Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 8

Самое страшное, что он прав — почти готов. Это последний жест бессилия, за которым только пропасть. Для нас обоих.

Ларисс шумно выдохнул, будто пасовал перед моим упрямством:

— Так что мне с ней делать?

— Ничего.

Вошел раб и доложил, что подан корвет. Вовремя. Я не хотел продолжать этот разговор — он стал невыносимым.

Я направился к двери, но брат окликнул меня:

— Могу я задать еще один вопрос, который меня очень интересует?

Я, молча, остановился, ожидая. Вопросы, заданные напоследок, редко бывают приятными.

— Где ты взял деньги? Двести тысяч — огромная сумма.

Я стиснул зубы — знал, что рано или поздно спросит, но совершенно не хотел отвечать:

— Это мое дело.

— Было бы лучше, если бы я знал.

— Оставь, это мое дело. Это не затронет текущие расходы.

Я развернулся и поспешил выйти, пока он не задал очередной неудобный вопрос. Если он узнает, что я заложил дом в обход Императорского банка… Об этом лучше не думать. Я спустился на парковку, сел в экипаж. Пилот тронул, и корвет понесся в черноту ночи.

Глава 10

Господин управляющий заползал, как змея. Шорох отъезжающей двери вполне походил на ядовитое шипение. Я поспешила встать — не хотела беспомощно лежать перед ним, хоть все внутри переворачивалось от панического, вышибающего из реальности страха.

Знакомая комната со ступеньками в санузел и цепями на стене. Да, ничего не изменилось — я просто проснулась. Все по кругу.

Полы неизменной желтой мантии полукровки шелестели по камню, как пересыпаемый ветром песок, заставляя покрываться мурашками. Я неестественно выпрямилась и задрала голову. Хотя, кого я хочу обмануть? Я боялась так, что готова была упасть на месте. Боялась каждого стука, каждого шороха, каждого звука. Я не могла спать, ежечасно вскакивала, будто в горячке. Ждала, ждала.

Я уже знала, что сейчас будет. Такое предчувствие не обманешь. Они оба столько раз твердили об этом, что страшные слова прочно врезались в память. Я могла повторить их про себя от лица каждого из них, с той же интонацией и тем же посылом. Сорок пять ударов. Двадцать пять, потом еще двадцать…

Двадцать пять. Потом еще двадцать.

Двадцать пять. Потом еще двадцать.

— Двадцать пять. Потом еще двадцать, — повторил Ларисс вслед за моими мыслями. — Ты шепчешь эти слова?

Я была почти благодарна за то, что он не добавил отвратительное: «Прелесть моя». Этого я сейчас уже не вынесу. Я не ответила, лишь опустила голову, но полукровка подсунул под нос привычную аптечную вонь, которая пробрала до самого мозга. Я ненавидела его уже за одно только это. Кажется, его это просто забавляло.

Я резко вскинула голову, отстраняясь от мерзкого запаха:

— Вы хотите навсегда ассоциироваться у меня с этой дрянью, господин управляющий?

Он довольно улыбнулся:

— Так лучше. У тебя был уж больно убитый вид, а эта мелочь придала немного бодрости. Не так ли? — он замахал на себя рукой и повел носом, будто хотел уловить отголоски запаха.

Ларисс с притворной заботой поправил мои волосы, и меня передернуло.

— Ну, ты готова?

Я молчала. Какой ему нужен ответ? Что я готова к тому, что меня изувечат? Счастлива быть куском мяса?

— Ну, ну… — он дотронулся до моего плеча. — Так надо, ничего не поделаешь.

Я хмыкнула, старалась казаться безразличной, хоть и понимала, что полукровка видит меня насквозь:

— Так уж и ничего? Не верю, господин управляющий. Здесь вы устанавливаете правила. И только вы.

— Мне приятно, но ты несколько переоцениваешь мое влияние…

— Вы и он.

Это уточнение не понравилось. Ларисс опустил голову, поправляя тонкими темными пальцами желтый рукав мантии:

— А вот это верно: я. И он. И я не смог его переубедить, как ни пытался. Вчера мы разговаривали весь вечер, но он не намерен смягчаться. Твой побег привел его в бешенство.

Я стиснула зубы. Нет, надежды и не было, хотя… была. И сейчас есть, не смотря ни на что. Полукровка уловил это:

— Я не всемогущ, как ты уже заметила, но кое-что, все же, в моих силах. Я могу даже пойти против решения брата, если очень захочу. Вопрос в другом: захочу ли я?

— Так захотите ли вы?

Он вновь поправил мои волосы, наклонил голову, будто что-то мучительно обдумывал. Меня передергивало от этой театральной возни.

— Захочешь ли ты?

— Чего вы хотите от меня? Чтобы я валялась у него в ногах? Умоляла? Чего вы хотите? Я все сделаю.

О да — теперь я сделаю все, чтобы избавить себя от мучений.

Он покачал головой и поцокал языком:

— Это уже не поможет. Он не простит тебя.

— Тогда что?

Он провел пальцем по моему плечу:

— А вот я могу оказаться более… человечным…

Меня просто передернуло. Ощутимо, заметно. Нет! Нет. Нет. Я отвернулась и шагнула назад.

— Вот как? — в голосе чувствовалась горечь.

Я подняла голову:

— Ваше участие в итоге слишком дорого обходится, господин управляющий.

Он усмехнулся уголком губ:

— Я так и думал. Что ж… — он изобразил сожаление. — Чего же нет в нас, но есть у… — Он махнул рукой и оборвал мысль. — В таком случае я уже ничего не могу для тебя сделать. Но ты не знаешь этой боли… Тебе только предстоит ее познать. Надеюсь, ты не успела поесть? Это было бы лишним. Может стошнить. Ты же не хочешь, чтобы тебя тошнило. Тем более, на глазах у наемников. Это не эстетично и совсем не похоже на триумф силы духа, о котором ты так мечтаешь.

Я старалась не вникать в его слова, гнать, как опасную хищную тварь, способную по капле высосать кровь.

— От страха может не только стошнить, господин управляющий. От страха и боли запросто можно обмочиться. Или это, в вашем понимании, никак не мешает триумфу силы духа?

Он улыбнулся, кольнул глазами и провел пальцем по щеке:

— Мне было бы искренне жаль, если бы ты лишилась языка, прелесть моя. Я всегда буду стараться сохранить его тебе, — он гладил меня по волосам, как приблудного щенка.

Ларисс сделал знак, и в комнату вошли вольнонаемники в голубых глянцевых куртках. Один из них зашел за спину, и я почувствовала на запястьях прикосновение холодного металла. Вот теперь стало предельно страшно. Непередаваемо страшно. Будто я провалилась с небывалой скоростью к ядру планеты, рухнула в бездну. Я чувствовала, что дрожу. Меня бесконтрольно колотило, и это не подчинялось ни телу, ни разуму. Цепь за спиной предательски позвякивала.

Ларисс внимательно посмотрел мне в лицо, поджал губы.

— А вот это правильно… страх — здоровое, подлинное чувство. Но мы уже ничего не можем изменить, — он покачал головой. — Так нужно. И ты сама отказалась от помощи.

— Ведь вы знали, что будет так.

— Всегда приходится чем-то жертвовать ради более возвышенных целей. Но жертва — это так благородно… Не так ли? А ты любишь играть в благородство.

Хотелось плюнуть ему в лицо. Скользкая, лживая, ядовитая тварь.

Он кивнул вольнонаемникам, меня подтолкнули в спину и повели на выход. Ноги почти не слушались. Я едва волочила их, едва не падала. Ларисс приказал тащить меня волоком. И вновь мои ноги волочились по гладкому полированному камню, подскакивали на ступеньках и бились об углы на узких поворотах.

В глаза ударил яркий солнечный свет. Я понятия не имела, который час, но на улице было светло, солнце висело над головой нестерпимо-белым кругом. Должно быть, около полудня. Меня вытащили в маленький, мощеный цветной плиткой пустой закрытый двор. В центре исходила под лучами белым светом стальная рама, с которой свисали на цепях карабины и петли. Меня поставили в раму и закрепили руки над головой.

Ну, вот и все.

Глава 11

Я не видела палача за спиной. Лишь слышала, как он хлестал по плитке, разрезая тишину резким свистом бича. Готова поклясться, полукровка наблюдал, как от каждого звука я сотрясалась всем телом в ожидании удара. Ожидание невыносимо. Кажется, оно было страшнее самого удара, самой телесной боли. Ожидая — умираешь снова и снова. Многократно. Бесконечно. Каждое мгновение.