Черничная ведьма, или Все о десертах и любви (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 22

— Крыса? — в один голос спросили мы с Лукой. — Откуда же она выросла?

Сандро с усмешкой повернулся к нам спиной и мягко крутнул задом. Попа у него действительно была впечатляющая, там было, на что посмотреть, но я представила крысу и медленно сползла за витрину, давясь хохотом.

— А как она туда попала? — удивился Лука.

— Говорю же тебе: порча. Я там одну мулаточку подцепил, такая девчуля, что держите меня семеро. Со всех сторон достоинства, и все рабочие. Ну вот, а у девчули была подружайка, что твой воздушный шар размером, она и позавидовала. Сходила к бокерине: мол, отомсти негодяю, который не оценил моей дивной красоты. Да я бы оценил! — Сандро проворно залез на стул, подправил лампу над стойкой, смахнул с нее пыль и спрыгнул с легкостью циркового артиста. — Но там столько жира, что не докопаться, как ни рой. Любая лопата сломается. Так что если бы не бокор, крыса бы меня съела, как есть съела.

— Ты только сделай милость, не рассказывай гостям ни про три сиськи, ни про крысу в заднице, — попросил Лука. — А то от нас весь народ разбежится.

Сандро нахмурился. Было видно, что он привык поболтать, никак себя не ограничивая.

— А про что ж тогда… А про безумную русалку можно?

— Это что еще такое? — спросила я, уцепившись за слово «безумная».

— А это одна барышня из благородного семейства влюбилась в капитана. Он тоже не дурак был насчет денег, присел ей на уши: мол, люблю, люблю, бригантину куплю. Она с ним и сбежала, только родителям телеграмму отбила: присылайте мою часть наследства, я теперь законная жена. Хотя какая там законная жена? Это на Харандоре свадебное шоу показывают: стоят три алкаша, якобы священники древнего народа, и как будто венчают под тысячелетним дубом. Ну, конечно, лепестками роз посыплют, красиво, но это такое же венчание, как я директор банка. Родители ей, разумеется, скрутили шиш насчет денег: мол, если ты законная жена, то пусть муж и поворачивается, мы-то здесь при чем? А муж как раз на денежки рассчитывал, а раз их нет, то и проваливай подобру-поздорову. Как она поняла, что никакой любви там и близко нету, то бросилась с корабля и потонула.

На этом месте истории Сандро прикрутил что-то в стойке, чтобы не качалась.

— И все бы ничего, да только с тех пор возле Харандора видят русалку. Плывет она рядом с кораблями, выпрыгивает из воды и заглядывает в иллюминаторы. Ясное дело, высматривает своего капитана, а как высмотрит, сразу же схватит и утопит. И вот это совсем не брехня, я сам ее видел. Бледная, волосы по воде стелются, а как заплачет, то на душе так делается, словно кошки нагадили.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Звякнул колокольчик на двери: пришел посыльный — он внес в «Цаплю» такой букет цветов, который, наверно был размером с барышню, что прокляла Сандро и подсадила ему крысу.

— Это для госпожи Эрны Уиллоу! — заявил посыльный, со вздохом положил букет на стойку и вынул свой блокнот с карандашом. — Есть такая?

— Есть, — я расписалась в блокноте напротив своей фамилии и завороженно взяла букет. От роз шел тонкий аромат, нежный и очень грустный, белые лепестки в тугих бутонах покрывали капельки воды. Мне никто никогда не дарил цветов, тем более, настолько красивых, и на душе у меня сделалось…

Я не знала, как это описать. Мне хотелось взлететь.

— От кого это? — полюбопытствовал Лука. — Карточки вроде нету.

— Не надо карточки, — я вдруг поняла, что улыбаюсь во весь рот. — Я и так знаю, от кого они.

Вечером Энцо снова пришел меня встретить. К этому времени я уже знала, что ведьма пока не попалась в ловушку — городские сплетницы болтали об этом целый день, на все лады перемывая косточки полиции и нарочито испуганно прикладывая руки к груди: что же делать, в городе орудует чудовищный преступник! Но, разумеется, никто из туристов не стал отказываться от места в гостинице и уезжать домой: для всех это было особенным развлечением, номером в представлении, и я готова была поклясться: скоро разносчики сувениров будут предлагать на своих лотках календарики и значки с ведьмой.

— Спасибо за букет, — с улыбкой сказала я, когда мы неторопливо побрели по улице. — Я оставила его в «Цапле», ты не против?

— Он твой. Оставляй, где хочешь.

— Я провожу там больше всего времени, — объяснила я. Сейчас, после того, как от портрета остались обгорелые ошметки холста, Энцо, кажется, выглядел моложе и свежее. Он сбросил с плеч тяжелый груз, который тащил с детства, и я была этому искренне рада.

— Решил, что надо тебя как-то отблагодарить, — усмехнулся Энцо. — Но я, честно говоря, не знаю, что надо дарить барышням. Не приходилось.

Я понимающе кивнула. Инквизиторы редко заводят семьи — принято считать, что рабочие повадки они приносят домой, а кто в здравом уме отважится связать свою жизнь с истязателем? Кажется, впервые я подумала о том, что им тоже несладко. Вроде бы ты живешь по закону, делаешь важные и нужные для общества дела, все тебе кланяются, жмут руки и зовут в гости, как бургомистр Ханибрука, но вот ты возвращаешься домой и остаешься в одиночестве.

Ведьмам было проще. Ведьма могла найти себе мужа — пусть редко, но могла.

— Букет прекрасный, — сказала я. — Как идет расследование?

— Пока ловушки не сработали. Видимо, она поняла, что мы делаем, и затаилась где-нибудь. Завтра начнем движение, затянем петлю.

Его лицо вдруг сделалось острым и хищным — это было мгновенное движение, которое сразу же растаяло, но я увидела его и напомнила себе: не расслабляться. Рядом со мной тигр-людоед. Да, он подпустил меня совсем близко, он открыл мне то, что еще никому не открывал, но не стоит обольщаться его дружбой. Она может закончиться в любой момент, так что надо быть настороже.

— А ты не делал запрос в отцовскую клинику? — спросила я. — Может, он лечил кого-то из ведьм? Ну не то, что лечил — ставил свои опыты…

Я тотчас же пожалела о том, что сказала: в глазах Энцо заплескался огонь, но когда инквизитор заговорил, его голос звучал вполне спокойно.

— Да, я отправил официальное письмо. Теперь вот жду, что ответят.

Какое-то время мы шли молча — на перекрестке Энцо двинулся в другую сторону, и я послушно направилась за ним. Вскоре мы вышли к небольшому парку, и Энцо, указав на одно из деревьев, произнес:

— Это моя счастливая магнолия. Всегда сидел под ней в детстве.

Несмотря на поздний вечер, в парке гулял народ. Люди сидели на скамеечках, мороженщики возили свои красно-белые тележки с лакомым товаром, откуда-то летела музыка — играл оркестр, и наверняка были танцы. В сиренево-золотых сумерках люди казались привидениями, но не страшными и пугающими, а милыми. На наше счастье освободилась скамья под счастливой магнолией — мужчина повел свою барышню по аллее, и мы смогли сесть.

— Наконец-то я сижу, — с облегчением вздохнула я. — Весь день на ногах…

— Устала? — спросил Энцо. Я кивнула.

— Договорилась с Лукой, что послезавтра у меня выходной. Забью холодильник тортами и бланманже и весь день буду спать.

Энцо вопросительно поднял бровь.

— Бланманже? Что это?

— О, это очень вкусно! — улыбнулась я. — Это такой творожный десерт с фруктами. Сметают, едва я выставляю его в витрину.

— Вижу, ты любишь готовить, — сказал Энцо. Здесь, в парке, под счастливым деревом, он вдруг будто бы избавился от той свирепой жесткости, которую давала ему его природа. Вот сидит просто человек, отдыхает после рабочего дня, ему хорошо с миром, а миру очень даже неплохо с ним.

— Очень люблю, — призналась я. — Может, это странно прозвучит, но десерты это мой способ сказать жизни, что я ее люблю.

— Любишь?

— Да, несмотря ни на что. Знаешь, у меня было много всякого. Часть со свиньями ты видел. Но все равно это хорошо и… прекрасно.

Наверно, мой несгибаемый оптимизм как раз и был тем, что позволяло мне идти дальше и не терять уверенности в том, что однажды я все-таки окажусь там, где меня не будут ненавидеть просто за то, что я та, кто есть. И да, еще десерты. Обязательно десерты.