Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 48

— А ты останешься, прелесть моя.

Я не обернулась. Подобрала подол и побежала по галерее.

Глава 60

Я оскальзываясь на полированном камне. Слышала, как ускорились за спиной шаги полукровки — он тоже бежал. Я вывернула на парадную лестницу, вцепилась в перила и понеслась вниз. Ступени сливались перед глазами, вызывая тошноту, казалось, я вот-вот упаду, не удержусь. Но лучше свернуть шею, чем… Я пересекла холл и кинулась к дверям, дернула, но двери были заперты. Я кинулась к другому порталу, но результат был предсказуем. Полукровка слишком предусмотрителен. Не оставил мне ни единого шанса.

Он решительно приблизился, схватил меня за руку повыше локтя и тряхнул:

— Довольно.

Я дернулась, повторяя себе, что он не имеет никакого права:

— Послушайте… — я смотрела в его сосредоточенное лицо цвета забеленного кофе. Он больше никто. Никто. — Послушай. Ты больше никто, — я покачала головой. — Никто, слышишь. Ты больше не посмеешь мне приказывать. Я свободна. Я высокородная имперка. Ты больше ничего не можешь. Я пойду в суд. Я дойду до Императора.

Ларисс казался довольным:

— Какая дивная экспрессия. Знаешь, в тебе появился блеск, которого прежде недоставало. Смелость, шик. У меня будет прекрасная жена, которую не стыдно показать при дворе.

Я едва не задохнулась от накатившего возмущения. Я свободна. Свободна. Сколько теперь понадобится времени, чтобы привыкнуть, осознать себя? Я каждую секунду должна напоминать себе, что свободна. Свободна. Свободна. Как ветер пустыни. Как облака. Как вылетевшее слово. Как парящая птица. Я больше не никто.

Я покачала головой:

— Больше никогда. Никогда ты не посмеешь мне что-то навязывать. Дай мне уйти.

Полукровка все еще был в игре. В одному ему понятной игре. Он лишь улыбался и качал головой.

— Это низко. Противозаконно.

— Ничего незаконного или постыдного. Ты знаешь. И не так уж это низко.

Я покачала головой:

— Опомнись. Ты сошел с ума. Хватит.

Полукровка изменился в лице, губы залегли скорбной дугой. Он разом стал старше, злее:

— Только твоих оценок мне еще не хватало.

— Просто дай мне уйти. Хватит. Довольно. Я сыта вами по горло, по самую глотку.

Он притянул к себе, выдыхая в лицо конфетной сладостью:

— Будет так, как я скажу. Или ты уже все забыла? Ополоумела от того, что свободна? Почувствовала себя человеком?

Я изловчилась и дала ему звонкую пощечину, от которой зажгло ладонь:

— Мразь. Я больше тебя не боюсь. Тронешь меня — и я пойду в суд.

Он лишь рассмеялся, сверкая зубами, и сжал пальцы на моем запястье. Я не могла его ни напугать, ни унизить, ни оскорбить. Он достиг в самоощущении такого дна, что его невозможно было задеть. Судя по всему, он много лет многократно сам повторял себе все это. Многократно бичевал себя, уничтожал, умалял собственную суть. Он так заигрался в самоуничижение, что оно стало его силой.

Уже здесь, в библиотеке Виреи я прочитала в книге об одной невзрачной рыбе. Не помню название. Она была плоской, как скат, тонкой, с бугристой кожей. Она ложилась на дно и хило трепыхалась, изображая раненую или умирающую. Когда вокруг собиралась стая более мелких плотоядных рыб, она позволяла кусать себя, отщипывать наросты на коже, трепать и даже пустить кровь. И когда стая сбивалась, чуя кровь, рыба открывала огромный исполинский рот и заглатывала разом всю стаю. Смирение и уничижение тоже может быть оружием.

— Ты выйдешь отсюда только в одном случае — если станешь моей женой. Либо не выйдешь никогда. Никто даже не будет знать, что ты здесь. Тебя некому искать.

Я покачала головой:

— Лучше сдохнуть.

Ларисс терял терпение:

— Я — не мой брат. Не надейся. Я не стану умирать от любви, выставляя себя идиотом. Не стану ждать не пойми чего. Хочешь ненавидеть меня — милости прошу. Мне плевать на твои чувства. Мой брат трахал тебя? Ничего, я это переживу. Если очень хочешь, даже позволю ему делать это время от времени. Даже можем устроить веселую вечеринку на троих. Ты будешь в восторге.

Я снова хотела залепить ему пощечину, но он перехватил мою руку. Он поволок меня вверх по лестнице, протащил стеклянной галереей, открыл дверь и втолкнул в покои Виреи. Я смотрела, как Ларисс запирает дверь изнутри. Меня колотило так, что тряслись руки.

Полукровка уселся в кресло, закинул ногу на ногу, достал сигарету. Видя мое смятение, он рассмеялся:

— Я не собираюсь тебя трогать. Насилие — не мой метод. Мне не нужна орущая вырывающаяся женщина. Я предпочитаю договариваться. Либо использовать более тонкие вещи.

Я невольно усмехнулась. Конечно… Седонин или другая дрянь — это его методы. Меня раздирал другой вопрос: зачем?

— Зачем тебе все это? Я хочу хотя бы знать.

Ларисс скривился, повел бровями, но вместо ответа лишь выпустил струйку сизого дыма.

— Ты ведь хотел, чтобы я продолжала ненавидеть его. Ты все делал для этого. Решение выпороть меня — твое, — я покачала головой, — не его.

Он блаженно прикрыл веки и вновь выпустил дым:

— Это было красиво… — Ларисс рассмеялся и тронул едва заметный шрам над губой: — А он красиво набил мне рожу. Таков мой братец. Чертов мясник.

Последние слова отозвались теплом в груди.

— Чем я мешала тебе?

— Не ты — твой возможный высокородный ребенок. Сын. А Адриан безумно хотел сына. Впрочем, ты знаешь. Избавиться от него было бы довольно сложно. И опасно.

Я молчала, ожидая дальнейших объяснений, но Ларисс тоже молчал, лишь курил и с хитрым прищуром смотрел на меня.

— Зачем избавляться?

— Потому что без сына — я его прямой наследник. Две трети состояния, титул, звание главы дома. Все это мое. И дом нашего отца. Я позаботился, чтобы он никогда не отошел Вирее. Я старший — не он.

Я опустила голову, чувствуя, как вдоль позвоночника пробегает колкая волна:

— Но ты полукровка…

Он кивнул:

— Закон всегда на стороне чистой крови.

— Тогда почему ты не позволил мне сбежать?

— Зачем? — Ларисс вскинул брови. — Мне тоже нужен высокородный сын. Я выжидал момент. Но все обернулось еще лучше — я получу и чистокровную жену вместо полукровки Мателлин, которую навязывает Император. Мой брат очень кстати размяк.

Я не могла больше это выносить и бессильно опустилась в другое кресло — он меня не отпустит. Но я никогда не соглашусь. Это не жизнь — это хуже смерти. Кроме собственной жизни мне нечего терять. Я больше не боюсь. Я готова.

— Тебе это тоже сулит лишь выгоды. Тебя станут принимать при дворе. Ты станешь уважаемой женщиной.

— Пошел вон.

Ларисс, поднялся, как ни в чем не бывало, поправил полы мантии:

— Я все сказал.

Он направился к двери, но я окликнула:

— Что будет с ним?

Ларисс расплылся в улыбке, но глаза остались колючими и холодными:

— Неужели тебя это заботит? — Он покачал головой: — Не надейся напрасно — мой брат больше не придет тебя спасать.

Глава 61

Я сидел за столом в кабинете и готовил документы для сената, хоть все это и было только формальностью. Пирам издал указ о возвращении статуса Лигур-Аас. Сенат поддержит единогласно — ему не оставляют выбора. Впрочем, сенату плевать, а Октуса, едва ли не единственного противника такого решения, здесь нет. Как и Мария Кара — его правой руки. Сенат теперь мой. Лигуры получат законного короля, а предатель уберется ко всем чертям. Все, наконец, встанет на места.

Я откинулся на спинку кресла и посмотрел в потолок, в искристую стеклянную мозаику, сквозь которую пробивались цветные солнечные лучи. К черту сенат! И Пирама к черту! Мои мысли были не здесь. Я ежеминутно жалел, что отпустил ее, но тут же убеждал сам себя, что поступил единственно верно. Верно, черт возьми!

Я несколько раз порывался велеть проследить ее передвижения, но останавливал себя — я не должен ее преследовать. Не должен. Она ясно дала это понять, и я должен уважать ее решение. Хотя бы сейчас. Но мои воспоминания снова и снова возвращались к нашей единственной ночи. Единственной — потому что только она была настоящей. Только она была нашей. Разделенной. Ее робкие касания, ее губы, ее стоны — все это лишь на краткий миг стало моим.