Чародей и Дурак - Джонс Джулия - Страница 35

Джек повернулся на своем топчане. Не так-то легко уснуть, когда между тобой и досками одно лишь тонкое одеяло. Не говоря о крысах, которых Джек ненавидел. Он невзлюбил этих жирных, но тонконогих тварей с первого же раза, как мастер Фраллит послал его в амбар. Даже теперь, восемь лет спустя, Джек остерегался опустить вниз руку или ногу, чтобы крысы не покусали пальцы.

Ночь была полна разнообразных звуков. Шмыгали и скреблись крысы, поскрипывало дерево, вдали раскатывался гром — предвестник поздней летней грозы.

Потом к этим звукам добавился еще один — он шел сверху. Джек соскочил с топчана и нашарил свой нож. Тишина. Он двинулся к люку. Было так темно, что Джек едва различал четырехугольные очертания крышки. Снова шаги — теперь над самым люком. Джеку стало страшно.

Раздался громкий треск. Засов соскочил, крышка провалились внутрь, и в погреб спрыгнул человек. Он крикнул что-то, но шум упавшего на пол засова заглушил его слова.

Джек метнулся к нему, видя только черный силуэт, и нож вошел в мякоть руки незваного гостя. Тот двинул Джека кулаком в живот, и Джек отлетел назад, врезавшись в ящики, которые днем отодвинул из-под люка. Не успел он перевести дух, как противник снова бросился на него. Джек видел блеск его зубов. Здоровой рукой он стиснул Джеку запястье — хватка него была стальная, пальцы вошли в тело до кости.

Джек, не в силах больше терпеть, выронил нож, но в тот миг подтянул колени и ударил ими пришельца в грудь. Тот отлетел назад, но не упал.

Обезоруженный, Джек попытался отступить, чтобы выиграв время и дать себе простор. Отскочив назад, он шарил вокруг руками, ища все, чем можно защититься от нападающей на него тени. Под руку подвернулся винный бочонок — лишь наполовину полный благодаря Мейбору, — и Джек швырнул его во врага. Бочонок разбился о булыжник, но Джек не видел где.

Не успел он нащупать другой бочонок, как что-то острое ударило его в лоб. Джек потерял равновесие и повалился на стену Теплая кровь стекала по щеке. Клинок переместился к его горлу.

— Стойте!

Комнату залил свет, и Мелли бросилась к дерущимся.

Джек увидел лицо своего врага. Голубые глаза, золотые волосы: это тот, кому он помог бежать. Капля крови упала со щеки Джека на голую руку незнакомца, угодив прямо на рану, которую нанес ему Джек.

Две крови смешались с шипением — точно свечу загасили рукой.

Недавние противники замерли, не шевелясь и не дыша, словно статуи.

Молния, сверкнув, ударила прямо в открытый люк, и тут же весь погреб содрогнулся от грома, а когда все затихло, ночь стала уже не той, что была раньше.

Джек смотрел в голубые глаза незнакомца. Он знал этого человека. Он видел его в своих снах.

Глаза мерцали всеми оттенками синевы, в них таилась целая бездна чувств и светилась непоколебимая вера. Быстрым как мысль движением он убрал клинок от горла Джека и прижал свою окровавленную руку к ране у Джека на лбу.

Вся кровь в жилах Джека устремилась вверх, навстречу пришельцу. В ушах зашумело. С глаз и памяти точно упала пелена, и все стало ясно. Все мечты, все мысли, все надежды Джека высветились заново, и среди них родилось нечто новое.

Его сердце билось в лад с сердцем пришельца. Ничего не существовало в мире, кроме них двоих: и погреб, и люк, и Мелли с фонарем были всего лишь тени. Воздух между ними потрескивал при каждом вздохе.

Они смотрели друг на друга не мигая.

Джек точно обновлялся весь. За эти несколько мгновений он пережил многие часы и вспомнил всю свою жизнь. Он вспомнил мать, какой она была до болезни: красивую, умную, с черными от сажи ногтями. Вспомнил Баралиса, проникшего в его разум, но так и не нашедшего ответа. Вспомнил Кайлока мальчиком, бьющего о стену мешком, где сидели двое котят. Вспомнил охотничий домик, и ветхую книгу на дне сундука, и выпавшее из нее письмо короля. Вспомнил слова Фалька: «Не ожесточайся, Джек», и голос Тариссы, говорящий: «Я люблю тебя».

Но все это ушло так же быстро, как и промелькнуло, и он снова остался наедине с золотоволосым незнакомцем.

— Ты тот, кого я искал, — сказал Таул.

— Да, — ответил Джек. — Я знаю.

И стеклянный кокон, окружавший их, лопнул, рассекая осколками ночь.

Баралис проснулся как от толчка, и сердце его пропустило два удара. Его окружала тьма, и в ней теснились сны, последовавшие за ним в явь. Впервые за многие годы он познал настоящий страх. Что-то произошло там, в ночи, — что-то, грозившее ему гибелью.

Трясущимися руками он нашарил огниво и свечу. Искра долго не высекалась, и пламя от нее занялось какое-то тусклое. Сам воздух, казалось, переменился — он стал реже, горчил, и что-то подобное магии, но не совсем магия, висело в нем как дым.

Если бы Баралис накануне не ощутил нечто сходное, он и теперь бы не понял, в чем дело. Но он ощутил — и хорошо понял, кто изменил самую суть этой ночи: Джек, ученик пекаря.

Вчера на рассвете в доме на южной стороне города кто-то прибег к колдовству. Баралис знал об этом еще до того, как ему доложили, и тотчас понял, кто чародей. Его бывший писец помог Меллиандре уйти из его, Баралиса, когтей. В Брене произошло почти то же самое, что случилось около года назад близ заброшенного охотничьего домика в самом сердце харвеллского леса. Почти, но не совсем. Способ был тот же — заряд сжатого воздуха, — но чародей действовал несколько иначе: более умело, более твердо, руководя чарами от начала и до конца. Первый случай был опасной любительской работой, второй — результатом действий человека, которого обучили правильно применять свою силу. Он еще не совсем уверен в себе, не слишком искусен и чуть неверно рассчитывает время, но бесспорное улучшение налицо.

А теперь, на другой же день, случилось вот это.

Баралис достал свое болеутоляющее, высыпал порошок на язык и проглотил насухо.

Он не знал, что именно произошло. Это не было ни колдовством, ни прозрением — чем-то неуловимо отличным от них и куда опаснее и того, и другого.

Баралис напряг разум, стремясь соединить разрозненные нити. Что ему известно о Джеке? Ларн сообщил, что рыцарь ищет какого-то мальчика. Баралис знал сердцем, что мальчик этот не кто иной, как Джек, ученик пекаря. Вчера стало ясно что Джек каким-то образом встретился с Меллиандрой. Баралис сжал кулаки. Вот оно! Недостающее звено — это Меллиандра, Прежде ее охранял рыцарь, а теперь — Джек.

А что, если рыцарь пробрался обратно в город, и оба — он и Джек — встретились этой ночью?

Мысли неслись вперед, и Баралис не поспевал за ними. Если они встретились, то пророчество Марода еще на шаг приблизилось к осуществлению. Северной империи — его империи, о которой он сперва лишь мечтал и которую теперь ковал в одиночку, — этой империи грозит опасность. Одно то, что и Джек, и рыцарь заодно с Меллиандрой, а стало быть, и с ребенком, которого она носит, не оставляет сомнения в том, что они против Баралиса.

И против Ларна тоже. Властители острова должны уже знать об этом. Оракулы, надо думать, бубнят об этом день и ночь.

Откинувшись на подушки, Баралис ждал, когда подействует болеутоляющее. Свеча, он заметил, горела теперь поярче.

Ларн поможет ему выследить и убить этих двоих — остров не менее заинтересован в их гибели, чем он, Баралис. Но их гибели недостаточно: Меллиандра тоже должна умереть. Только тогда будущее империи окажется в безопасности.

Успокоившись немного, Баралис задремал. Завтра он совершит путешествие на остров Ларн.

Таул стиснул руку мальчика, которого искал. Нет, уже не мальчика — мужчины. Высокого, крепко сбитого мужчины с чуткими ореховыми глазами и каштановой гривой.

Пожатие его было таким же твердым, как и взгляд.

Таулу казалось, будто сама земля у него под ногами переродилась, а воздух стал гуще и слаще. Разнообразные чувства нахлынули на него и ушли, оставив пустоту, — ушли промелькнувшие чередой восторг, смятение и страх. Они оба преобразились, и оба чувствовали это. Их кровь смешалась и сковала их накрепко, все переменив. Шесть лет назад Бевлин сказал: «Ты узнаешь его, когда найдешь». Мудрец был прав. Кровь этого юноши, упавшая на рану Таула, была точно послание от Бога. Они словно разделили святое причастие связавшее их вместе навсегда. И подумать только, что Таул миг назад чуть не убил его!