Песнь крысолова - Фрейм Соня - Страница 21

«Чувак жжет!!! Отмочил так отмочил!»

«Ты дно. И видео твои дно. Лучше бы мэйкап туториал сделал, лузер!»

«Если бы его видео были правдой, СМИ об этом давно написали бы!»

«Ты веришь СМИ? Может, еще в Пасхального Кролика?»

«Масонский заговор!!!»

«Ну и правильно, что этих ублюдков спекли. Это не дети, а живущие выкидыши!»

«Жаль, что так вышло с Вальденбрухом. Наверняка их можно было вылечить…»

«А кто сказал, что их вообще лечили?»

«Джокер сказал, видос пересмотри, склерозник!»

«Джокер – просто сплетник!»

«Джокера в президенты!»

«Я кирпичей наложил от последнего выпуска. А еще будет?»

«Про-о-о-оду!!![15]»

Почему-то слезятся глаза. Ищу капли – безуспешно, я забыла их дома.

Так проходит сорок минут, а потом объявляется Вертекс. На голове у него взрыв, видимо, даже не было времени привести себя в порядок. Но хоть ресницы отклеил.

Он пулей подсаживается рядом и выдыхает. С его куртки капает вода. Некоторое время в молчании смотрим друг на друга, как всегда немного читая мысли.

– Совсем херово, да?

– Нужен твой совет, – честно говорю я.

– Давай, обожаю советовать.

– Но сначала расскажи, что в «Туннеле».

Вертекс залпом опрокидывает мой остывший чай, к которому я не притронулась, и начинает выкладывать, что было после. Мельхиору сообщили поздно, клуб не успели зачистить. Через два часа пришла полиция, и опросили всех, в том числе и Вертекса. Пригнал ли полицию швед или еще кто – неизвестно. Смысла разбираться все равно не было. Столько свидетелей осталось после той ночи. Мельхиор даже не стал изымать видео, и это оказалось стратегически верно. Теперь все ищут белую тварь с наклонностями каннибала, которая пришла и распугала фриков (вот же ирония!).

Обо мне спрашивали. Вертекс успел перемолвиться и с Шимицу. Она пришла после меня и, судя по всему, уже видела записи. Видно, кто-то из наших просто отправил ей по электронной почте.

– Мадам Харакири спросила, где ты. Я сказал, что убежала. Скорее всего, из страны. Не уверен, что она мне поверила, – закончил он и почему-то виновато уставился на меня исподлобья.

– А полиция обо мне спрашивала? – вскользь интересуюсь я.

– Да вроде нет… – жмет он плечами. – По крайней мере, не при мне. Конечно, дилеры в чем-то тебя подозревают.

Мы уныло смотрим в окно, как будто мир за ним – наша рекламная пауза. Спустя пару минут Вертекс интересуется:

– Ну, расскажи мне, какой план? И что за совет?

Я начинаю незнакомым неуверенным голосом:

– Знаешь… у меня была сестра. Вернее, есть. Мне кажется, она еще есть. Когда ей было семь лет, она… устроила намеренный поджог в доме. И так умерли наши родители. Ее признали невменяемой, якобы шизофрения, и забрали в специальную клинику для таких детей с отклонениями. Это место называется Вальденбрух.

– Гонишь, – отваливается у него челюсть.

Все его реакции – естественные, при этом какие-то комичные. Сейчас я произносила вслух то, о чем никому не рассказывала. Только Шимицу. Но та вынудила это сделать, и подозреваю – не из сочувствия или профессионального интереса. Это было ее личное любопытство – поглубже засовывать пальцы в незаживающие раны. Как ни странно, по-своему мне это тогда помогло. Я рассказывала ей дольше, чем Вертексу, и тут же начинала себя за это ненавидеть, но, слушая, она умела извлекать что-то из людей. После того, как из меня выливались реки ненависти и боли от того, что было, становилось спокойно. Я начала вычеркивать прошлое по кусочкам, будто закрашивая черным лист бумаги с плохим рисунком. Краски сливались, злоба растворялась. Сейчас я пересказывала все сухо и коротко. Меня больше не было в этой истории.

– Они обещали, что ее можно вылечить, и, так как я оставалась ее единственным родственником, постоянно слали отчеты о лечении и даже каком-то прогрессе. Никогда не предлагали навестить. Я же никогда не отвечала на эти письма. Теперь, как ты знаешь, дети Вальденбруха пропали.

– Но она не ребенок уже, – осторожно вклинился Вертекс. – Ей должно быть двадцать с чем-то.

– Двадцать один.

– Разве таких держат в детской клинике?

– Она им была нужна. На ней начали цикл лечения, и она проходила через какие-то долгие фазы. Отчеты продолжали приходить. Я не видела ее с тех пор. Только ее мозги. И всякие анализы. Моя сестра превратилась для меня в набор гормонов и магнитно-резонансные сигналы. Так ее стало легче переносить.

Вертекс уже молчит, добавить нечего, как и мне, – но все равно надо продолжать.

– А недавно мне пришло письмо. Даже не письмо, записка на тетрадном листке. Почерк был ее, и она ждет меня где-то. Полагаю, что в больнице, хотя я знаю, что там никого нет и все опечатано. Считай, что я просто хочу проверить гипотезу. Она все еще там, просто спряталась. Я намереваюсь поехать в Вальденбрух, чтобы искать ее. Для этого я решила уйти из «Туннеля». Ты знаешь, что я не могла покинуть Берлин, работая на него.

Натыкаюсь на его внимательный, полупрозрачный взгляд. Впервые Вертекс не паясничает, а выглядит странно серьезным. Мне кажется, он уже давно хочет мне что-то сказать, но прикусил язык.

– Все пошло не так, как видишь. Сейчас я искала в интернете, что писали о пропаже детей, и нашла это.

Подвигаю к нему смартфон. Вертекс вставляет наушники, а я нажимаю для него на play и оставляю наедине с этой ересью. Мне нужно, чтобы он дал этому оценку. Впервые в жизни мне хочется услышать чужое мнение, потому что я не знаю, что делать.

Так проходит еще сорок минут. Зал наполняется, похоже, весь рабочий люд с Мюллерштрассе тут обедает. Тем лучше. Впервые окружающий мир кажется мне безопасным. Слежу краем глаза за Вертексом: он весь ушел в экран. Периодически хихикает и потирает нос.

Мне хочется поставить все на ускоренную перемотку. Но он наконец заканчивает и поднимает на меня остановившийся взор.

– Кто этот чувак?

– Вот это мне и надо выяснить, – заявляю я, напряженно постукивая ладонью по краю стола. – Он владеет информацией, которую не так просто получить из СМИ. Да, можно поднять все архивы прессы, но надо знать, что искать. Откуда информация про спонсоров?

– Ну, выпуск про спонсоров больше всех притянут за уши. Кроме факта, что клиника получает корреспонденцию через адвокатов. Это единственные подтвержденные данные в его расследовании. По крайней мере, на первый взгляд, – здраво замечает Вертекс. – Все остальное – дикость, хоть и веселая.

– Веселая?! – мгновенно злюсь я. – Он лезет не в свое дело. То, как он обходится с чужими трагедиями… Сказки, черт побери! Для него это просто концепция для видео. – Глаза непроизвольно суживаются, и я цежу слова, как яд: – Он на их месте не был. И на моем тоже. Выставил на посмешище, навертел все подряд… Я просто хочу найти его и выдавить из него правду.

Вертекс кажется снисходительным, но в его глазах пролегает глубокая тень сочувствия.

– Ну, давай найдем, – не очень уверенно предлагает он. – Это не должно быть сложно. Тот, кто есть в интернете, всегда оставляет и другие следы. Сейчас…

Мы таращимся в телефон, у которого уже садится батарейка. Вертекс открывает профиль Джокера на YouTube. Там нет других видео, кроме расследования о Вальденбрухе. Он переключает на информацию о пользователе. Есть одна ссылка: на Instagram. Не очень умно для конспиратора. Запоздало осознаю, что не знаю даже, как этот умник выглядит. Был только его бубнеж в нос, в котором скакали лучики иронии, помноженные на плоховатую дикцию. По тембру я могла бы сказать, что это подросток, у которого недавно начал ломаться голос.

Instagram этого пересмешника почти пуст. Имелось два снимка: глаза с полопавшимися сосудами и куска изгороди. Под вторым фото он оставил подпись: «Отсидел весь зад, ожидая своего часа, но тот так и не настал!» Но забор кажется мне знакомым: из темного кирпича и не очень высокий. За ним виднеются дубы.

– Н-да. Не очень информативно. Поищу-ка по нику.