Самый вкусный пирог в мире (СИ) - Петровичева Лариса - Страница 42

Лицо мамы дрогнуло, словно я вдруг снова стала той маленькой девочкой, с которой она когда-то убегала от мучителя, прячась в багажном ящике почтового экипажа. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, а потом она сказала:

- Детка, что бы ни случилось, кем бы ты ни стала, ты всегда будешь моей любимой дочерью. Я люблю тебя любую и приму тебя любую.

Я все-таки не удержала слезинку. Эта безусловная любовь и принятие были тем, что все время помогало мне выстоять. Я всегда чувствовала поддержку родителей – они стояли у меня за спиной и готовились подавать патроны.

- Мам, ты только не бойся, - начала было я, и мама рассмеялась.

- Когда дети так говорят, то ясно, что придется бояться!

Мы улыбнулись. Я покосилась в сторону Виктора – он смотрел на меня с теплом и любовью. Возможно, вспоминал свою мать и те солнечные чувства, которые окружали его дома.

- Мне предстоит столкнуться с могущественным эльфийским магом, - сказала я тем тоном, которым обычно докладывала куратору о выполнении очередного задания. – Он способен прорывать магический слой нашего мира.

Мама кивнула. Сейчас она выглядела сдержанно и спокойно: слушала и прикидывала, что делать.

- Ты сможешь установить защитные вешки в Келлемане? – спросила я. – У нас тут просто появлялся очаровательный паучок, и я не хочу, чтобы что-то похожее вылезло у вас.

- Конечно. Я это умею. Ты решила, что этот маг – Эленвер?

Теперь уже я утвердительно качнула головой. Решила. Потому что мне вдруг подумалось, что в шкатулке может быть одна из подвесок, которые я носила в детстве в Благословенном краю. И Эленвер вполне мог бы желать мне… впрочем, ладно. Это не он.

- Просто у него была шкатулка, - ответила я, понимая, что сейчас придется вдаваться в детали. – И там он хранит что-то очень важное, и сказал, что я знаю, что это такое.

Мама нахмурилась.

- Это как в сказке, помнишь? Игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, а сундук в синем море. Какое-то средоточие его силы?

- Не знаю, - вздохнула я. – Но это явно что-то очень важное. И я понятия не имею, откуда могу это знать.

Мама пожала плечами.

- Что, если это как-то связано с твоим мужем? Не с тобой?

Виктор даже вздрогнул – заглянул в зеркало и спросил:

- А я-то тут при чем, госпожа Азора? Я сроду не знал никаких магов.

Некоторое время они всматривались в отражение, и я видела, что Виктор пришелся маме по душе. Хорошие люди всегда друг другу нравятся. А когда все это закончится, мы обязательно отправимся в Келлеман – пусть два клана познакомятся и подружатся навсегда.

- А твои родственники по эльфийской линии? – спросила мама. – Среди них могли быть маги?

Виктор растерянно запустил руку в волосы. Я и подумать не могла, что чье-то лицо способно измениться вот так, сразу – его исказило от понимания и боли, смяло черты. Казалось, Виктора ударили.

- Я не знаю, - глухо признался Виктор. – Я никогда не видел ни своего отца, ни его родню.

У меня в голове словно зажглась лампа, и свет выявил все детали головоломки и сложил их так, что картина стала ясна.

Любит серебро. И хранит ту серебряную вещицу, которая напоминала ему…

- Это не мой отец, Виктор, - прошептала я. – Это твой!

12.1

Виктор

Все это было похоже на военный совет.

Азора осторожно сняла зеркало со стены и отнесла в небольшой кабинет, обставленный по-старинному и по-гномьи основательно – дорогая вековая мебель, пейзажи на стенах, глобус, которому полторы сотни лет, не меньше. Через несколько минут к ней присоединился мой тесть Фьярви. Мы дружески поздоровались, но он бросил на меня такой взгляд, словно хотел в очередной раз посоветовать мне беречь и любить его дочь, а то за ним не заржавеет меня проучить.

Отцы. Вот они, отцы. У Глории был такой – сильный, заботливый, готовый сражаться за дочь хоть с Глубинным червем, хоть с эльфийским магом. Казалось, ему не сидится на диване рядом с женой: Фьярви ерзал так, словно хотел вынуть из кладовой свой боевой молот и броситься на выручку. А у меня был тот отец, державший в шкатулке пуговицу, которую когда-то выспорил у приятеля. Он оценил и любовь моей матери, и мою жизнь всего лишь в пуговицу с мундира – но она была серебряной, и он ее хранил.

Это был символ его победы. И он собирался побеждать дальше.

- Значит, Кавереллин, вот какая у меня настоящая фамилия, - вздохнул я. – Мать никогда не называла его имени. Я однажды спросил, кто он был, и она ответила: «Мужчина, как и у всех». Я больше не спрашивал. Ей было больно говорить, а я не люблю причинять людям боль.

Азора смотрела с искренним сочувствием. Во взгляде Фьярви я видел такое же искреннее возмущение. Гномы сильнее всего дорожат семейными узами, и он представить себе не мог, как это можно бросить собственное дитя и никогда им не поинтересоваться. Это было настолько не по-гномьи, что Фьярви презрительно скривился.

- То есть, он ни разу не появился в твоей жизни? – поинтересовался тесть. Я кивнул, и Фьярви хлопнул ладонью по колену и посмотрел на жену. – Нет, ну ты видишь, а? Вот как так можно! Твой же сын где-то растет, а ты его и знать не желаешь!

- Я понимаю, «как можно», но не принимаю, - ответила Азора. – Кавереллины это древний достойный род. Могущественные владыки одной из областей Благословенного края. Много воевали, много торговали, и да, среди них были и волшебники.

Я замер, боясь пропустить хоть слово. Это все было и моей жизнью – пусть я раньше не хотел о ней узнавать, пусть в ранней юности бунтовал против своей эльфийской крови, но сейчас все поднялось во мне навстречу словам Азоры. Я хотел, чтобы она не умолкала. Чтобы рассказала все.

- Celefantho Thanar, - сказала Глория, и я механически перевел: «Сильный и достойный». – Ты знаешь кого-нибудь с этим именем?

Азора задумчиво дотронулась до виска. Фьярви смотрел на нее с тревогой, словно воспоминания о жизни в Благословенном краю могли как-то ранить ее.

- Это не имя, - наконец ответила она. – Это прозвище, его взял Ланнан, один из сыновей Кавереллин. Он полукровка, его мать влюбилась в человека и сбежала с ним из Благословенного края. Потом вернулась домой с младенцем на руках – муж ее бросил. Скандал тогда был страшный, но родители все-таки приняли ее. Решили, что будут воспитывать мальчика в эльфийской традиции и считать эльфом. Там был даже целый обряд – якобы он отказался от всего человеческого в себе.

Глория усмехнулась.

- Да вот видишь ли, не до конца! Он ненавидит людей. И эльфов тоже. Живет для того, чтобы каждый день доказывать свою эльфийскость, но… - Глория посмотрела на меня с сочувствием и искренним теплом. – Виктор, если в той шкатулке действительно серебряная пуговица…

Я вздохнул. Накатившие чувства звенели и плясали во мне так энергично, что я, как и мой тесть, никак не мог усидеть на месте. Мне хотелось встать, ходить, разбить что-нибудь – просто выплеснуть из себя все свое прошлое и настоящее. Я ведь давно перестал думать о том, кто соблазнил и бросил мою мать и разрушил наши с ней жизни. И вот он вернулся – и как обычно хотел не создавать, а разрушать.

Эльф-полукровка, который стремился создать собственное королевство и наконец-то стать нормальным в своих глазах.

- Мать никогда не говорила, что он полукровка, - произнес я, сам не знаю, почему. Глория сочувствующе взяла меня за руку – это прикосновение согрело, и голова прояснилась.

- Люди не слишком-то в этом разбираются. Высокий, светловолосый и остроухий – конечно же, это эльф. К тому же, он мог использовать магию, чтобы обмануть ее.

- Мы окончательно все узнаем, когда заглянем в его шкатулку, - сказал я. Надо было брать себя в руки и идти дальше. Глории, в конце концов, пора бы отдохнуть. – В любом случае, у нас теперь есть его возможное имя – значит, мы можем свалиться ему на голову с полицией и армией.

Азора и Фьярви посмотрели на нас так, словно хотели взять за руки и никуда не отпускать – но не сделали бы этого. Мы все-таки взрослые и сами несем ответственность за свою жизнь и дела, которые ее наполняют.