Стремнина - Бубеннов Михаил Семенович - Страница 25

— Где там скоро!

— Я вам говорю, — упорствовал Горяев. — Теперь для них смастерить заряд — пустое дело.

И Горяев, открыто гордясь взрывниками, работающими на шивере, рассказал Родыгину о том, как они вчера усовершенствовали заряд. Выслушав бригадира с недоверием и отчего-то заметно бледнея, Родыгин переспросил:

— И взорвали?

— На моих глазах, — ответил Горяев.

— Когда же это было?

— А вчерась, под вечер…

Рассказ бригадира озадачил Родыгина. Без его участия нигде не проводились никакие испытания или усовершенствования. Арсений Морошка грубо нарушил заведенный порядок. «И ведь знал уже, что сегодня буду на шивере, — возмущался про себя Родыгин. — Знал, а не захотел ждать…» Это не могло быть случайностью.

— Ну, я пошел, — сказал он, поднимаясь с чурбана.

— Куда? — помаргивая, спросил Горяев. — В прорабство.

— Жизни не жалко?

— Надо.

— Оказывается, смельчак ты, инженер, — заговорил Горяев другим тоном. — Смелых мы уважаем…

— Значит, поведешь?

— Удивил ты меня…

Не знал Горяев, что своей сговорчивостью он оказывает плохую услугу Арсению Морошке…

II

Трудно подниматься по шивере, особенно если на ней извилистый судовой ход: крученая, каверзная струя так швыряет судно из стороны в сторону, что чуть оплошай — выбросит за бакены. Нельзя подниматься слишком медленно — не одолеть встречного течения, но нельзя подниматься и слишком напористо — корма осядет, и прорвешь об острые камни днище. Только опытные речники могут вести судно в порожистых местах, где простым глазом видно, как сливаются воды реки с подводной грядой, перегородившей ее русло.

Еще труднее подниматься в жизни.

Совсем недавно Родыгин с трудом выбрался из дальневосточной тайги, где проработал несколько лет, в большой сибирский город. Сбылась его давнишняя мечта. Но вот началась реконструкция Нижней Ангары, и его опять отправили в глушь: скорее всего, не понравился кому-то из начальства…

Все пришлось начинать сызнова.

Обстановка в Железнове была для Родыгина весьма благоприятной. Внедрялся новый метод рыхления речного дна, при удаче можно было даже прогреметь. Начальником строительного управления работал пожилой, опытный речник Григорий Лукьянович Завьялов, отлично знающий все шиверы, перекаты и пороги на Нижней Ангаре. Но он носился как угорелый в разных сферах высоко над конторой: то летел в Братск, финансировавший работы, то в Красноярск, где добывал суда, земснаряды, краны и взрывчатые вещества, то налаживал весьма сложные отношения с местными властями и разными организациями, в помощи которых постоянно нуждались все прорабства. Организационная суматоха отнимала у Завьялова все силы без остатка. И он поневоле передал в ведение главного инженера основное дело — скалоуборочные работы.

Получив почти полную волю, Родыгин сразу же завел строжайший порядок: все, что связано с усовершенствованием нового метода, могло производиться лишь с его согласия и при его участии. Он не стеснял инициативы, даже поощрял ее, но и не терпел самовольных действий. Никто не видел в этом ничего зазорного. Так и должно быть: главный инженер — он за все в ответе. О нем поговаривали иногда лишь как о человеке, недоверчивом от природы, каких на свете немало, но тут же находили и оправдание: дело новое, сложное, опасное — хочешь не хочешь, а будешь осторожным. Так или иначе, но за лето, как это казалось со стороны, по инициативе Родыгина и при его непосредственном участии в новый метод было внесено много интересных поправок и добавлений. Сам Родыгин не только не препятствовал, но и, кажется, без особого стеснения даже содействовал распространению такой молвы. Не мудрено, что о нем повсюду заговорили как об очень умном, думающем, талантливом инженере. А совсем недавно краевая газета, воспользовавшись чьей-то услужливой информацией, назвала его даже героем Нижней Ангары.

Это могло дать свои плоды.

И вдруг — вновь невезение. Весть о том, что заполнение Братского водохранилища начнется раньше намеченного срока, прямо-таки ошеломила Родыгина. Из шести прорабств взрывные и скалоуборочные работы заканчивало лишь одно прорабство — на шивере Мурожной. Впрочем, на четырех шиверах в низовьях реки это не грозило большой бедой для навигации будущего года: на них должны были все же сохраниться достаточные глубины. А вот извилистый судовой ход на Буйной непременно обмелеет и станет непригодным для судоходства. Ее надо заменить новой, прямой прорезью. Но как ее закончить? На обычные строительные площадки в случае крайней нужды можно нагнать побольше людей и техники, устроить штурм — и дело, глядишь, хотя и с грехом пополам, но доделано. На строительство же прорези на Буйной нельзя нагнать людей. Туда нельзя нагнать много техники. На небольшом участке, где прорезь еще не пробита, могли работать всего лишь одна бригада взрывников и один земснаряд. Выручить могло только чудо. Но какое же чудо могло произойти на Буйной?

Беда показалась неотвратимой.

Совершенно неважно, что раньше не планировалось окончание строительства прорези на Буйной нынешней осенью. Важно другое: приказ о досрочной разработке прорези уже отдан, и те, кто его отдал, в силу особого, быстродействующего автоматизма уже получили право требовать его беспрекословного выполнения и право наказывать виновников срыва пересмотренного графика работы.

Но кому же придется отвечать?

Завьялов, конечно же, отделается легко. Будет учтено, что возглавлять стройуправление его, речника, заставили в порядке партийной дисциплины и что он совершенно не знает взрывного дела. А вот ему, непосредственному руководителю взрывных работ, от ответственности не уйти. Значит, все старания — прахом, и можно загреметь еще дальше в таежные дебри. И это на сороковом-то году! Но ведь известно, что теперь он роковой скорее для мужчин, чем для женщин…

Два дня назад, едва Родыгин переступил с утра порог своего кабинета, ему позвонил Завьялов:

— Где сейчас Морошка?

— Кажется, на рации, — ответил Родыгин.

— Сейчас же вместе с ним в райком. Я уже здесь.

Нетрудно было догадаться, что местные власти очень обеспокоены досрочным перекрытием Ангары и, чего не было прежде, берут под свое наблюдение работы по реконструкции судового хода. Об этом же говорило и то обстоятельство, что райком хотел сейчас видеть и слушать не только одного Завьялова.

Еще накануне Родыгин готовился — к очному или заочному — объяснению с непосредственным начальством и даже разработал на всякий случай разные варианты доказательств нереальности нового приказа. Но он совсем не рассчитывал быть, в связи с новыми событиями на Буйной, в партийном органе, где, по его понятиям, всякий деловой разговор приобретает особые сложности. И потому, в затруднении посопев над трубкой, он спросил Завьялова:

— Какие нужны материалы?

— Захватите последний отчет и карту Буйной.

Ждать в приемной пришлось не более пяти минут. Когда Завьялов, Родыгин и Морошка вошли в кабинет, где шло немноголюдное, нешумное заседание, первый секретарь райкома Астахов, человек суховатый на вид, остроглазый, со взъерошенным мальчишеским чубом, ответил на их приветствия сдержанно и коротким взглядом усадил за стол. Для Родыгина, видевшего нового секретаря впервые, сразу стало ясно, что перед ним не очень-то развяжешь язык.

— Прошу учесть: на обсуждение вопроса отводится полчаса, — предупредил Астахов и кивнул на небольшие настольные часы, обращенные циферблатом к участникам заседания, приглашая всех следить за их ходом. — Строительство в Братске набрало сейчас большие темпы, и этому мы все, конечно, очень рады. Никаких разговоров об отсрочке заполнения водохранилища не может быть. Тем более что нас заверили: до того, как вода пойдет на убыль, все грузы для нашего района безусловно будут завезены. Будет сплавлена и вся древесина. Так что — никаких волнений. Нам остается лишь позаботиться о навигации будущего года.