Измена - Джонс Джулия - Страница 61

— Красиво, правда?

— Просто замечательно, — сказал Джек.

Вода играла у берега, плескаясь, лепеча и сверкая, как кристалл. Две ивы свесили над прудом свои нагие ветви, и где-то в траве слышались первые любовные зовы весны.

Тарисса взяла Джека за руку и подвела его к воде. Скинув башмаки, она попробовала воду пальцем ноги, скривилась и тут же отдернула ступню.

— Она холоднее, чем кажется на вид.

Свет, отражаясь от воды, играл на ее лице. В ореховых глазах плясали золотые искорки под стать нарциссам на берегу. На щеке красовался грязный подтек. Джек снял с себя жилет, окунул в воду и стал осторожно оттирать грязь с ее лица. Кожа Тариссы была теплой и гладкой, как медная лампа, и грязь отошла сразу. Джек занялся ее руками, раздвигая пальцы, чтобы лучше оттереть их. Жилет он то и дело полоскал в воде. Потом настала очередь ног. Джек задрал ей платье до колен и с любовным тщанием начал отмывать лодыжку, пальцы, подъем. Он не останавливался, пока не отмыл все дочиста. Подняв голову, он увидел на ее глазах слезы.

— Что с тобой?

— Прости меня, Джек.

— За что?

Она не ответила, зато нагнулась и поцеловала его. Джек ощутил на губах соленый вкус слез. За что он должен ее прощать? Воспоминание о той ночи, когда они были вместе, сверкнуло в мозгу, и Джек уже не мог остановиться. Все вопросы утратили свой смысл, когда она прильнула к нему. Он обнял ее за талию. В его ладонях колыхался живой соблазн.

Миг спустя она высвободилась — и у Джека осталось чувство, что он, как и в поединке, опять поддался на ее ловкий финт.

— Кем была для тебя Мелли? — спросила она, снова направив его мысли в иное русло.

Джек подумал немного и сказал:

— Другом.

— Она тоже сбежала из дома?

Как Тарисса догадалась? Он ведь не говорил ей, что сбежал. Джек удивлялся обороту, который принял их разговор. Почему Тариссе в этом красивом укромном уголке вздумалось вдруг говорить о прошлом?

— Мы оба боялись оставаться в замке Харвелл. — Он не хотел ей лгать, но и правду сказать был не готов.

— Это как-то связано с тем, что случилось с тобой на днях, когда ты вошел и упал в обморок у очага? — Тарисса взяла его руку в свои. — Я же знаю, Джек, ты не такой, как все. Это стало ясно, как только ты обрушил полку в огонь. Почему ты не хочешь рассказать мне о себе? Неужто правда так ужасна?

Джек склонился над прудом. Два лица отражались в воде, и он не сразу понял, которое из них его. В мягком полусумраке рощи оба изображения казались одинаковыми. Он вдруг понял, что ей можно рассказать все. Нет у него человека ближе Тариссы. Она великодушна и добра — он может ей довериться.

— Однажды утром — тому уже несколько месяцев — я сжег первую закладку утренних хлебов. Я пришел в ужас — мастер-пекарь спускал с мальчишек шкуру и за меньшее. У меня заболела голова, а когда я очнулся, то лежал на полу, а сгоревшие хлебы только начали подрумяниваться. — Джек посмотрел на Тариссу — как она воспринимает его рассказ. Она улыбалась мягко и ободряюще, и он продолжил: — Это было колдовство, и мне ничего не оставалось, как только покинуть замок. Иначе меня побили бы камнями. — Это был не конец рассказа, и Тарисса, зная это, не торопила его. — Эти несколько месяцев я испытывал чувство, будто что-то тянет меня за собой. Заводит меня в переделки, над которыми я не властен, заставляет делать что-то помимо воли. Да, что-то влекло меня вперед, но я не знал, куда и зачем. Когда Ровас сказал мне, что Халькус может вступить в войну с Бреном, во мне словно щелкнуло что-то. Мне захотелось все бросить и бежать туда, где воюют. В тот день, когда я захворал, Ровас сказал что-то об империи крови... — Джек помедлил — эти слова и теперь преследовали его. — Тарисса, когда я услышал это, в душе у меня словно повернули нож. Ноги у меня подкосились, и весь мир будто сгрудился вокруг. Я подумал, что схожу с ума. — Теперь его била дрожь — это воспоминание почти невозможно было выразить словами. — Меня словно наказывали за то, что я чего-то не понимаю.

— Чего именно? — спросила Тарисса. Джек криво улыбнулся:

— Не знаю. Быть может, своего предназначения в этой войне.

— Ты и теперь чувствуешь это свое предназначение?

Она умна, ей палец в рот не клади — сразу уловила самую суть дела.

— Нет. В ту ночь со мной что-то приключилось. Я не знаю что, но чувствую, что стал свободен. Точно я жил со связанными за спиной руками, и вдруг кто-то перерезал путы.

— Это случилось в ту ночь, когда я пришла к тебе. — В словах Тариссы не было вопроса.

— Не знаю, что бы я делал без тебя. — Джек взял руку Тариссы и поднес к губам. — Той ночью ты спасла меня. Кто бы ни разрезал мои путы, он нанес мне глубокую рану, а ты остановила кровь. Я никогда не забуду, что ты для меня сделала. Никогда.

Тарисса нагнулась и поцеловала его в лоб.

— Для тебя я готова на что угодно.

Услышав это, Джек понял, что такое истина и что такое дружба. Он не сомневался — она и правда сделала бы что угодно ради него. А он — ради нее. Он понял, что любит эту девушку с каштановыми волосами. Он прижал ее к себе и держал так, пока тени от ив не легли на пруд.

Уже вечерело, когда они повернули назад. Стало холодно, и ветерок пускался во все тяжкие, чтобы сойти за ветер. В отдалении светились окна дома, и никому из них не хотелось возвращаться туда. Тарисса взяла Джека под руку, и через каждую пару шагов они останавливались, чтобы поцеловаться.

— Теперь, когда ты свободен в своих поступках, — сказала она, — что ты собираешься делать?

Два последних дня Джек только и думал об этом. Он был уверен лишь в одном: Тарисса должна уйти с ним, что бы он ни решил. Он пришел сюда, владея двумя ремеслами — пекаря и писца, — а уйдет, овладев третьим ремеслом: солдата. Обладая столькими навыками, он уж как-нибудь да прокормит себя и Тариссу. Вопрос лишь в том, где начинать свою новую жизнь. В Королевства он больше не вернется, и у него пропало желание увидеть город своих снов. Значит, Брен отпадает. А Халькус, сколько бы Джек здесь ни прожил, всегда останется для него вражеской страной. Остаются Аннис и Высокий Град.

Высокий Град — город-крепость. Получивший свое имя из-за неприступных стен, он почти ровня своему главному сопернику, Брену. Он знаменит тем, что производит лучшее на Севере оружие, а искусство его инженеров вошло в легенду. Если грянет война, Высокий Град, несомненно, будет играть в ней одну из первых ролей.

Аннис же слывет городом красоты и учености, искусных ремесленников и художников. У матери Джека был резной браслет из кости, украшенный серебром и кварцем. Когда Джек спросил, откуда он, мать ответила, что он сделан в Аннисе. Быть может, туда и пойти? Не для того, чтобы узнать что-то новое о матери — она сказала, что купила свой браслет у коробейника, зашедшего в замок Харвелл, — а потому, что в этом городе, похоже, ценят честный труд и мастерство. Если он не сумеет устроиться пекарем или писцом, его новое боевое ремесло рано или поздно найдет себе применение. Пусть Аннис не военный город — он тем не менее будет сражаться, если окажется под угрозой.

— Мы, пожалуй, пойдем в Аннис, — сказал Джек.

— Мы?

Джек немного опешил и довольно глупо осклабился.

— Ну да, я надеялся...

— Ах, ты надеялся? — вскричала Тарисса, уперев руки в боки. — Так вот, в другой раз спроси, прежде чем надеяться. — Голос был груб, но глаза выдавали ее.

Джек подхватил ее на руки, хотя она лягалась, царапалась и визжала.

— Пойдешь со мной в Аннис? — спросил он, крепко держа ее. — Или скинуть тебя с горки?

Тарисса, багровая как свекла, била ногами по воздуху.

— Нет тут горки, — крикнула она.

— Ну что ж, тогда я буду нести тебя, пока не найду хорошую горку. — Джек перекинул ее через плечо, как мешок с зерном, и повернул обратно в ту сторону, откуда они шли. Тарисса завизжала с новой силой, упершись коленями ему в грудь и молотя кулаками по спине.

Джек, насвистывая, пустился бегом — насколько ему это удавалось с его ношей. Это, кажется, возымело желаемое действие, потому что Тарисса перестала драться и крикнула: