Самый яркий свет (СИ) - Березняк Андрей - Страница 52

Пестель промолчал, сник совсем.

Впрочем, совет Аракчеева, уже понятно, пропал бы втуне, ведь опасность генерал-губернатор своим чутьем казнокрада и тирана почувствовал давно. И в другой ситуации он мог предпринять обычные для таких дел меры: от покаяния до устройства алиби, но на его беду в Петербург вернулся сын Павел, оскверненный какими-то дикими либеральными идеями. Он-то и смутил отца на измену.

— Никогда не слышали про такой «Союз спасения»? — спросил меня граф.

Пришлось признаться, что впервые слышу о таковом, поскольку политикой до недавнего времени не интересовалась совсем, а свои собственные размышления никогда не скрывала, но можно ли их назвать либеральными или реакционными — вот уж не знаю!

Конечно, мне известно, что либеральные идеи в салонах сейчас популярны, меня это коснулось мельком, но, пораженная двуличием лиц, их обсуждающих, я такие разговоры не поддерживала. Странно слышать от господина, приказывающего выпороть конюха за сломавшееся колесо кареты, рассуждения о необходимости свободы и равенства для всех.

— Вроде как обычное сборище демагогов, спорящих о лучшем устройстве государства российского. Сплошная болтовня, хотя порой проскакивали опасные мысли. Император мне запретил их трогать, дескать, молодежь фрондирует — и пусть ее. А вот как все вывернулось.

Наверное, досужими разговорами заседания этого «Союза спасения» и ограничились бы, но здесь очень кстати подвернулись интересы господина Дюпре и его хозяев.

Да, так получилось, что точкой, соединившей устремления разных лиц в заговор, оказалась я.

Пестели хотели сохранить богатство и влияние, поэтому радеющий за всеобщую справедливость Павел и свел устремления своего «общества» с нуждами семьи. Ост-Индская Компания стремилась добраться до моих капиталов и отвратить взгляды Российской Империи от самого яркого алмаза в британской короне — Индии.

А с англичанами некоторое время подвизался уже помощник пристава Спиридонова Агафон. Как и предсказывал Николай Порфирьевич, купить можно любого из служащих Управы, так как жалование в ней не самое значительное, в Табеле рост тоже вяленький. Освещенный, отказавшийся от раскрытия своего таланта, что дало бы право на дворянство, на посулы британцев согласился быстро. Те по достоинству оценили способности молодого полицейского и свели его с молодым Пестелем, воспринявшим манихея как подарок судьбы. То есть и жар чужими руками планировали загрести, и в тени остаться.

И если бы картина заговора заключалась только в этом, можно было бы восхищенно присвистнуть по-простецки и начать дознание, но нет, из «пения» Агафона выяснилось существование еще одной злой силы.

Здесь филеру повезло. Расследованием смерти дворянина Пантелеймона Колемина занимался в том числе он, но Спиридонов и предположить не мог, что в преступлении непосредственное участие принимал его помощник. Благодаря своему таланту в одном из питейных заведений Коломны Агафон услышал разговор двух господ, обсуждавших способ, каким можно заполучить некий амулет, торгуемый захудалым дворянином Колеминым.

«Цацку» можно было и купить, но, во-первых, Пантелеймон просил за нее слишком уж дорого, во-вторых, господа желали сохранить инкогнито, не привлекать к себе внимание. Почуявший прибыль Агафон подсел к сим особам и, не чинясь, предложил помощь. Оба новых знакомых оказались освещенными, хотя с первого взгляда в одном из них полицейский почувствовал некоторую неправильность, но никак не мог определить, в чем именно. К неожиданному и непрошенному помощнику злодеи поначалу отнеслись с подозрением, которое быстро развеялось, смытое очевидной алчностью филера. Сговорились они быстро, тогда-то и выяснились страшные подробности.

Если первый из незнакомцев, представившийся Николаем, был вполне себе приличным манихеем с талантом на кинетику, то его приятель, имени своего так ни разу и не назвавший, открылся совсем с неожиданной стороны. Посмеиваясь в усы, он произнес такую хулу на Мани, что естественным желанием Агафона стало позвать городовых и задержать вероотступника. Но близость серебра и, чего уж утаивать, причастия к совершенно невозможному делу, остановила полицейского от этого порыва. Он внимательно выслушал рассказ о том, как праведный манихей открыл для себя Мрак и получил от Него выдающиеся по силу дары — темный огонь и чувство крови. О последнем филер много сказать не смог, так как отступник особо о нем не распространялся, но вот темный огонь…

Агафону показали, что это такое, и он проникся ужасом и восхищением. Багровое пламя источало немыслимый жар, погасить его водой не получилось бы, даже вылей кто всю Неву на маленький костерок. Без ложки дегтя не обошлось, правда, ведь если освещенный пропускает через себя Свет, то сей типус в огонь вкладывал часть своей души, оправдывая это платой Архонту-льву. Но душа — она огромна, хватит ее надолго.

Теперь стало понятно, как злоумышленники вплели в озарение Колемина образ проститутки Лукерьи: ее-то Агафон видел не раз. Мастера с таким талантом нашел тот самый Николай, ему заплатили, объяснив, что хотят сыграть шутку с приятелем, который неожиданно решил жениться, и надо ему устроить прощание с холостяцкой жизнью. И все прошло замечательно, амулет негодяи получили, но вмешался уже не случай, а добротное исполнение своих служебных обязанностей.

Никак не мог помощник Спиридонова предположить, что его начальник не только рьяно возьмется за дело, но уже на следующий день встанет на след преступников и притащит в Управу саму Лукошку. А тут еще и я оказалась замечена в этом деле, и Агафон занервничал. Не найдя лучшего выхода, он встретился с самим Дюпре и пожаловался тому на свои несчастья. В голове графа Каледонского план созрел моментально, и именно он предложил объединить усилия в предприятии, итоги которого устраивали всех.

Убийство Императора Российского решало опасения Компании по поводу устремлений русских в южном направлении, к границам Индии.

Оно же делало любые обвинения в адрес Ивана Борисовича Пестеля как минимум несвоевременными, а там, глядишь, в череде событий можно и совсем высоко взлететь, тем более что сын прямо намекал на такие возможности.

Павел для своих товарищей по тайному, известному всем, обществу оказался бы просто кумиром, ведь убийство Государя они обсуждали всерьез, и нежелание Павла Петровича давать этому делу ход бесило Аракчеева неимоверно.

Свой интерес, помимо денежного, был и у неизвестной пока парочки. Агафон передал слова отступника: нежели правителя погубят манихейскими талантами, начнутся гонения на освещенных, и Мраку это будет полезно, власть Архонтов приблизится еще на шаг.

Здесь мы с графом переглянулись и кивнули друг другу. Эта опасность была даже похлеще цареубийства, ведь смута между православными и манихеями способна так сотрясти государство, что придется залить его кровью, чтобы удержать от сползания в полнейший хаос. Меня тем более обеспокоили слова о кознях Мрака. И впору посокрушаться, что в нашей вере нет единой церкви и ее иерархов, которые бы взяли на себя ответственность разъяснения Канонов. От того и не существует какого-то единого мнения о кознях врага человеческого, ведь некоторые даже людей считают плодом греха, следствием появления Материи, порожденной именно Мраком.

И первую ловушку для Императора приготовили очень быстро. Спиридонов полагал это невозможным, но, как оказалось, если очень постараться и собрать несомненно талантливых людей, можно успеть многое за считанные часы, тем более что все соучастники нашлись за одним столом — в ресторации, где как раз обсуждали дела.

Старший Пестель у придворного врача сумел незаметно добыть бинт с кровью Павла Петровича, Павел своим офицерским чином отвлек нежелательное внимание от манихея Николая и его неназванного друга, пока те озаряли кладку в гостиной рядом с опочивальней Императора. Вели они себя работниками, оценивающими потребные материалы, чтобы подштукатурить и подкрасить облезший от ингерманландской сырости фасад. Само озарение… или как его правильно назвать — омрачение? — провел отступник, ох и силен, поганец! И тут-то и вспомнили про меня, про мою службу, здесь снова подсуропил Агафон, которому Дюпре выложил об обязанностях девицы Болкошиной во дворце. Это препятствие вызвался разрешить адепт Архонта, судя по всему, он и вызвал убийцу, напавшего на меня в парадной.