике, в данном случае мы имеем дело с менее однозначной историей взаимодействия ответственных за умиротворение Горного Края чинов, картографов и местных агентов правительства[307].

Так, например, в случае с вождем Фрэзеров речь идет не о разрастании государственного контроля, позволявшего Лондону при помощи карт обозревать каждый уголок гэльской окраины, склоняя отдельных представителей местных элит к сотрудничеству и совместной борьбе с якобитским движением. Скорее имели место определенная растерянность, робость и лень властей, оказавшихся перед необходимостью, вызванной якобитской угрозой, в обозримые сроки превратить контроль над далекой и «варварской» Горной Шотландией из номинального в реальный[308].

В этой связи неудивительно, что в «Описании Горной Страны» Лемприера владетельные права лорда Ловэта в Инвернессшире не вызывают сомнений, хотя первые годы после подавления мятежа якобитов 1715–1716 гг. прошли для Саймона Фрэзера под знаком борьбы и судебной тяжбы с прежним владельцем наследных имений Александром МакКензи из Фрэзердэйла, поддержавшим якобитский мятеж.

При этом лорд Ловэт впервые поставил себя вне закона еще в 1696 г., так что «преданность» Стюартам пришлась очень кстати после бегства из Шотландии во Францию в 1702 г., где он предложил свои услуги «старому Претенденту». В надежде ускорить возвращение на родину вождь Фрэзеров отозвал своих клансменов из лагеря якобитов буквально накануне решающего сражения в Шотландии, при Шериффмуре 13 ноября 1715 г.

Этот поступок вернул ему не только монаршее прощение, но и наследные владения, которые, как указывалось, еще долгое время служили яблоком раздора между новым владельцем и прежним. Очень скоро вождь Фрэзеров определил для себя новые приоритеты: решение застарелого наследственного земельного спора и политическая карьера в Шотландии уже при Ганноверах[309].

Составленные картографами Артиллерийской палаты карты Горного Края, соответственно, использовались для локализации представителей местных элит и как агентов правительства, и/или как мятежников. В деле решения «Хайлендской проблемы» были возможны и необходимы оба варианта прочтения «Описания Горной Страны» Лемприера. Показательно, что в легенде карты кланы разделены не лояльностью изгнанным Стюартам или Ганноверам, а в зависимости от того, приняли они участие в мятеже или же воздержались. Даже информация о том, что «взбунтовавшиеся» кланы сложили оружие, помещена в той части легенды, которая содержит список кланов, не поддержавших мятеж. А список «взбунтовавшихся» кланов завершается примечанием: «Люди Этола [Этолла] и Бродалбина [Брэдалбейна] вовлеклись в мятеж без их предводителей»[310].

В Великобритании первой половины XVIII в., как и в других европейских странах, составление карт, таким образом, служило местным интересам не менее эффективно, чем интересам центральных властей. Неудивительно, что взаимодействие между центральными и местными силами и интересами в Хайленде наиболее явно демонстрирует именно этническая картография (хотя крайне редкая в полном смысле слова), а не планы фортов и карты военных дорог. Сам факт представления Горной Шотландии на карте, предназначенной в том числе для демонстрации успехов командующего королевскими войсками в Северной Британии в Лондоне, как территории, пространство которой организовано исключительно по клановому принципу, многое говорит о способности представителей местных элит навязать ответственным за умиротворение Горной Страны чинам и их агентам наиболее привлекательный и выгодный для них образ мятежного края[311].