Черничная ведьма, или Все о десертах и любви (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 11

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Договорились! — улыбнулась я. — Буду тогда угощать вас своими десертами.

Марун рассмеялся и, с трудом оторвав корзину от пола, протянул ее носильщику.

— Вот это мне нравится, — рассмеялся он. — Вот это по-нашему. Бокор и бокерина всегда смогут договориться.

— Бокерина? — удивленно уточнила я. Марун кивнул и продемонстрировал мне свое запястье, унизанное разноцветными веревочными браслетами с бесчисленным количеством узлов и узелков. От браслетов повеяло чем-то тяжелым и властным, и я вдруг увидела охру, зелень и золото саванны и услышала, как где-то далеко затрубили слоны.

— В наших краях бокорами и бокеринами называют ведьмаков и ведьм, — объяснил Марун. — Я сразу понял, кто вы.

Глава 3

В дом Саброры я вернулась уже вечером, после того, как все приготовила в «Белой цапле» для начала завтрашнего рабочего дня. Лука предложил открыть заведение в одиннадцать — значит, мне предстояло приступить к работе в шесть, чтобы все успеть. Когда я вышла из заведения, то по городу уже бегали мальчишки, раздавая яркие листовки с рекламой столичных десертов в «Белой цапле». Горожане относились к ним весьма скептически, но я знала: это до первой порции дынного мороженого.

Саброра сидел в саду — на его коленях лежала газета, но он не читал: задумчиво чистил сорванный с ветки апельсин и, глядя, как изогнутая рыбка ножа порхает в его пальцах, я невольно представила, как он работал в допросной с такими, как я. Саброра отнесся ко мне с неожиданной добротой, но расслабляться не стоило.

Он был хищником, пусть и в отставке. А я была для него наживкой на крючке, который он забросил, чтобы поймать ведьму, создавшую парус. Такая поимка вполне способна вернуть его обратно в столицу — значит, не надо думать, что он добрее, чем кажется.

— Добрый вечер! — сказала я, стараясь выглядеть спокойной и милой. Саброра удостоил меня тяжелого взгляда, кивнул. Я подумала, что стою перед ним, как провинившаяся ученица перед директором школы — и еще эта картонная коробка, которую не знаешь, куда деть.

— А я нашла работу, — сообщила я, надеясь, что не выгляжу болтливой и назойливой. Бегло посмотрела по сторонам: никого из слуг не было видно, вот и хорошо. — В «Белой цапле», это кафе вниз по улице.

Ноздри Саброры едва заметно дрогнули.

— Я буду очень признателен, — проговорил он нарочито вежливо и холодно, — если ты будешь предупреждать меня о том, куда уходишь и когда вернешься.

Я запоздало подумала, что мне и правда следовало сказать о том, что я отправляюсь на прогулку. Дело не в контроле и не поводке, на который инквизитор хотел меня посадить — хотя он хотел, такова его природа. Дело в ведьме, которая создала парус и может нанести удар в любую минуту.

Возможно, он думал, что я стану спорить. Например, скажу, что я не его вещь, и он не смеет мной командовать, несмотря на то, что спас от народной расправы. Именно так поступали девушки в романах, которые обожала Марлен — но я решила, что это глупо.

Сейчас было не то время, чтобы показывать свою независимость. Которой у меня, к тому же, и не было.

— Да, хорошо, — кивнула я. — Конечно.

Саброра хмуро отделил дольку апельсина и принялся старательно очищать ее от волокон. Я смотрела, как движутся его пальцы, и вдруг подумала: неужели он волновался?

Нет. Быть такого не может. Инквизитор не станет переживать о ведьме.

Но… но в его взгляде была тревога. Он прятал ее глубоко-глубоко — но она все-таки была.

— Я принесла вам кое-что, Энцо, — сказала я и протянула ему свою коробку. — Вот. Это называется «Сладкий бриз», и, в общем, вы первый, кто его попробует. У меня еще не было случая поблагодарить вас за то, что вы для меня сделали, так что… вот.

Я вдруг почувствовала себя неумехой и размазней. Саброра вопросительно посмотрел на меня, небрежно бросил недоеденный апельсин в траву и принял коробку так, словно там была бомба. Но никакой бомбы — просто суфле из манго и питахайи на нежнейшей бисквитной основе, покрытое манговым желе и украшенное кусочком киви, шариком питахайи и кокосовой стружкой. От съедобных цветов я пока решила отказаться. Саброра открыл коробку, заглянул в нее, а потом вновь взглянул на меня и на какое-то мгновение сделался не ледяной статуей, не монстром, которому пришла в голову блажь меня спасти, а настоящим, живым человеком. Он, конечно, сразу загнал эту растерянную радость назад, под корку привычного стылого спокойствия, но я не сомневалась, что видела ее.

— Спасибо, — коротко ответил он. — Лучше нам пойти в столовую, раз уж тут такой пир на весь мир.

Слуги быстро сервировали кофе и разложили мое суфле на тарелки из тончайшего фарфора. Саброра запустил ложечку в упругую плоть пирожного, и я ощутила прилив необычного волнения. Казалось бы, что тут переживать? Я готовила хорошо и знала, что десерт получился изысканным и нежным. Но сейчас…

Саброра прикрыл глаза. Улыбнулся.

— Да, ты и правда кулинарный талант, — сдержанно похвалил он. За приоткрытыми дверями столовой шевельнулась чья-то тень, и я почувствовала запах пустыни и горячего песка.

— Гвидо, хотите пирожное? — предложила я. Создавая на кухне «Белой цапли» то, что изобрела моя фантазия, я приготовила намного больше, чем собиралась — то ли от волнения, то ли от страха. Дворецкий заглянул в столовую, и Саброра указал ему на свободное место — тот присел за стол и, когда слуга принес ему чашку кофе и блюдце для пирожного, негромко сообщил:

— Возможно, это столичные манеры, госпожа Эрна, но у нас не принято сажать прислугу за один стол с господами.

— Ты давно не прислуга, Гвидо, — усмехнулся Саброра. От пирожного на его тарелке уже ничего не осталось, и он с видимым удовольствием взял добавку. — Ты друг семьи.

Я готова была поклясться: он был рад, что я это поняла и пригласила старика разделить с нами десерт. Гвидо с удовольствием съел свое пирожное и с легким поклоном произнес:

— Благодарю, госпожа Эрна, за такое изысканное угощение. Буду счастлив, если когда-то смогу вас порадовать чем-нибудь.

Я улыбнулась — старик поклонился снова и, выйдя из-за стола, скрылся за дверями. Саброра посмотрел на меня так, словно загадал мне загадку некоторое время назад и теперь хотел увидеть, додумалась ли я до ответа.

— Что-то не так? — спросила я. Саброра откинулся на спинку стула и рассмеялся, словно я теперь не раздражала его, а забавляла.

— Ты действительно не видишь, кто он?

Я нахмурилась. Пожала плечами.

— Не вижу, хотя и задаюсь вопросом, как он смог прожить столько лет.

Саброра посмотрел на тарелку, в которой красовались еще три пирожных, словно оценивал, сможет ли съесть еще одно, и на его лице мелькнуло то выражение, которое упоминала Марлен — мечтательно-юношеское.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Про прикосновение к груди любимой девушки я предпочитала не думать.

— Он голем, — объяснил Саброра. — Голем, изготовленный две сотни лет назад. А то, что ты ведьма, которая с трудом различает себе подобных, это уже интересно.

Расправившись с пирожными, мы перешли в гостиную — вернее, это Саброра отправился туда с еще одной чашкой кофе и опустился в кресло, а я потянулась за ним и, устроившись в уголке дивана, обитого тканью цвета темной охры с золотыми вышитыми цветами, поинтересовалась:

— А почему этот портрет повернут к стене?

Саброра посмотрел на меня так, что сразу стало ясно: это большой кусок не моего дела, и я не должна туда лезть. Однако он все-таки снизошел до ответа:

— Это мой отец. Проклял меня, когда во мне проявились способности инквизитора.

Повезло ему — он хотя бы знал своего отца. Мой бросил мою мать еще до того, как я появилась на свет. Когда-то я хотела отыскать его — не для того, чтобы просить или требовать, а просто посмотреть в глаза — но потом решила, что это лишнее. Тогда мне было семнадцать, и вместо поисков отца я уехала в Ханибрук.