По зову рода (СИ) - Журкович Андрей - Страница 3

Казимир проводил его равнодушным взглядом. Он давно привык к подобному отношению, став тем, кого терпят лишь по воле его наставника. Конечно, когда-то было неприятно, не по себе. Мальчик не понимал, отчего, а главное за что, его не берут к себе в игры сверстники, почему соседские матушки не угощают его горячими караваями, а чужие отцы не берут с собой на рыбалку или по грибы. Ох и сколько же слёз было выплакано в бессильных потугах уяснить, за какие такие злодейства на нём лежит клеймо изгоя, кое не видит только лишь он сам.

Те времена давно прошли. С возрастом молодой ученик ведуна начал извлекать прок из своего положения. Его часто били, и он научился быть ловким и быстрым, чтобы вовремя удрать. Его не любили за даром, и он очень рано познал цену истинному добру. От него старались отделаться, а он научился пользоваться всеми благами одиночества. Ходил там, где другим было боязно, слышал то, что иные не слышат, видел то, что прочие не замечают. Порой Казимир напоминал тень, блёклую и тусклую, что движется по земле неприметная для сторонних глаз.

Дождавшись, пока половина деревни проснётся, он вернулся к дому, где жил с Огнедаром. Старик любил выспаться как следует, а потому у парня было еще достаточно времени, покуда тот примется доставать своим скрипением. Пройдя на задний дворик за избу, Казимир снял два высушенных на солнце веника, придирчиво их изучая. Осторожно и даже бережно поочередно извлекая из них стебли, он соорудил метелку, которую туго перетянул конопляной веревкой. Получилось нечто отдаленно напоминающее факел. Руки хорошо знали своё дело, но молодой ведун не спешил. Он никогда не делал ничего впопыхах. Повозившись с кресалом и кремнем, ему удалось высечь добрый сноп искр, воспламенивший веник из зверобоя и чертополоха. Надув щеки, ведун медленно дохнул на пляшущий огонек, раздувая его. Когда пламя стало угрожать сжевать его веник до срока, Казимир взмахнул им, сбивая огонь. Тончайшие струйки сладковатого дыма потянулись к небу.

Парень медленно побрел вдоль избушек, с важностью и значением обходя кругом каждый дом. На него все так же поглядывали кто с недовольством, кто с презрением, но высказаться так никто и не пожелал. А Казимир шагал себе, глядя на всех ни то с усмешкой, ни то с вызовом и бормотал:

Я шепчу, топчу, кричу,

Брысь, ночные дети!

Взвоет гром, коль захочу,

Молний грянут плети.

Добрый дом, горяч очаг,

Вы сидите тихо!

Черствый хлеб, гнилой сорняк,

Унесёт зайчиха.

Дым над крышами клубись,

Раскрывайте ставни!

Солнца лику преклонись,

Утро будет славным!

Когда молодой ведун обошел все до последнего дома, его тлеющий веник уже едва торчал из сжатого кулака. Парень вновь сунул руку за пазуху, касаясь своей ночной находки. Коготь лежал на месте. Осмотревшись и заключив, что никого поблизости нет, кто бы приметил, куда он направится, Казимир развернулся и зашагал к лесу.

Глава 2. Суровый рок

Он шёл долго, хоть и не далече. Мягко ступая с кочки на кочку, словно путая следы, Казимир брёл знакомыми тропинками, углубляясь в чащу. Лапы папоротника местами доходили до пояса, образуя непроглядный подлесок. С ветки на ветку прыгали молодые совсем еще крошечные белки. Они весело суетились, на лету подхватывая раскрывшиеся сосновые шишки. Их задорному пощёлкиванию вторил стук проснувшегося дятла. Сноровистый лесной плотник уже вовсю трудился, старательно выковыривая из-под коры личинок.

Казимир любил бывать в родному бору. Он привык к одиночеству, но тут невольно чувствовал единение с лесными обитателями. Здесь всё жило своей собственной жизнью, независимо и вопреки прочим. Опустив ладонь, молодой ведун осторожно касался стеблей трав кончиками пальцев, будто ласкал. Порой он закрывал глаза, всецело отдаваясь чарующей неге, погружаясь в мир шепчущих на ветру ветвей. Лишь на краткий миг, но ему нравилось растворяться в благоухании особого лесного аромата. В такие моменты пытливый ум силился сбросить смертную оболочку, чтобы унестись далеко-далеко, за пределы возможностей и даже самого сознания.

В стороне послышался хруст и пофыркивание. Статный сохатый выступил вперед, поднимая громадные кустистые рога, напоминающие застывший росчерк молнии. Глядя на вторгшегося в его лесной простор человека, лось изучал того большим глазом, а затем едва заметно склонил голову. Казимир остановился и поклонился в ответ. Сохатый повёл носом, будто собираясь удостовериться в том, достоин ли его гость снисхождения. Нет, никакой опасности. Причмокивая, лось пережёвывал подхваченный губами подберёзовик. Потеряв интерес к человеку, он опустил голову, чтобы сорвать ещё один гриб. Казимир же двинулся в путь, стараясь не беспокоить без нужды хозяина чащобы.

Лес сгущался, становясь всё более непроходимым. То и дело попадались замшелые валуны, на которые Казимир даже не пытался взбираться. Ещё не хватало шею свернуть. Обходить же порой было не просто: с одной стороны ёлки стоят, что твой частокол, с другой болотце. И вроде лужи-то пустяковые, но Казимир знал, что угоди в такую даже одной ногой, и хлопот не оберёшься. Уж больно почва в торфянике податливая и коварная. Хотя за то он её и полюбил. Сюда мало кто хаживал, разве что бывалые хозяйки в годах совались по клюкву, да и то не забредали далече.

Пройдя еще с версту, Казимир вышел к небольшому поросшему тростником лесному озеру. Тёмная и мутная вода была непроглядной даже у самого берега, ладонь опусти — не увидишь. Корни деревьев на обрывистом склоне уходили в водную гладь, словно опутывая озеро крепкими и цепкими объятиями.

«Плохая вода там, мёртвая, — говорили в деревне. — Не то, что пить, даже закупнуться опасно».

Казимир опустился на колени, зачерпнув пригоршню, и с наслаждением принялся глотать. Вода струилась по его щекам и жиденькой бородёнке, а он наполнял ладони снова и снова. Напившись, ведун растёр лицо, довольно фыркая, и поднялся. С другой стороны озера из камышей послышалось недовольное гаканье, внезапный пришелец потревожил семейство уток, которое недавно обзавелось прибавком. Мамаша, величаво загребая перепончатыми лапами, выплыла меж стеблей торчащей из воды травы, чтобы рассмотреть того, кто нарушил их утренний покой. Казимир поднял над головой руку, раскрытой ладонью навстречу птице. Утка недоверчиво крякнула в ответ, всем своим видом показывая, что ни на миг не поверила в искренность намерений человека, но всё же убралась восвояси.

В центре озера был крошечный островок, на котором росли совсем тоненькие березки, утопающие в зарослях вереска. Пройдя вдоль берега, Казимир застыл подле ствола одной из сосен, черпающей массивными корнями тёмную озерную кровь. Войдя в воду по щиколотку, он встал спиной точно напротив ствола дерева, даже оглянувшись, чтобы проверить себя, и пошел. Ведун не смотрел под ноги или по сторонам, его взор был прикован к острову. Ноги послушно ступали выверенными шагами, каждый раз находя невидимую опору. Озеро действительно было опасным, даже опаснее болота. Торфяное дно обнимало стопу, едва та его касалась. Неверный шаг и ты провалишься в чёрную пропасть, которая не отпустит. Когда ил сомкнётся над головой, выхода наверх уже не сыщешь никогда. И всё-таки Казимир шёл вперед с непроницаемым выражением лица, и мускул не дрогнет. Он ли сам создал эту тропу или может отыскал, аль подслушал от кого? Поди ж знай.

Дойдя до островка, Казимир вошёл в пышные заросли вереска и присел, скрываясь в них с головой. Рука потянула верёвочное кольцо, которое нашлось в рыхлой земле. Крышка вкопанного в землю сундука послушно отворилась, являя содержимое. Здесь лежало несколько свёртков грубой ткани. Казимир бережно достал каждый, разворачивая и раскладывая вокруг себя. Это были его драгоценности. Клык оборотня, пожелтевший от времени, крупная чешуйка, принадлежавшая русалке, переливающееся на солнце перо из хвоста птицы гамаюн, пучок зеленоватых волос шишиги, высушенная кувшинка берегини, костяной перст упыря. Осмотрев каждый предмет, Казимир вынул из-за пазухи коготь кикиморы. Взвесив его в ладони, он довольно почмокал, уложив находку на свежую специально приготовленную тряпочку.