Крепость Серого Льда - Джонс Джулия - Страница 54

Райф смотрел на молоток. Таким Длинноголовый у них в клане забивал гвозди.

— Ну да, это тебе не какой-нибудь нарядный кинжал, но башку проламывает как нельзя лучше. — Мертворожденный, глядя на молоток почти любовно, снова заткнул его за пояс. — Я, пожалуй, переименую его в твою честь. Назову его Череп.

Райфу это не показалось такой уж большой честью, и боль в руке, впервые после начала спуска в ущелье, стала почти невыносимой. Не смотри, приказал себе Райф, втянув воздух сквозь стиснутые зубы. Ничего там, кроме повязки, нет. Но он все-таки не удержался и взглянул на левую руку с мизинцем, от которого рыцарский меч оставил только половину. Кровь перестала идти где-то на вторую ночь, но сукровица еще сочилась из швов и пропитывала повязку. Кожу Мертворожденный предусмотрительно надрезал пониже ногтя и спустил до среднего сустава, чтобы прикрыть обрубок. Когда он зашивал рану, Райф от боли лишился сознания и пришел в себя только ночью. Ему приснилось, будто его руку гложет чудовище, которого Слышащий показал ему подо льдом.

Наяву все оказалось еще хуже. В ту первую ночь обрубок раздулся и весь почернел от прилива крови. Кожа до сих пор оставалась черной и мокла по краям раны. Райф ни одной ночи с тех пор не спал как следует и ту, что впереди, тоже не надеялся проспать.

— Так надо было, Райф, — сказал Мертворожденный, заметив, как он побелел. — Иначе бы тебе оттяпали руку.

Райф усилием воли поборол боль.

— У тебя-то самого все на месте.

— У меня? Так я ж урод, а это все равно что одноногий.

На это Райфу нечего было сказать. Он отдал мясо Мертворожденному и напился из меха с водой. Воды они набрали у маленького, впадавшего в ущелье ручья. Солоноватая, она плохо утоляла жажду.

— Когда мы дойдем до Рва?

— Это он и есть, Ров. Начало его, во всяком разе. Эта канава на дне делается все глубже, и конца ей не видать. Земля раскалывается надвое. Говорят, что Ров ведет прямиком в адову бездну.

Райф поглядел на дно ущелья, усеянное громадными валунами, древесными стволами, лосиными рогами, костями и щебнем.

— Не лучше ли нам тогда подняться наверх?

— Нет. Мы идем правильно. Будем на месте еще дотемна. — Мертворожденный хлопнул пони по крупу. — Давай, девочка. Отсюда дорогу ты знаешь.

Лошадка затрусила вперед, и Райф убедился, что они движутся по своего рода тропе. Сначала он принимал ее природные выбоины на камне, но, обогнув выступ, увидел, что она вьется по утесам на многие лиги и уходит на восток, сохраняя тот же уровень над углубляющимся ущельем. Неужели она проложена человеком? Райфу вспомнились Древние, о которых говорил Слышащий.

Тропа была узкая, но это стало заметно, лишь когда пропасть углубилась настолько, что падение в нее грозило смертью. Поднимающиеся оттуда потоки воздуха сушили Райфу лицо и обжигали поврежденную руку. Идя позади Мертворожденного, он начал придерживаться за скалу. Час спустя обрыв стал таким глубоким и отвесным, что Райф больше не видел его дна. Теперь внизу не было ничего, кроме мрака. Человек не просто убьется, упав туда, думал Райф, — он пропадет навеки.

Мертворожденного с лошадкой это, похоже, ничуть не волновало. Увечный снял свои разномастные доспехи и шагал налегке, в одном войлочном кафтане. Рыцарский меч висел у него на поясе, и кристалл в эфесе тускло мерцал среди теней ущелья. Он снова жевал — на этот раз шкварки, которые поджарил прошлой ночью на сильном огне. Оставшимся салом он натер бычьи рога у себя на предплечьях, и они блестели, как новенькие. Райф знал теперь, что этот Увечный силен и проворен, но так и не понял, как тот умудрился его победить. До сих пор Райф все свои удары в сердце наносил беспрепятственно. Он полагал, что если уж держит чье-то сердце на прицеле, то дело, считай, сделано, — и вышел дураком. Теперь он убедился в обратном. Не так он, получается, непобедим, как ему мерещилось.

Сам не зная, что должен чувствовать по этому поводу, Райф следующие пару часов шел молча, опустив голову, и думал о прошлом.

День перешел в сумерки, и та скудная влага, что висела в воздухе, стала оседать на одиноких, растущих в трещинах камня травинках. Запахи усилились, и Райф стал чуять руды разных металлов, а переменившийся ветер дохнул на него смолистым дымом. Этот запах все время крепчал, тропа же пошла в гору, огибая выпуклость в скальной стене. В темноте Райф чувствовал себя неуверенно — уж слишком открыт он был Божьему Оку здесь, на краю трещины, расколовшей землю надвое. Даже Мертворожденный, и тот шагал теперь не столь дерзко и временами держался за пони.

На небо, словно тысячи муравьев, высыпали звезды, и Райф впервые заметил, что не все они белые — некоторые из них красны, как кровь.

Поворот наконец закончился, и Райф увидел перед собой поразившее его зрелище. В скале светился сотнями факелов похожий на соты город. Райфу сразу вспомнилась термитная куча, которую они как-то нашли с Битти Шенком, — оттуда в облаке пыли валили белые насекомые. Внутри разворошенный его палкой термитник походил на рудник, столько там открылось ходов и каморок. Вот и этот город такой же.

Широкие карнизы и пещеры были вырублены прямо в стене Рва. Между собой их соединяли каменные ступени, тростниковые лесенки, веревочные мосты и тали. Многие пещеры обрушились, а ближе к востоку обвалился целый ярус, превратившись в скопище валунов. Между уцелевшими жилищами змеились трещины, черные, как сам Ров.

Взгляд Райфа блуждал среди проемов и каменных аркад. Такого он не видывал даже в городе Венисе.

— Да, когда горят факелы, тут красиво, — сказал на ходу Мертворожденный.

Райфу поневоле приходилось следовать за ним. Теперь он видел, что Мертворожденный направляется к площадке на средней террасе, где горел большой костер и сновали люди.

Внезапно впереди раздался громкий треск, как будто стекло разбилось, и шагах в двадцати от лошади вспыхнул огонь. Мертворожденный заорал что-то во всю глотку, одновременно успокаивая пони, а Райф прирос к месту. Он сообразил, что неизвестную огненную субстанцию метнули очень ловко, чтобы предостеречь пришельцев и в то ж время осветить их. Его должны были хорошо разглядеть за те краткие мгновения, когда свет и жар полыхнули ему в лицо.

Огонь угас быстро, и лошадка осторожно переступила через дымящиеся камни. Мертворожденному это не понравилось, и рубец у него на лице зловеще пульсировал.

— Это работа жирного ублюдка Юстафы. Он знает, что это я, и нарочно пугает лошадь до полусмерти.

— Откуда это стреляли?

— Сверху, — махнул рукой Мертворожденный. Злость не мешала ему нашептывать пони ласковые слова. — Там есть сторожевые гнезда. Я тебя предупреждал, кланник. Не говори потом, что знать ничего не знал.

Райф совсем повесил голову. Теперь уж делать нечего, надо идти до конца.

Встречающие собрались вокруг костра. Клинки казались оранжевыми, молоты и прочие боевые орудия отбрасывали на камень причудливые тени. Увечные стояли молча и ждали. Несколько человек были в доспехах, прочие просто кутались в шубы от ночного холода. При пляшущем свете костра трудно было разглядеть, чего недостает у каждого из них. Внимание Райфа привлек один из них, худощавый, небольшого роста — он стоял в стороне от других и тем не менее давал понять, что представляет собой сердцевину этого сборища.

— Мертворожденный, — произнес чей-то высокий тенор, — я слыхал, твою лошадь обстреляли. Надо было сразу дать знать, что это ты. — Вперед вышел толстяк в бобровой шубе. — Глядишь, и копыта целее были бы.

Кто-то за спиной толстяка заржал, но стоящий в стороне человек даже не шелохнулся.

Мертворожденный, пробуравив толстяка взглядом, бросил Райфу:

— Сгружай мясо.

Райф порадовался возможности чем-то заняться. От пристальных взглядов Увечных его бросило в пот. Теперь, подойдя поближе, он уже мог различать их увечья: недостающую руку, хромую ногу, сломанную челюсть, разодранную щеку, горб на спине. Чувствуя острую боль в собственном ополовиненном пальце, Райф стал снимать с пони мороженую лосятину. Мяса было много, хотя они с Мертворожденным поджаривали себе лучшие куски и не слишком бережливо распоряжались тем, что осталось. Лошадка, довольная, что ее освободили от груза, принялась брыкаться и мотать головой. Надо будет вычистить ее как следует, чтобы не пахла тухлятиной. Пока Райф трудился, Мертворожденный молчал, не отрывая тяжелого взгляда от того, кто стоял отдельно. Лишь когда у его ног выросла куча мяса, он заговорил, опустив к ней сжатый кулак: