Темная Дейзи - Фини Элис - Страница 11

Мы проводим молодость, строя песчаные замки амбиций, а потом смотрим, как жизнь заносит песком сомнений наши заботливо слепленные башенки мечтаний и желаний, пока мы больше не можем их разглядеть. Мы учимся довольствоваться плоскими жизнями, существуя в тюрьме компромиссов. Испытываем облегчение, что окна мира, с которым мы смирились, недостаточно большие, чтобы выглянуть наружу, потому что нам не нужно смотреть на замки фантазий о том, кем могли бы стать.

В мире существует два типа привлекательных людей: те, кто об этом знают, и те, кто этого не понимают. Конор Кеннеди это знает. Его привлекательность дала ему непоколебимую уверенность, которой обладает лишь малое количество смертных, а страх поражения ему не знаком. Он носит свою щетину как маску, всегда одевается в потрепанные джинсы со строгими рубашками, а его светлые волосы достаточно длинные, чтобы прикрыть его голубые глаза, когда спадают ему на лицо. Он не похож на журналиста, но именно им он является. Ему под сорок и у него зависимость от работы.

Сегодня белая хлопковая рубашка Конора липнет к его груди, а у его ног уже сформировалась небольшая лужа воды. Он выглядит, будто он плыл сюда с материка, но это невозможно – мы давно усвоили, что буйные приливы здесь опасны.

Мой отец – внезапно протрезвевший – задает интересующий всех вопрос: – Как ты сюда добрался?

– На лодке, – говорит Конор.

– На лодке?

– Да, это такое фантастическое изобретение, на котором можно плавать по морю, – говорит бабушка. – Теперь почту и продукты мне тоже доставляют на лодке раз в неделю. Чтобы мне не приходилось ехать на велосипеде в город или беспокоиться о приливе…

– Но, полагаю, они не делают доставку после десяти вечера в шторм, а? – перебивает отец, с прищуром глядя на Конора, как комедийный злодей, не имеющий чувства юмора. – На какой лодке?

– С веслами, мистер Даркер.

– Ты приплыл сюда на гребной лодке в шторм и в темноте?

– Да. Мне жаль, что я опоздал. Я задержался на работе из-за убийства. – Это звучало бы странно из уст большинства людей, но Конор работает репортером, освещающим преступления на BBC. Его журналистский пропуск все еще болтается у него на шее. – Я одолжил небольшую лодку у старого друга – Гарри из рыбной лавки. Шторм не такой серьезный, как кажется, и не то чтобы я раньше не переплывал бухту Блексэнд на лодке. У меня такое чувство, что я вас прервал, и не хочу портить вечеринку, но могу ли я подняться наверх и переодеться во что-то сухое?

– Конечно, – говорит бабушка. – Мой день рождения наступит только завтра, я просто рада, что ты подоспел к нему. Пока ты не ушел… я нашла кое-что, принадлежащее тебе. – Она подходит к боковому шкафу, открывает дверцу и достает старый Polaroid. Он похож на антикварный экспонат из музея, но я помню его еще совсем новым. – Ты не против быстренько нас сфотографировать? Кто знает, когда мы снова соберемся все вместе?

Конор берет у нее камеру, мы – нерешительно – склоняемся ближе, и он делает снимок, прежде чем передать белый квадратик бабушке. Она прикрепляет его к своему старому холодильнику магнитом в форме клубнички, хоть снимок еще не успел проявиться.

– Спасибо, Конор. Полагаю, тебе лучше всего переночевать в комнате Дейзи. Она единственная, где есть свободная кровать. Если только… это не слишком…

– Я не против, – говорю я, немного поспешно. Мысль о том, чтобы спать в одной комнате с Конором порождает маленькую фантазию у меня в голове, возникавшую и раньше. Лили кривится, но я не обращаю на нее внимания.

– Меня это устроит. Мы все взрослые. Это просто место для ночлега, – говорит Конор, и моя фантазия сдувается. Нельзя заставить кого-то влюбиться. Я не так много знаю, но в этом уверена. Остальные обмениваются взглядами, которые я решаю проигнорировать.

– Ты помнишь, где она находится? – спрашивает бабушка.

– Я уверена, Конор помнит о Дейзи все, – говорит Роуз.

Это один из немногих раз за вечер, когда она заговорила, и ее слова ощущаются как пощечина.

Я выхожу из-за стола и покидаю кухню, Конор следует за мной. Я не против разделить с ним комнату, если он согласен; когда-то он был мне как брат. Я не говорю ни слова пока мы идем по коридору и мимо чулана под лестницей. Меня когда-то в нем заперли, поэтому я обхожу его стороной.

Сама лестница довольно величественная, и уникальная, потому что вся стена возле нее украшена нарисованным от руки генеалогическим древом. Изогнутые временем ветви тянутся по потрескавшейся штукатурке от пола до потолка. Это сделала бабушка – естественно – проиллюстрировав наши жизни, как свои книги; еще одна история. Мы все там есть, свисаем с хрупких веточек. Она нарисовала нас в стиле всех своих книг, используя черные чернила и ручки с кистями разных размеров. Иногда – если она в «настроении» она рисует контуры персонажей тростинкой. Потом, когда чернила высыхают, она раскрашивает их акварелью. Ей нравится изображать людей, места и вещи такими, как она их видит, что редко соотносится с представлением тех, кого рисуют. Все ее персонажи такие же неидеальные, как и мир, где они живут, но дети обожают их, может, из-за честности, прослеживающейся в словах и картинках. Другие авторы детских книг смягчают свои истории в попытке показать мир менее пугающим. Но бабушка всегда писала правдиво, и читатели ее за это любят.

Миниатюрные лица прошлых и нынешних членов семьи Даркер, нарисованные в гигантских черных листьях дерева, постоянно смотрят свысока на все наши ошибки. Это нагоняет на меня всеобъемлющую тоску; мысль, что когда-то я не смогу навещать это место по желанию. У всех нас корни уходят в эту семью и дом. Не думаю, что кто-то из нас способен просто от этого отречься.

Мы с Конором поднимаемся по скрипучим ступенькам на второй этаж, и только когда мы подходим к двери моей спальни, закрываем ее за собой, я шепчу: – Зачем ты сюда приехал?

У дальней стены моей детской спальни стоит металлическая кушетка цвета слоновой кости. Бабушка купила ее с рук, чтобы спать здесь, когда боялась оставить меня одну на случай, если мое сердце остановится посреди ночи. Иногда я просыпалась и видела, как она смотрит на меня, шепча слова, которые я не могла разобрать. Конор ставит свою сумку на кушетку, словно помечая территорию, затем начинает снимать свои мокрые вещи, отвернувшись от меня. Я сажусь на самый край своей кровати и отворачиваюсь. Может, делить комнату все же было не такой хорошей идеей. Мне требуется много смелости, чтобы спросить:

– Мы могли бы поговорить о случившемся?

Но Конор не отвечает. Между нами уже давно так. Как бы я ни сожалела, он не забывает, как и мои сестры. Я знаю, он бы предпочел больше никогда меня не видеть, но я все равно рада, что он решил приехать в эти выходные ради бабушки. Случившееся точно не было ее виной.

Остаток вечера в лучшем случае размытый. Я устала, но в последнее время я не сплю, а атмосфера в доме кажется еще более загрязненной, чем раньше. Мы слышали, как остальные решили свернуться и тоже пойти спать, почти сразу после нашего ухода. Спальня бабушки самая большая в доме, находящаяся в задней части, и она шепотом желает мне спокойной ночи, проходя мимо. Лили с Трикси занимают комнату, где раньше жили Лили с Роуз. Моя мать поднимается последней. Я узнаю это по ее приглушенному разговору с кем-то на вершине лестницы.

– Уберемся отсюда на рассвете. Я знала, что старая ведьма не оставит нам ни пенни.

Я подслушиваю у двери, когда она крадется по коридору к гостевой спальне, где раньше спала с моим отцом. Роуз осталась внизу, решив спать на диване в библиотеке. Отец тоже предпочел остаться на первом этаже, заперевшись в музыкальном зале – убежище своего детства. Ему всегда нужно раствориться в музыке, когда настоящий мир становится слишком громким.

Но в Сиглассе больше не шумно, дом вернулся к своей особой тишине.

Я слышу море за окном, а также медленное, размеренное дыхание Конора. Я знаю, что он еще не спит. Оставаясь совершенно неподвижной и тихой, я улавливаю, как он встает и крадется через комнату к своему ноутбуку на столе в углу. Здесь нет интернета, но похоже Конор не может устоять перед работой. Он стал трудоголиком, получив работу репортера BBC. Может, потому, что когда с трудом чего-то добиваешься, иногда ты живешь в страхе утратить это.