Невольница: его проклятие (СИ) - Семенова Лика - Страница 3

Ларисс ускорился, приближаясь к финалу, методично вколачивался, тянул за волосы. С каждым толчком гремели цепи, но этот звук лишь возбуждал. Я бесконечно хотела быть их вещью. Полукровка мелко задрожал со сдавленным стоном, в горло ударила горячая солоноватая струя. Он обмяк и освободил мой рот. Лишь заставил поднять голову:

— Глотай, прелесть моя, — голос хрипел и казался почти незнакомым.

Я сглотнула, и он, наконец, разжал мокрые от моей слюны пальцы.

Де Во поднялся с кресла, опалив жгучим взглядом, перегнул меня на живот на высокую кровать. Я почувствовала его желанные пальцы между ног и выгнулась навстречу. Они бесстыдно шарили, задевали самое чувствительное место, проникали внутрь и вновь истязали. В паху все стягивалось тугим мучительным, невыносимым узлом. Я чувствовала собственный запах и была готова зарыдать, если он не войдет в меня. Пальцы ускорялись, вызывая сладкие волны. Я слышала свои стоны, задышала чаще и подавалась навстречу рукам. Де Во погладил спину:

— Ты хочешь меня?

Я часто кивала, сгорая от желания.

— Тогда скажи об этом.

— Возьми меня, — я не узнавала собственный голос. — Возьми меня, мой господин. Я хочу чувствовать тебя внутри. Умоляю.

Он убрал пальцы и вошел нарочито медленно и осторожно. Задвигался, шаря руками по талии, оглаживая зад. Я слышала, как учащается его дыхание, чувствовала, как тяжелеют руки. Толчки становились яростнее, резче. Он наполнял меня до предела. Я забыла себя, прислушивалась к мучительно-сладким ощущениям и ловила накатывающее наслаждение. Я принадлежала ему. Умирала с каждым влажным шлепком и приближалась к разрядке, томительно жаждала ее. Я выгнулась, напрягаясь всем телом, и будто со стороны услышала собственный стон. Долгий, хриплый, порочный. Де Во кончил следом и навалился на меня сверху, вдавив в кровать. Поглаживал мое бедро. Я изнемогала под приятной тяжестью его тела и шумно дышала. Наконец, он поднялся, и пошел к сидящему в кресле Лариссу. Я уже забыла, что полукровка тоже был здесь.

— Я бы многое отдал, чтобы проникнуть в твои видения, прелесть моя.

Я резко открыла глаза с судорожным вздохом, будто вынырнула из бурлящей пучины. В ярком голубоватом мареве надо мной нависало лицо Ларисса, подставляющего под нос уже знакомую острую аптечную вонь, которая отдавалась где-то в затылке.

Видения.

Я глубоко и шумно вздохнула несколько раз, прижимая руку к груди, и зажмурилась до рези в глазах.

Видения.

Глава 4

Ларисс медленно провел теплой ладонью по моей ноге, задирая подол, и я почувствовала его пальцы там, где мучительно горело:

— Ты совсем мокрая, прелесть моя. В твоих снах было так хорошо?

Я судорожно дышала, не в силах поверить, что это, все же, был омерзительный сон. На краткий миг я была просто отчаянно счастлива. Так счастлива, что было плевать на его руку, хотя после морока кошмара этот бесстыдный жест обретал иной смысл. Уничтожающий. От других можно отмыться — от этого никогда. Прикосновения полукровки представлялись стократно хуже прикосновений де Во, грязных рук наемников. Они отравляли; яд через кожу проникал в кровь и разносился по венам. Разлагал изнутри, без шанса исцелиться. Я не могла дать оценку своим ощущениям — это было на уровне инстинкта, как самосохранение, как интуиция. А если не сон? Я уже знаю, что никому и ничему нельзя верить. Вновь стало панически страшно, пальцы сковало морозным холодом.

Я скрестила ноги, избавляясь от пальцев полукровки, закрыла глаза и молча отвернулась — не вынесу, если все это правда. Сердце просто оборвется. Надеюсь, что оно оборвется. Это бесчеловечно даже для них.

На удивление, Ларисс не стал возмущаться.

— Так что тебе привиделось? — он был доволен зрелищем. Моей растерянностью, кажется, тоже. — Ну же. Отвечай мне.

Привиделось… Я бы полжизни отдала, чтобы это было так, но разве можно полагаться на слова этой змеи? Я едва разомкнула слипшиеся пересохшие губы:

— Ничего.

Я поджала ноги и только теперь огляделась. Кажется, это медблок. Нестерпимо-белые стены, навязчивый запах омерзительной стерильности, который я сразу не уловила. Я лежала на высокой мягкой кушетке. Из зафиксированной ремнями правой руки, просунутой сквозь полукруглое отверстие в стеклянной перегородке, торчала волнистая трубка с неестественно-голубым содержимым, льющимся из колбы, подвешенной на высокой треноге. Наверняка, эта дрянь светится в темноте. Анестетик — я совсем не чувствовала боли в изуродованном обожженном плече. Я повернулась и стянула разорванный рукав, не обращая внимания на полукровку. Я должна увидеть рану — она докажет, что этот кошмар был воспаленным мороком, вызванным страданием тела.

Я долго смотрела, не понимая — на гладкой белой коже не было ни следа. Сердце замерло, и я отчаянно желала, чтобы оно просто перестало биться навсегда. Я потерла большим пальцем свободной руки — ни боли, ни шрама. Я отчетливо помнила чужие руки, нестерпимый жар, страх, собственный крик. Или это тоже проклятые видения? Все, все ложь! Я покачала головой сама себе: нет, это было реальностью.

Это было реальностью.

Я растерянно посмотрела на Ларисса. Он лишь усмехался, скрестив руки на груди.

Я сглотнула пересохшим горлом и вновь коснулась плеча:

— Где… ожог? — я панически боялась, что ожога не было.

— Ожог?

— Я точно помню… — я всматривалась в совершенное темное лицо, отчаянно желая услышать ответ.

— … что? Жаровню?

Я кивнула.

— Видеть блюдо — еще не значит съесть его, — полукровка упивался моей растерянностью. — Тебя пожалели, прелесть моя. Можешь не благодарить.

— Уж, вас с какой стати?

Ларисс склонился надо мной и заглянул в лицо. Серьга с кровавыми камнями покачивалась перед глазами, как гипнотический маятник:

— Потому что это я убедил его не уродовать тебя.

Хотелось сказать что-то злое, хлесткое. Что-то такое, что в мгновение ока собьет с этого напыщенного полукровки всю спесь. Когда он успел убедить? Я отчетливо видела раскаленное железо в паре сантиметров от плоти. Видела де Во, наемников. Ларисса там не было.

Я кивнула в сторону треноги:

— Тогда что это? Для чего?

Он не собирался отвечать:

— Под кого ты ложилась?

Я не сразу поняла вопрос. Ларисс не истекал патокой — спрашивал предельно прямо и жестко, будто говорил другой человек. Мое молчание, кажется, раздражало:

— Я задал вопрос: под кого ты легла?

Хотелось рыдать, но слез не было. Кого он имел в виду? Де Во? Себя? Наемников из Котлована? Но в любом случае он решительно не прав в одном:

— Вы, наверное, хотели спросить, под кого меня положили, господин управляющий. Вокруг много мрази. И безродной, и благородной.

— Наемники? — Ларисс покачал головой. — Это исключено. Никто из них не должен был тронуть тебя.

Я потеряла дар речи. Остался лишь вопрос:

— Вы?

Он склонился совсем близко и дышал мне в лицо сахарно-фруктовой сладостью с легкой примесью табака:

— Я, прелесть моя.

Я замерла, задеревенела. Только, не мигая, смотрела в его змеиные глаза.

— Помнишь, я обещал, что нанесу удар тогда, когда ты не будешь ожидать? Готов поспорить: ты не ждала.

Еще один подлый удар в солнечное сплетение. Такой, когда не можешь вздохнуть, и в голове привязчивой мухой зудит один-единственный страх, застилающий разум — задохнуться. Когда все другое отходит на задний план. Когда хочется кричать от бессилия так, чтобы лопнули связки, ко всем чертям. Он прав: не ждала. Лишь смотрела, не мигая, до тех пор, пока глаза не заслезились от сухости. Это был идеальный момент. Хрестоматийный, восхитительно-подлый.

Я, наконец, сглотнула, будто проглотила пригоршню песка:

— Вирея…

Ларисс покачал головой, рубины заиграли на свету:

— Она верила, что избавляется от тебя. А я избавлялся от нее. Вот такая занимательная взаимосвязь, — он явно был доволен собой, едва не раздувался от гордости.