Воздушный замок - Джонс Диана Уинн - Страница 25

Они обменялись свирепыми взглядами, не сбавляя шага.

— Определитесь, а? — посоветовал джинн. Он сложил руки и с презрительным видом заструился за ними. — Мне-то все равно, на что вы потратите очередное желание. Позвольте лишь напомнить, что это будет последнее желание на ближайшие два дня.

— Полночь я не оставлю, — заявил солдат.

— Если уж… тратить желание… — задыхался Абдулла, — пусть… полезное, ., неразумный искатель счастья… дальше… в Кингсбери…

— Отправляйтесь без меня, — отрезал солдат.

— Всадники всего в пятидесяти футах, — сообщил джинн.

Они обернулись и обнаружили, что это истинная правда. Абдулла поспешно сдался.

— Тогда пусть они нас не видят, — пропыхтел он.

— Пусть мы станем невидимыми, пока Полночь нас не отыщет, — добавил солдат. — Она отыщет, я уверен. Ей хватит ума.

Абдулла успел заметить глумливую усмешку на дымном лице джинна и дымные руки, совершающие пассы.

Последовало мокрое слизистое непонятное. Мир вокруг Абдуллы внезапно перекосился, стал огромным, голубым, зеленым и размытым. Медленно и неуклюже Абдулла пробирался, скорчившись, между чем-то вроде гигантских колокольчиков, переставляя большие бородавчатые лапы с предельной осторожностью, поскольку вниз почему-то смотреть не получалось — только вверх и вперед. Это было так трудно, что ему хотелось остановиться и замереть на месте, но земля ужасно тряслась. Он чувствовал, как громадные неведомые существа мчатся прямо к нему, поэтому приходилось лихорадочно ползти вперед. И все равно ему еле-еле удалось убраться с их дороги.

Он полз и полз, и тут огромное копыто, размером с бастион, с каким-то железом снизу, ударило в землю совсем рядом с ним. Абдулла так перепугался, что застыл и не мог шелохнуться. Он понял, что громадные существа тоже остановились — совсем близко. Существа превратились в громкие досадливые крики, которые он прекрасно слышал. Это продолжалось некоторое время. Затем копыта снова застучали, и это длилось еще некоторое время; они носились туда-сюда, все время очень близко, и наконец, когда день, казалось, уже склонился к вечеру, существа бросили его искать и с грохотом и хлюпаньем удалились.

Глава тринадцатая,

в которой Абдулла бросает вызов Судьбе

Абдулла полежал еще немного, но, когда стало ясно, что существа не вернутся, он снова пополз — рассеянно, бесцельно, — надеясь понять, что с ним произошло. Что-то с ним определенно произошло, только разума у него стало маловато и обдумать это было нечем.

Абдулла полз и полз, а морось тем временем прекратилась, что изрядно его огорчило, поскольку влага великолепно освежала шкурку. С другой стороны, в луче света закружилась муха, а потом она уселась на лист колокольчика неподалеку. Абдулла проворно стрельнул длинным языком, сбил муху и проглотил ее. Очень вкусно, подумал он. А потом удивился: ведь мухи — нечистые создания! Встревожившись больше прежнего, он пробрался за очередную колокольчиковую кочку.

Там был еще кто-то, такой же, как он.

Он был бурый, бородавчатый, приземистый, а желтые глаза гнездились сверху головы. Заметив Абдуллу, он открыл большой безгубый рот, издал вопль ужаса и начал надуваться.

Ждать, что будет дальше, Абдулле вовсе не хотелось. Он повернулся и пополз прочь со всей возможной для его перекошенных лап быстротой. Теперь он понял, кем стал. Жабой. Злобный джинн сделал так, что, пока Полночь его не разыщет, быть ему жабой. Да только когда Полночь его разыщет, она наверняка его съест.

Он забрался под ближайший пучок нависавших колокольчиковых листьев и спрятался…

Час спустя колокольчиковые листья раздались, пропуская чудовищную черную лапу. Абдулла лапу заинтересовал. Лапа втянула когти и погладила его. Абдулла так перепугался, что попытался отпрыгнуть назад.

После чего оказалось, что он лежит среди колокольчиков на спине.

Сначала он прищурился на деревья, пытаясь привыкнуть к ощущению, что в голове снова завелись мысли. Некоторые из этих мыслей были весьма неприятны — они касались двух разбойников, которые ползали по берегу оазисного озерца в обличье жаб, а также напоминали, как он съел муху и как его едва не растоптала лошадь. Потом Абдулла огляделся и увидел скорчившегося рядом солдата — у него на лице отражалась та же растерянность, которую чувствовал и Абдулла. Рядом с ним имелся ранец, а еще дальше Шустрик-Быстрик отчаянно старался выбраться из солдатской шляпы. Возле шляпы мрачно высилась бутылка с джинном.

Джинн вылез из бутылки крошечным язычком вроде пламени спиртовки, опершись дымными руками о горлышко.

— Рады? — язвительно поинтересовался он. — Ну что, добился я своего? Вот вам наука — впредь не станете домогаться лишних желаний!

Внезапное превращение очень напугало Полночь. Она выгнулась маленькой злобной дугой и зашипела на Абдуллу и солдата.

Солдат, успокоительно воркуя, протянул к ней руку.

— Только попробуй еще раз так напугать Полночь, — сказал он джинну, — я тебе бутылку разобью!

— Ты уже грозился, — скривился в ответ джинн, — и ничего у тебя не выйдет! Бутылка заколдована!

— Тогда я устрою так, — прошипел солдат, тыча большим пальцем в Абдуллу, — что в следующий же раз он велит тебе самому превратиться в жабу!

Услышав такие слова, джинн опасливо покосился на Абдуллу. Абдулла ничего не сказал, но решил, что идея хорошая и что так можно будет держать джинна в подчинении. Он вздохнул. Так или иначе, желания постоянно приходится тратить впустую, и конца этому не предвидится.

Они поднялись, подобрали пожитки и двинулись дальше. Но теперь шли они куда осмотрительнее. Они держались проселков и троп, а ночью не стали искать гостиницу, устроившись в старом пустом сарае. Тут Полночь навострила уши, подобралась и быстренько исчезла в темном углу. Некоторое время спустя она прибежала обратно с мертвой мышью, которую положила в солдатскую шляпу для Шустрика-Быстрика.

Шустрик-Быстрик не понял, что делать с подарком. В конце концов он решил, будто это такая игрушка, на которую надо яростно напрыгивать и убивать ее. Полночь снова отправилась на охоту. Абдулла почти всю ночь слышал всякие шорохи и писки.

Несмотря на это, солдат продолжал беспокоиться, чем бы накормить кошек. На следующее утро ему приспичило, чтобы Абдулла пошел на ближайшую ферму и купил там молока.

— Хотите — идите и купите сами, — кратко отвечал Абдулла.

И все равно почему-то оказалось, что он шагает по дороге к ферме, и на одном боку у него болтается жестянка из солдатского ранца, а на другом — бутылка с джинном.

В точности то же самое повторялось и в последующие два утра — с той лишь небольшой разницей, что эти две ночи они провели в стогах, а Абдулле на второе утро удалось купить чудесный свежий каравай, а на третье — яйца. На это, третье утро, возвращаясь к стогу, Абдулла старался уяснить себе, почему он чувствует себя все более раздосадованным и одураченным.

Дело не только в том, что он все время уставал, мок и мерз. И не только в том, что прорва времени уходила на мелкие услуги солдатовым кошкам — с этим давно пора было что-то сделать. Отчасти в дурном настроении Абдуллы была виновата Полночь. Абдулла понимал, что должен благодарить ее — ведь она спасла их от полицейских. Он и благодарил, но ужиться с ней не мог. Каждый день она высокомерно ехала у него на плече и при этом умудрялась давать понять, что, с ее точки зрения, Абдулла не более чем подобие лошади. Сносить такое от простого животного было довольно-таки непросто.

Абдулла раздумывал об этом и о других подобных материях весь день, топая по проселкам с Полуночью, элегантно обернутой вокруг шеи, и глядя, как впереди весело шагает солдат. Не то чтобы Абдулла не любил кошек. Он к ним уже привык. Иногда Шустрик-Быстрик казался ему такой же лапочкой, как и солдату. Нет, дурное настроение было связано в основном с тем, как солдат заодно с джинном оттягивают поиски Цветка-в-Ночи. Стоит чуточку расслабиться — и Абдулла до конца жизни будет топать по проселкам, а до Кингсбери так и не доберется. А когда он дотуда все-таки доберется, надо еще будет разыскать колдуна. Нет, так проку не добьешься.