Рожденные в пламени (ЛП) - Кайм Ник - Страница 23

– Я назову этот мир Кальдерой, – сказал примарх и поклялся защищать его с той же яростью, что и Ноктюрн. Это не будет ещё один покорный мир, число без сердца. Вулкан забрал многое, но хоть это мог дать взамен.

Пламя вздымалось всё выше. Густые облака пепла проносились по багровому небу, начинался Адский Рассвет. Вулкан посмотрел на небо и встретился взглядом со зловещим солнцем. Солнцем Прометея.

ВЫЖЕННАЯ ЗЕМЛЯ

Действующие лица

XVIII легион, Саламандры

Ра'стан, легионер

Усабий, легионер

X легион, Железные Руки

Эразм Рууман, Сотворённый Железом

Измал Салнар, командор

Таркан, легионер-снайпер

XIX легион, Гвардия Ворона

Морвакс Хаукспир, апотекарий

III легион, Дети Императора

Лоримарр, легионер

Отчаянье – момент, когда умирает всякая надежда и неизбежность конца обрушивается, как удар меча, направленный прямо в шею, или горячее дуло, прижатое к виску. Если везёт, если фортуна благоволит тебе, то отчаяние будет кратким. Но везёт не всем: для некоторых отчаяние – медленное соскальзывание, разъедающее отречение, подобное тому, как возраст одолевает плоть или ржавчина – металл. Оно опустошает, отрезает всё, чем ты был, и заменяет это чернотой. Так мне говорили.

Я никогда в жизни не поддавался отчаянию. Даже во времена тяжких испытаний на моём родном мире огня и пепла, когда жар обжигал спину подобно клещам кузнеца или са'хрк, жаждущий вкусить моей плоти, шёл за мной по пятам, не верил я в то, что могу потерпеть неудачу. Надежда всегда была со мной.

Тогда я был обычной плотью и кровью, всего лишь человеком, чьи кости не срастаются за минуты, кровь не сворачивается за мгновения, а кожа не такая же чёрная и твёрдая, как оникс. Сейчас у меня глаза из огня, под стать миру, породившему меня сначала как смертного, а затем снова, во время моего превращения в легионера. Мои братья называют меня Ра'станом, а моя рота – капитаном. Сейчас этот ранг почти бессмысленен, потому что не осталось воинов, чтобы обращаться ко мне по званию. Потому я просто Ра'стан. Не просто человек – сверхчеловек, трансчеловек во всех смыслах этого слова, учитывая все преимущества, которые мне даровал отец.

Когда я был человеком, то никогда в жизни не поддавался отчаянию. Всегда верил, что преуспею. У меня была надежда.

Сейчас я космодесантник XVIII легиона, Саламандр, один из Огнерожденных, истинный сын Вулкана… и впервые в жизни я познал отчаяние.

Взрыв раздался на далёком хребте, осветив огромную тёмную равнину. Резкая магниево-белая вспышка превратила нашу тёмно-зелёную броню в одноцветно-серую, хотя наши глаза всё ещё пылали подобно огням кузни. Усабий и я инстинктивно пригнулись и приготовились к предстоящей сейсмической дрожи. Хотя за последние несколько дней даже мерзкая вспышка зажигательных снарядов стала делом обычным. Или недель… даже месяцев? Время перестало иметь значение, когда мы быстро осознали, что живём в долг, а песок в наших часах близок к концу.

Те, у кого более искажённый взгляд на вещи, могли бы сказать, что нам повезло, что иметь вообще хоть какое-то время – само по себе уже удача. Но они бы ошиблись. Мы жили в аду – аду из чёрного стекла, где всё было неправильно и вело к безумию. Даже такой закалённый воин как космодесантник мог сойти с ума от такой подлости. В разных культурах для такого состояния бытия были разные названия. Я слышал, что сыны Русса называют его Рагнарёком. Другие – Армагеддоном. Мы, Саламандры – Темпус Инфернус, или Время Огня. Но я полагаю, что после многие будут называть это просто ересью.

А сейчас мы знали это как Исстван.

Мы сложили ношу, припали к земле и поползли, скрываясь за камнями и выжженными развалинами десантных кораблей. Эти военные левиафаны могли перевозить целые боевые роты и сопровождение из техники, сервов, адептов Механикум и дредноутов. А сейчас их сбили и выпотрошили, внутренности с развешенными телами гнили в пропитанном дымом воздухе. Склепы, точь-в-точь. Да и тот маленький грязный клочок земли, где мы присели, был похож на двор ненавистника машин. «Лэндрейдеры», «Носороги» и останки спидеров вместе с массивными десантными кораблями в беспорядке лежали на нашей позиции, как на железном кладбище.

Я не чувствовал себя в безопасности, несмотря на то, что между нами и охотниками был угольно-чёрный фюзеляж десантного корабля, звуки перестрелки ещё далеко, а взрывы гремели на расстоянии. Безопасности не было нигде, и когда-нибудь нас тоже сметёт волной гнева, который опустился на Ургалльскую впадину подобно облаку, в котором единственной постоянной было братоубийство невиданного масштаба.

– Не давай ему ёрзать, – сказал я Усабию, зная, что мой брат не позволит нашему грузу выдать позицию.

Даже в пустошах, вдалеке от Ургалльских холмов, между нами и покоем было слишком много чёрного песка.

Я обернулся и увидел, что он тихо говорит что-то успокаивающее полумёртвому Гвардейцу Ворона, которого мы несли. Десантный корабль, за которым мы прятались, принадлежал его легиону. Чёрное на чёрном – опалины от ужасного огня, уничтожившего корабль, стёрли белую эмблему ворона и с крыла, и с развороченного корпуса.

Огибая нос корабля, наполовину погребённый в тёмном песке, я старался измерить уровень угрозы за пределами нашего ненадёжного убежища.

И увидел стаю из восьми воинов в броне цвета морской волны с чёрной оторочкой по краям доспехов, вооружённых силовыми булавами, глефами и цепными клинками. Цепное оружие громко рычало, соперничая с мрачным смехом убийц и механическим лаем их зверей.

– Эскадрон смерти, – сказал я Усабию, который никак не отозвался. – С мастиффами. Слепь-охотников нет.

И почти почувствовал, как расслабился мой брат от последнего примечания.

Моё же настроение не улучшилось. Но ведь я мог видеть, что происходит за носом десантного корабля в небольшом овальном овраге.

Эскадрон смерти окружил ещё трёх воинов – двух в угольно-чёрной броне с белой рукой на левом наплечнике и одного в ещё более тёмном доспехе с отсутствующим шлемом, больше не скрывающим белое как мел лицо.

Я увидел вторую группу охотников – на сей раз шестерых. С болтерами наизготовку, из того же проклятого легиона. Один нёс ракетомёт – причину взрыва, приковавшего нас к этому месту.

После нескольких мгновений напряжённого молчания Усабий спросил: «Двигаться можем?»

Я покачал головой, приказывая ему не двигаться.

Не надо Усабию это видеть. Он захочет сражаться, попытаться спасти этих воинов из смертельной ловушки. И подпишет себе смертный приговор. Не для того я спас его от неминуемой смерти, чтобы он выбросил свою жизнь на ветер. Я не меньше хотел их спасти, но собрал всю волю в кулак, чтоб не двинуться.

Потому когда ловушка захлопнулась и охотники приблизились, я ждал и наблюдал. И ненавидел себя за это.

Трое в чёрном были сильно ранены. Но двое всё равно атаковали, взмахнув громовыми молотами. Я невольно вздрогнул, когда три болта зазвучали как барабаны на параде – стаккато раз-два-раз – и Железные Руки задёргались от их смертоносного перестука.

Один упал с развороченной грудью и оторванной у плеча рукой. Я увидел искры и переплетённые извивающиеся провода, выдранные из разъёмов бионической руки. Кисть отломилась у запястья, оторванная кинетической энергией болтерных зарядов.

Мышцы ощущались как свинцовые слитки – плотные и тяжёлые. Понял, что сам напряг их. Кровь гулко стучала внутри черепа, мой улучшенный метаболизм распознал посылаемые мозгом электрические сигналы и приготовился к бою. Я успокоился. И вновь приказал Усабию, услышавшему выстрелы и зашевелившемуся, оставаться на месте.