Самое главное приключение - Тэйн Джон - Страница 1

POLARIS

ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ФАНТАСТИКА

CDXV

Илл. Л. Стивенса

© V. Barsukov, перевод, 2023

© Salamandra P.V.V., оформление, 2023

Глава I

ПТИЦА ИЛИ РЕПТИЛИЯ?

Доктору Эрику Лейну можно было только позавидовать. Достаточно простого везения, и впереди его ждут лет тридцать пять наивысшего наслаждения, доступного ученому, наделенному острым интеллектом и отменным здоровьем. Тридцать пять лет познания законов природы и использования их во благо человечества!

В тот день Лейну исполнилось сорок, но ощущал он себя восемнадцатилетним — и ни на день старше. Он улыбнулся, вспомнив о дочери, Эдит. Как раз ее возраст.

— Мы точно двое ребятишек, — рассмеялся Лейн и с нежностью бросил взгляд на ее приношение к юбилею, белую с золотом фигурку спящего кота на рабочем столе. Любовь к кошачьим была лишь одной из множества черточек сходства; между доктором и его дочерью царило совершенное взаимопонимание. Их духовной близостью, вне сомнения, объяснялось то, что ученый до сих пор оставался вдовцом. Жена Лейна умерла десять лет назад, но доктор ни разу не задумывался о новом браке. Покойная жена напоминала Эдит: понимала с полуслова, когда он оставлял свои мысли недосказанными, и тактично позволяла Лейну по целым дням размышлять в молчании, когда на него находило рабочее настроение. Год или два Лейн оплакивал раннюю смерть жены, однако в жизни у него оставалась Эдит, оставалась работа. Мало-помалу он взял себя в руки и стал глядеть не в прошлое, а в будущее.

«Интересно, что поделывает Эдит», — подумал доктор, с улыбкой рассматривая спящего кота. Словно в ответ на его молчаливый зов, дверь кабинета бесшумно приоткрылась дюйма на два. Любопытный карий глаз быстро оценил ситуацию.

— Входи, — воскликнул Лейн. — Я не занят.

Эдит присоединилась к нему у рабочего стола, заставленного микроскопами и странного вида образцами в тщательно закупоренных банках со спиртом.

— Знаешь ли, иногда это меня немного пугает, — произнес Лейн.

— Что пугает, дорогой папа? — непонимающе спросила она. Ему редко удавалось застать дочь врасплох.

— Ну… ведь у меня есть все, что я могу пожелать.

— И почему бы нет? Ты это заслужил.

— Как и тысячи других. Но у них нет ничего, а у меня — все.

— Ах, — засмеялась она. — Слишком громко звучит. Ты ведь не мил-лиардер, и тебе не нужен целый свет, как некоторым. А после они начинают рыдать, потому, что не в силах его заполучить.

— И все-таки, — настаивал доктор, — тысячи людей, ничем не хуже меня, рабски трудятся всю жизнь и едва зарабатывают себе на хлеб.

Он подошел к высокому створчатому окну и застыл, задумчиво глядя на ясную весеннюю красоту залива Сан-Франциско. Из всех мест на земном шаре он выбрал своим пристанищем именно это: особняк высоко на Телеграфном холме, с видом на город и величественную дугу гавани. Бывало, Лейн часами простаивал у окна, углубившись в раздумья и лишь краем глаза замечая торопливые белые силуэты паромов, огибавших Гоат-Айленд с точностью часовых стрелок или заводных игрушек. Шум теплого весеннего ветра в листьях молодых эвкалиптов у раскрытого окна вернул его к действительности.

— Да-да, — продолжал он. — Возьми, к примеру, Дрейка. Ему двадцать девять, и он беден, как церковная мышь. В его возрасте я уже почти шесть лет как был миллионером. И в то же время его дарования значительно превосходят мои. Ему просто не выпал такой же шанс, вот и все.

— А если бы выпал? — возразила Эдит. — Думаешь, он был им воспользовался?

— Нет, — задумчиво ответил Лейн. — В нем нет ни капли деловой хватки. И все же я считаю, что голова у него получше моей.

— Так отчего бы ему не поработать головой?

В реплике Эдит прозвучала насмешливая нотка. Доктор удивленно посмотрел на нее.

— Мне казалось, вы с Дрейком большие друзья, — заметил он.

— Это правда, — с готовностью подтвердила она. — Но полнейшая тщета его древних иероглифов действует мне на нервы. Лучше бы он занял свой ум чем-нибудь более осмысленным.

— Откуда тебе знать, бесполезна ли его работа? — парировал доктор.

— Ах, сейчас последует очередная научная канонада, — рассмеялась она.

— Уползаю в свой скромный уголок. Я побеждена… Разве ты не понимаешь, — с внезапной пылкостью заговорила она, — что вся эта расшифровка диковинных надписей, так или иначе, ни на йоту не изменит жизнь современных людей? Что нам дела до того, каким образом полудикая раса, вымершая многие столетия назад, предсказывала затмения луны? Станет ли жизнь хоть одного человека лучше, если он узнает, как этот мертвый и забытый народ избавлялся от трупов ближних?

— Возможно, — рискнул пошутить доктор, — ты бы предпочла, чтобы Дрейк обратил свои таланты на нерешенную проблему младенческих колик?

— По крайней мере, это было бы полезнее! — вспыхнула Эдит.

— Ничуть нет, мой ангел, — сказал Лейн. — Тебе нужно смотреть на вещи шире. Победа над болезнями и открытие источника жизни не составляют и половину задачи. Недаром древние говорили, что бытие целостно и едино; нельзя изменить ничтожную часть, не изменив всей его ткани. Боливийские иероглифы Дрейка — такая же жизненно важная часть науки, как безвестные паразиты рыб, с которыми я вожусь в надежде узнать что-то новое о раке. И я не удивлюсь, — заключил он, чуть посмеиваясь, — если когда-нибудь труды Дрейка дадут нам ключ к решению главной загадки.

— И объяснят, что есть жизнь? — засмеялась Эдит. — Если так, я съем вот это.

Она указала на чрезвычайно отталкивающую рептилию в одной из стеклянных банок. То была любимица доктора: опухоль, расправившаяся с животным, похоже, была уникальной в истории раковых заболеваний.

Еще раз улыбнувшись, Эдит исчезла так же бесшумно, как и появилась. У нее была своя работа, у доктора — своя. Утро Эдит начиналось краткой беседой с китайской прислугой: краткой потому, что обе стороны были деятельны и не тратили лишних слов. Затем она час или два ухаживала за цветами в английском саду, предмете своей гордости; после наступал черед серьезных ежедневных обязанностей. Они состояли в регулярной учебе под руководством отца. По просьбе дочери он разработал курс теоретических занятий и лабораторных опытов, подводивший Эдит к пониманию основ его научного труда. Каждый вечер молодой врач, недавно закончивший университет, на протяжении двух часов пополнял доходы от своей скудной практики, разъясняя Эдит сложные моменты дневных уроков. Девушка стремительно и заметно совершенствовала свои познания. Она никогда не обращалась к отцу с вопросами, ответы на которые мог дать любой компетентный преподаватель.

В солнечное время дня она читала под перечными деревьями у ворот. Сюда приходили за вознаграждением итальянские и японские рыбаки, приносившие ученому курьезы из своих сетей. Среди рыбаков и мореходов всего тихоокеанского побережья и даже Гавайев и далекой Японии доктор Лейн из Сан-Франциско давно слыл знаменитостъю. Всякий знал, что этот чудак готов заплатить доллар за больную и совершенно непригодную для продажи рыбу. А за какое-нибудь глубоководное чудище он платил целых десять долларов. Что делал он с этими уродцами, рыбаков не интересовало — плата была столь же велика, как их невежество.

Время от времени какой-нибудь честолюбивый моряк предлагал Эдит свой гениальный шедевр, созданный за месяцы кропотливой работы на баке. Обычно это была фантастическая русалка, сработанная из ламинарий и кокосовых орехов, или морской змей, искусно сделанный из водорослей и рыбьих пузырей. Но моряк быстро убеждался в том, что напрасно тратит время. Эдит с первого взгляда распознавала тонкое различие между дарами природы и высоким искусством. Если подделка была достаточно ужасающа на вид и в остальном приятна, Эдит покупала ее для собственной коллекции, намереваясь, как она сказала отцу, когда он возмутился ее растущим собранием уродцев, когда-нибудь написать монографию о болезненном воображении моряков.