Популярная история евреев - Джонсон Пол - Страница 17

Более того, библейские тексты преподносят нам потрясающе живые портреты главных исполнителей ролей в национальной драме, портреты, которые не уступают (а подчас и превосходят) те, что через полтысячи лет можно было встретить у греческих историков. Эти персонажи прекрасно вписаны в этический контекст. Однако в этих исторических «моралитэ» существуют не только добро и зло, там можно встретить все оттенки поведения, в том числе пафос, грусть, любовь во всей ее сложности – короче, эмоции, никогда до того не имевшие словесного описания. И здесь же можно обнаружить благоговение перед абстрактными понятиями, ощущение причастности к национальному выбору, судьбе и устройству страны.

Из текстов следует, что хотя израильтяне и обратились к монархии в ответ на угрозу уничтожения, исходившую со стороны филистимлян, но сделали это крайне неохотно, пройдя через раннюю стадию, связанную с пророками. Пророком был Авраам; величайшим из пророков был Моисей. Пророки – давнейшая традиция израильтян, и в их глазах наиважнейшая, ибо в условиях теократии, подобной их, пророк – медиум, через которого Бог доводит до людей свои приказы, занимая в обществе центральное положение. Происхождение самого слова «наби» (пророк) достаточно туманно; оно может означать как «тот, кого призвали», так и «тот, кто выходит из себя». Важная фраза встречается в Первой Книге Царств (Самуила): «Тот, кого называют ныне пророком, прежде назывался прозорливцем». Пророков оценивали в первую очередь по их способности предсказывать. Таких людей можно было встретить повсеместно на древнем Ближнем Востоке. Характернейшей чертой древнеегипетской истории начиная с начала III тысячелетия до н.э. была роль, которую играли оракулы. От египтян эта традиция перешла к финикийцам, а затем и к грекам. Согласно «Федру» Платона, для пророчества не требуется человеческой логики, поскольку человек, избранный для этого Богом, является просто передаточным звеном; его состояние называли «энтузиазмом», или божественным помешательством. И израильские пророки тоже служили медиумами. В состоянии транса или неистовства они сообщали о своих божественных видениях при помощи пения, а то и воплями. Впасть в такое состояние помогала музыка. Самуил так описывает этот процесс: «Встретишь сонм пророков, сходящих с высоты, и пред ними псалтирь и тимпан, и свирель, и гусли, и они пророчествуют». Требовал музыки и Елисей: «Теперь позовите мне гуслиста. И когда гуслист играл на гуслях, тогда рука Господня коснулась Елисея». Но, кроме того, пророки пользовались и другими возбуждающими средствами (ладаном, наркотиками, алкоголем) и, случалось, злоупотребляли ими. Так, в Книге Пророка Исайя говорится: «Священник и пророк спотыкаются от крепких напитков; побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются».

Однако в израильском обществе пророк был гораздо больше, чем человек, который впадает в экстаз и пытается предсказывать будущее. Они выполняли целый ряд духовных функций. Были религиозными судьями, как Моисей и Девора. Формировали религиозные школы при храмах вроде того храма в Шиломе, куда принесла младенца Самуила его мать Анна. Там он впоследствии «служил пред Господом, надевая льняной эфод» – совсем как священники. Мать приносила ему новое одеяние каждый год, «когда приходила с мужем своим для принесения положенной жертвы». Во многих храмах священники и гильдия пророков работали бок о бок, и конфликт между ними был вовсе необязателен. Но почти с самого начала пророки делали гораздо больший упор на содержание, чем форму религии, инициируя одну из величайших тем в еврейской, да и во всемирной, истории. Как говорил Самуил: «Послушание лучше жертвы и повиновение лучше тука овнов». Они отстаивали пуританские и фундаменталистские элементы религии в противоположность пустым церемониям и бесконечным жертвоприношениям, организуемым священнослужителями. Но так же, как священники имели склонность сползать к «механистической» религии, так и пророки были склонны к сектантству. Кстати, Самуил, подобно Самсону, принадлежал к секте назарейцев, дикого вида заросших людей с минимумом одежды. Эти секты могли впадать в ересь, а то и вовсе перерождаться в новую религию. У назарейцев было много общего с фанатичными и яростными рехавейцами, которые, когда позволяла возможность, участвовали в массовых убийствах отступников. В этих сектах собирались крайние монотеисты и иконоборцы. Они вели зачастую полукочевую жизнь на границе пустыни, где сам сурово-однообразный пейзаж настраивал на дух монотеизма. Именно в таких условиях сформировался ислам – величайшая из всех сектантских ересей, отпочковавшихся от иудаизма.

Итак, возвращаясь к нашей теме, те времена были характерны обилием пророков, причем, как неоднократно подчеркивает Библия, многие из них были ложными. Чтобы быть влиятельным, пророк должен был избегать сектантских крайностей и поддерживать контакт с основным руслом израильской жизни. Главная функция пророка – быть посредником между Богом и людьми, а для этого он должен жить вместе с народом. Когда Самуил вырос, то стал судьей, который странствовал по всей стране. Когда филистимляне нанесли мощный удар в самое сердце израильских поселений, заставив израильтян пережить ряд унизительных поражений, захватив Ковчег и, похоже, разрушив храм в Шиломе, было совершенно естественно, что народ обратился к Самуилу, и ему пришлось играть критическую роль в решении вопроса, следует ли израильтянам (и если да, то в какой форме) обратиться в своем отчаянном состоянии к монархии.

Первая Книга Самуила дает нам удивительную возможность стать свидетелями горячих конституционных дебатов вокруг этой проблемы. Очевидным кандидатом был командир повстанцев-веньяминейцев Саул, типичный харизматический израильский лидер, поднявшийся из ничего благодаря своей собственной энергии и божественному промыслу. Однако Саул был южанином, и ему не хватало дипломатического искусства, чтобы договориться с северянами, полноценной поддержкой которых он никогда не пользовался. Его мрачный характер прекрасно изображен в Библии: непредсказуемый восточный властелин-бандит, который колеблется между внезапным великодушием и неуемной яростью (возможно, с маниакально-депрессивным оттенком), всегда храбрый, несомненно одаренный, но балансирующий на грани помешательства и временами переходящий ее. Самуил вполне справедливо колебался, прежде чем помазать этого человека на царствие. Он напомнил людям, что прежде у них не было царя – а одна из функций пророков состояла в том, чтобы читать народу популярные лекции по истории – и что для теократического Израиля переход к царскому правлению равносилен отказу от божественного правления, а потому греховен. Он «изложил народу права царства, и написал в книгу, и положил пред Господом» (т. е. отдал ее в храм). Он готов был помазать Саула в качестве харизматического лидера, или «нагида», полив его голову елеем, но колебался, делать ли его «мелеком», или наследственным монархом, что подразумевало и его право призыва на воинскую службу представителей племен. Он предупредил народ о всех недостатках монархии: профессиональная армия, жесткое налогообложение, принудительный труд. Он, по-видимому, несколько раз менял свою точку зрения по поводу того, какими конкретными правами должен обладать Саул. Но в конце концов первые победы Саула и его привлекательная внешность (а он был высок и красив) сделали невозможным противиться народной воле, и Самуил неохотно сдался, ссылаясь на указание свыше: «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса их, и поставь им царя».

Эти первые конституционные эксперименты с монархией плохо закончились. Через год после коронации Саула огромная армия филистимлян вторглась через Есдраелонскую долину и разгромила молодую царскую армию на горе Гелвуе. При этом и Саул и его сын Иоиафан погибли. Саулу явно не хватало темперамента, чтобы сплотить вокруг себя страну; но основной причиной его поражения было отсутствие необходимых данных военачальника. В это время он был уже не мелким партизанским командиром; в качестве царя он попытался формировать армию наемников, однако, для того чтобы командовать крупными регулярными силами, ему не хватало искусства. Но еще до окончательного поражения Саул утратил поддержку духовенства и уверенность в Самуиле. В главе 15 Первой Книги Самуила есть яркая и эмоциональная сцена, когда престарелый пророк обрушивается на царя за несоблюдение последним религиозных установок, связанных с военными трофеями. Царь в замешательстве признает свои грехи и умоляет Самуила благословить его перед лицом народа. Самуил так и сделал, но обрушил затем свой гнев на царского пленника Агага, царя амаликитского, который «подошел к нему дрожащий», робко интересуясь: «Конечно, горечь смерти миновала?», после чего Самуил разрубил его на куски прямо на алтаре. Фанатизм всегда был отличительной чертой Самуила, особенно по отношению к амаликитянам, чьего истребления он требовал. Он отказался снова встречаться с царем Саулом. Тем не менее, как повествует Библия, после гибели Саула Самуил оплакивал его; «и Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем».