Сын менестреля - Джонс Диана Уинн - Страница 5

– Спой-ка нам эту свою новую песню.

– Она еще не совсем готова, – ответил Дагнер.

Но поскольку дело было не на представлении, он охотно принес свою квиддеру и наиграл мелодию, которая Морилу показалась очень многообещающей. И совершенно не смущаясь, наполовину спел, наполовину проговорил слова:

Пойдем со мной, пойдем со мной!

Скворец зовет: «Ступай за мной!»

Никто не увидит, никто не поймет,

Куда меня спутник крылатый ведет.

Пойдем, ведь слышен утра зон,

Белеют кипы облаков,

И тает краешек луны,

И жаворонки уже слышны,

Тайком ты на заре уйди,

И полетит он впереди.

Иди тропой в леса, в поля,

Где ждут нас новые края!

– А потом, наверное, повторю первые четыре строки, – сказал Дагнер, глядя на Кленнена.

– Нет, – заявил Кленнен, – не пойдет.

– Ну, могу и не повторять, – робко согласился Дагнер.

– Я имею в виду, что вся песня не пойдет, – пояснил Кленнен.

Дагнер совсем расстроился. Киалан, похоже, не смог сдержаться и возмущенно сказал:

– Почему? Мне показалось, что получается очень даже хорошо.

– Мелодия неплохая, насколько можно судить, – ответил Кленнен. – Но зачем портить такую мелодию этими словами?

– Очень даже хорошие слова, – продолжал настаивать Киалан. – Мне они понравились.

– Мне хотелось написать именно такие слова, – нерешительно проговорил Дагнер.

– Понятно, – сказал Кленнен. – В таком случае не произноси их больше до тех пор, пока мы не окажемся на Севере, – если не хочешь, чтобы нас арестовали как мятежников.

Дагнер попытался объясниться:

– Но я… Она не такая! Я просто хотел сказать, как мне нравится путешествовать в повозке, и… и все такое прочее.

– Правда? отозвался Кленнен. – А разве ты не слышал песен, которые пели здесь борцы за свободу в год восстания… О, это было шестнадцать лет назад, в год твоего рождения! Они не решались ничего сказать прямо, так что все говорилось намеками. Там были слова «Иди за жаворонком», а в другой – «Свободный, как ветер, и тайный», а самая популярная – «Иди в долину на заре». Здешние бароны до сих пор вешают всякого, кто поет такие слова.

– И я считаю, что это нелепо! – взорвался Киалан. – Почему людям нельзя здесь петь то, что им хочется? Что тут произошло со всеми?

Брид и Морил с интересом воззрились на его освещенное костром лицо. Похоже было, что Киалан – борец за свободу. Однако Кленнена его слова, похоже, только позабавили.

– Надеюсь, за кустами дрока никто не прячется и тебя не слышит, – сказал он, и Киалан Стремительно оглянулся на темный куст у него за спиной. – Вот видишь? – добавил Кленнен. – Вот тебе одно простое объяснение, парень. Сейчас никто никому не может доверять. Это происходит, потому что неспокойные правители нанимают неспокойных людей, чтобы те делали неспокойными и всех остальных. Так было не всегда, знаешь ли. Дагнер, что я сказал, когда мы подъезжали к Деренту?

Дагнер печально размышлял о своей неподходящей песне.

– Э-э… а… Кажется, что-то насчет того, что жизнь похожа на представление.

– Так я и знал, что ты обязательно вспомнишь не те слова, – добродушно укорил его Кленнен.

– Кто помнит?

– Ты сказал, что когда-то Юг был таким же свободным, как Север, – ответила Брид. Но на самом деле ты сказал это мне.

– Вот и запомни, – заявил Кленнен.

3

После того как в первую ночь Морил попытался спать в палатке с Киаланом и Дагнером, он стал забираться в повозку, к Брид и винной бутыли. Как он объяснил Брид, даже пузатая бутыль занимала меньше места, чем Киалан, и к тому же у бутыли не было коленок и локтей. Морил три раза просыпался, оказываясь среди растяжек, в росе. Ему это очень не понравилось. И ему не нравился Киалан, так что Морилу оставалось только надеяться, что Дагнеру компания пассажира пришлась по душе. Трудно было понять, ладит ли Дагнер с Киаланом, поскольку брат был удивительно неразговорчивым человеком. В этом он был похож на мать. Совершенно невозможно было определить, как Линайна относится к Киалану, – как, впрочем, и к чему бы то ни было.

Несмотря на выговор Кленнена, Киалан оказался не в состоянии воздерживаться от прямодушных заявлений.

– Знаете, эта повозка на самом деле ужасающе аляповатая, – заявил он на второе утро.

Возможно, у него было какое-то оправдание: в эту минуту она стояла на фоне утреннего неба и над бортом как раз появилась рыжая голова Морила. Картина, несомненно, получилась красочная, но Брид глубоко оскорбилась.

– Ничуть! – возразила она.

– Наверное, ты еще слишком маленькая, чтобы иметь хороший вкус, – ответил Киалан.

После завтрака Брид поклялась Морилу, что теперь Киалан будет ей врагом до самой смерти.

Но что досаждало Морилу больше всего (если не считать локтей попутчика и того, что он даже не пытался помогать им по хозяйству), так это то, как Киалан с видом превосходства стоял рядом и слушал всякий раз, когда Морилу давали уроки музыки. К несчастью, в течение следующих нескольких дней уроки музыки были довольно частыми. Повозка двигалась – возможно, ради Киалана к перевалу Фленн и на Север более прямым путем, чем обычно. А это означало, что они не проезжали через крупные города, да и деревни им встретились всего две. В первой Линайна купила припасы, но представлений музыканты не давали ни разу. Кленнен воспользовался возможностью заставить Морила зубрить старые песни, Брид – упражняться в игре на пангорне и всех – подолгу репетировать.

Киалан маячил рядом и действовал Морилу на нервы. Он так извел Морила, что тот, в попытках защититься, погрузился в свои туманные грезы так глубоко, как с ним еще не случалось. Он сидел на своей скамье позади козел, смотрел на белую дорогу, лентой разворачивающуюся между серо-зелеными холмами Юга, грелся на жарком солнце, которое не могло сделать его кожу хоть чуточку смуглее, сколько бы он на нем ни сидел, и грезил о своей родине на Севере. Отец не ездил в Ханнарт из-за ссоры с графом Керилом, и это очень огорчало Морила. Он мечтал побывать там и мысленно рисовал подробные картины тех мест. На картинах непременно были старинный серый замок, стройные рябины и синие горы с причудливо очерченными острыми вершинами. Морил видел их очень ясно. Одновременно он видел и весь Север, раскинувшийся словно разноцветный витраж:

темные леса и изумрудные долины, странные зеленые дороги, оставшиеся от древних времен и ведущие в места, которые уже никого не интересуют, твердые серые скалы и огромные водопады. На Юге не было ничего, что могло бы с этим сравниться.

Услышав у себя за спиной голос Киалана, Морил подумал, что теперь у Севера появилось еще одно преимущество: там Киалан их покинет.

– Я это уже шесть раз повторил! – сказал Киалан. Ты что, все время витаешь где-то в облаках?

Морил обиделся. Близкие могут обвинять его в мечтательности, если им хочется, но Киалан-то чужой.

– Ты не имеешь права так говорить! – заявил он.

Возможно, Киалан не почувствовал, насколько он рассердил Морила.

– Видишь ли, объяснила ему потом Брид, когда они отошли подальше от повозки, – даже когда ты злишься, вид у тебя такой сонный и… и невинный, что он, наверное, даже не заметил, что ты слушаешь. Впрочем, – язвительно добавила она, он вряд ли обращает внимание на чужие чувства: его, знаешь ли, интересуют только его собственные.

Тогда Киалан ответил:

– О, право! Я уже понял, что ты в этой семье дурачок, но тебе вовсе не обязательно быть еще и грубым!

– Сам такой! – парировал Морил и совершенно неожиданно для Киалана боднул его головой в живот.

Киалан шлепнулся на спину, громко – и Морил надеялся, больно – ударившись о винную бутыль. После чего Морил счел за лучшее быстренько выпрыгнуть из повозки и отбежать назад. И весь остаток дня он был вынужден идти далеко позади повозки, опасаясь мщения Киалана.