Пятнадцать ножевых 3 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 19

— Иерсин какой-нибудь.

— Александр Йерсен, — поправил меня Морозов. — А там очень интересная история была. Йерсен этот, кстати, ученик Пастера, приехал в Гонконг, где как раз была вспышка чумы. Году в девяносто четвертом, наверное. Так вот, а параллельно с ним работал японец, Китасато Сибасабуро, — он произнес довольно заковыристую фамилию, так привычно, что мне сразу стало ясно — это какой-то великий корифей.

— Не слышал, — признался я. — Вы же знаете, как студенты относятся к «композиторам».

Не знаю, откуда появилось это жаргонное название первых страниц учебников, где печатали портреты основоположников медицины, но корнями оно уходило в глубокую древность.

— Настолько я помню, его нет ни в разделе микробиологии, ни в инфекции, — сказал Игорь Александрович. — Так я к чему. Оба ученых пытались выявить возбудитель. Сами понимаете, открытие не рядовое. Вроде как японец имел фору — он приехал раньше, материал набрал солидный. А вот на финише не повезло. Его публикацию не приняли во внимание, сочли небрежно оформленной. А сообщение Йерсена, которое появилось на несколько дней позже, было более обстоятельным. Бактерию поначалу назвали бациллой Китасато — Йерсена, а потом и вовсе вычеркнули неевропейскую фамилию. Вот так иногда случается. В науке справедливости так же мало, как и в остальной жизни, — грустно улыбнулся профессор. — Кстати, в девятьсот первом Китасато опять забыли. Они с Берингом номинировались на Нобелевку за работы по созданию сывороток. Одному дали премию, а про второго запамятовали.

Ну это в прошлый раз было. А сейчас я шел по дорожке во дворе Института и наслаждался солнышком и хорошей погодой. Может человек просто прогуливаться и ни о чем не думать? Даже вон там сейчас сяду на лавочку и помедитирую минут надцать. Или сколько получится. Какое же счастье, что в это время нет сотовой связи! Возможность жить не торопясь — она дорогого стоит! Вот как же здорово было в девятнадцатом веке! Пока нарочный записочку принесет, пока ответ напишут — и день прошел.

— Молодой человек, вы не могли бы помочь? — какой-то очень знакомый голос вырвал меня назад, в окружающую действительность.

— Извините? — я посмотрел направо, налево — но не увидел никого.

— Сюда, пожалуйста.

Ага, справа, за кустами. Я продрался в щелочку между зарослями. На лавочке, точно такой же, как и та, на которую я и сам собирался только что опустить свой тыл, сидели двое мужчин, как бы так политкорректно выразиться, очень хорошо упитанных. Оба в просторных рубахах, легкомысленных льняных брюках, и солнцезащитных очках. Разве что один жгучий брюнет с густыми бакенбардами, а у второго, шатена, в волосах уже седины немного подмешано.

— Слушаю вас, — я уставился на мужичков.

Наверняка из отделения лечебного голодания. Есть тут такое, с помощью клизм из минералки и заливания той же водички сверху пытаются снизить массу тела таким вот оверсайзнутым людям.

— У меня книжка записная упала, — виновато разводя в стороны руки, сказал седоватый. — А мы с Яном Юрьевичем, увы, не в состоянии ее поднять. Зеркальная болезнь, чтоб ее.

— Четвертой стадии? — ляпнул я на автомате и только потом подумал, что могу оскорбить их, и говорящего, и молчащего. Но где я слышал этот голос?

— У нее еще и стадии есть? — улыбнулся хозяин книжечки. — Это как?

— Извините, это немного пошлая классификация, — предупредил я.

— Ну, гимназисток здесь нет, — подал голос брюнет. — Рассказывайте уже.

— Первая стадия — не видно, когда висит. Вторая — когда стоит. Третья — не видно, когда делают минет. Ну, и четвертая — не видно, кто делает.

— Николай Николаевич, надо срочно проверить, какая у нас с тобой стадия, — засмеялся брюнет. — Я теперь спокойно уснуть не смогу! Срочно вызовем в палату ту докторицу молодую, скажем, в целях диагностики!

Глядя на гогочущих мужчин, я вдруг понял, кому только что скормил пошлейший анекдот. Да это же Озеров! Охренеть! И не встать. А друг его, он же тоже комментатор. Они вдвоем долго вели репортажи. Как же его? Блин, что он штангист — помню, а фамилия из головы вылетела. «Репортаж вели Николай Озеров и Ян...». Всё, надо пить пирацетам срочно. Что-то похожее на заклинание волшебника из фильма про Снежную королеву. «Крибле, крабле, бумс!» Снорре! Точно! Нет, Спарре!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Блокнотик я всё же поднял и подал хозяину. Жаль, что нет сотовых телефонов. Сейчас бы такое селфи получилось... Хотя... не всё потеряно! У Морозова точно есть чем! На книжной полке лежит, «Зенит» вроде.

— Извините за наглость, — начал я, и комментаторы посмотрели на меня в ожидании просьбы. — Вы же еще здесь будете некоторое время? В смысле, на лавочке, не в Институте.

— А куда нам спешить? Обеда всё равно не предвидится, — улыбаясь, ответил Озеров.

— Разрешите с вами сфотографироваться? Я быстро — за аппаратом только сбегаю.

Глава 8

Вот кого не ожидал видеть у себя дома, так это профессора Шишкина. Вроде не то что адрес, номер телефона ему не давал. А тут звонок — и на тебе, Николай Евгеньевич. И вид у него какой-то... неприветливый, что ли?

— Здравствуйте. Проходите, пожалуйста, — распахнул я дверь пошире и освободил проход.

Он молча прошел, остановился у вешалки, поставил на пол портфель, повесил шляпу. Разуться даже не пытался. Может, у него носки несвежие? Или ему пофиг на чистоту у меня дома? Хотя на полу ковров нет, не очень страшно.

— Сюда, — я приглашающе махнул рукой в сторону своей гостиной. — Извините, гостей не ждал, легкий бардак.

Всё ещё безмолвный, Шишкин прошел и сел в кресло. Никакого бардака у меня на самом деле не наблюдалось, это я так, время потянуть. Потому что причину появления у себя дома папы моей подруги я угадать не мог. Подождем, пока созреет визитер. Уж он точно знает, что ему надо. Не на чай же он пришел? Хотя это лишним не будет, наверное.

— Выпьете что-нибудь? — спросил я. — Или вы за рулем? Тогда сейчас чайник...

— Сядь уже, — подал наконец-то голос Шишкин. — Разговор есть.

Да уж, не очень ему комфортно, ишь, платок носовой достал, руки вытирает. Я сел на диван и начал ждать продолжения.

— Ты с кем в пансионат ездил? — наконец-то начал атаку Николай Евгеньевич. — Не ври только, что один! Путевки две брал? И там тебя с какой-то девицей видели! Думал, что я не узнаю ничего?!

— И в мыслях не было, — спокойно ответил я. — Да, скрывать не стану. Надо было... разобраться во всем.

— Получилось? — с издевкой спросил профессор.

— Ага, — будто не замечая интонацию, сказал я. — Всё разрешилось к лучшему. Разбежались.

Мне показалось, или он вздохнул облегченно? А я тихонечко вздохнул огорченно. Сердце по Томилиной ныло. Прикипел к ней. Придешь на смену, сядешь рядышком, жахнешь кофейку... С кем она теперь пьет какаву? И ведь расстались — как отрезало. Ни звонка, ни правительственный телеграммы на бланке...

— Послушайте, Андрей, — теперь уже с какой-то отеческой интонацией и переходя на привычное “Вы”, продолжил профессор. — Я понимаю: вы молоды, всё такое... Но вы попали в такую организацию... Где всё на заметку берут. Ничего не забывают. Кто знает, через какое время тот, кому это надо будет, выудит на свет эту вашу... дурь? Сейчас молчат, потому что у вас такой покровитель как Евгений Иванович. А позже? Не приведи господь, попадете в опалу? Топить будут со всем тщанием.

Знает, чертяка, о чем говорит. Сам небось до своей должности дошагал по трупам врагов, цепляясь за тельца покровителей. С одной стороны, лестно, что он за меня переживает. А с другой — пройдет не очень много времени, и всё это кончится. Утратит актуальность. Но об этом никто не знает. Но какой ход, а? Мужская солидарность, секретики, утаивание мелких грешков. Оставайся, мальчик, с нами, будешь нашим королем. Не торчит ли изо всего этого хвост его дражайшей супруги? Ибо после Вены и «Ланцета» акции мои возросли настолько, что Анна Игнатьевна, того и гляди, сама будет убирать у меня дома оставленные подругами элементы гардероба. Дело ведь запросто может кончиться не только ранними учеными званиями, но и премией, государственной или Ленинской.