Новая жизнь 2 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 37

Я сажусь на стул и складываю руки на груди. Я не тороплюсь и если Натсуми не торопится, несмотря на скорый звонок, то и мне суетиться не следует.

— А потом я смогла посещать уроки физкультуры вместе со всеми и оказалось, что это вовсе не так уж весело — Натсуми обернулась, оперлась об подоконник и посмотрела на меня: — хотя иногда в школе все же бывает весело. Ты хотел узнать, что со мной не так, верно? Я просто очень много болела и много времени провела в больнице, где и научилась не стесняться своего тела — ведь когда тебя осматривают врачи, тебе нечего стесняться. Ты лежишь перед ними во всей своей слабости… просто еще один человек.

— Вот как — подаю я голос: — а как же история с леотардом и гимнастикой? — про себя я думаю, что вот такая подача «знаешь, откуда у меня эти шрамы?», каждый раз с новой трактовкой — уж больно напоминают Хита Леджера в «Темном Рыцаре». Кто знает, почему Натсуми-чан не стесняется своего тела… а может быть — не стесняется вообще ничего. Кто знает?

— Ты запомнил — говорит Натсуми: — и это тоже правда. Благодаря больницам и докторам я уже не стеснялась своей наготы к тому моменту как выздоровела. И сразу же пошла в гимнастику.

— Понятно. — киваю я: — теперь понятно.

— Вот и хорошо — говорит Натсуми и, подавшись вперед — отделяется от подоконника и оказывается совсем ряжом: — а теперь твоя очередь, Кента-кун. Что ты скажешь?

— Моя очередь? — я делаю недоуменное лицо. Сделать недоуменное лицо очень просто — вы слегка приподнимаете брови и кривите губы и приобретаете выражение «о чем это ты?».

— Твоя-твоя — кивает Натсуми и я чувствую ее теплое дыхание на своем лице, так близко она сейчас. Подобного рода нарушение личного пространства в дикой природе практически всегда несет угрозу и обычная реакция — податься назад. Это в дикой природе. А в зарегулированной нормами поведения современной Японии такой вот жест и вовсе скандален и обычный парень моего возраста и положения — тут же отодвинется, чувствуя себя немного неуютно. Почему он чувствует себя так — он и сам не скажет. Но его подсознание отслеживает очевидную угрозу от этой привлекательной молодой особи.

Я же в свою очередь — встаю и подаюсь чуть вперед, и теперь мы с ней едва не касаемся друг друга носами.

— Я не понимаю, о чем ты — отвечаю я. Но ни она, ни я не следим за словами, сейчас наш поединок — невербальный. Мы стоим, практически прижавшись друг к другу и какие-то миллиметры отделяют ее грудь, туго стянутую блузкой и бюстгальтером — от того, чтобы коснуться моей. Я чувствую ее дыхание, вдыхаю ее запах, неуловимый, приятный аромат.

— Хорошо — она наконец отступает назад, и я выдыхаю.

— Хорошо — повторяет она и садиться на стол школьной медсестры, прямо на журнал регистрации больных учеников: — ты будешь все отрицать?

— Господи, да что ты хочешь от меня услышать? — не выдерживаю я: — кто убил Кеннеди? Тайну строительства пирамид? Куда делся Тунгусский метеорит? Клянусь, я не знаю ничего такого…

— Кента-кун, не оскорбляй мой интеллект — говорит Натсуми: — когда я была в средней школе у нас проводили тестирование. И на идиотку я не похожа.

— С этим я согласен. Но где я упускаю лакуну в логических умозаключениях? — спрашиваю я. Натсуми опирается руками на стол, позади ее и откидывает голову, глядя в потолок.

— Что ты упускаешь? Смотри — ты знаешь, что я не дурочка и у меня есть глаза, верно? — говорит она, изучая потолок.

— Ну… — соглашаюсь я с приведенными тезисами. С обоими-двумя. Она — не дурочка и у нее есть глаза. У нее много там чего есть, помимо глаз, но сейчас не об этом. Глаза есть, да. Две штуки.

— И что я училась с тобой в одном классе несколько лет. Сперва в средней школе, а потом и в старшей. И что я знаю тебя, Кента-кун вот уже … лет пять, кажется? И что с тобой что-то произошло на летних каникулах, после чего тебя не узнать. Ты дерешься, а прежде никогда не мог за себя постоять. За тебя всегда вступалась какая-то смешная девчонка, помнишь? Она перевелась в другой город в старшую школу. Нет, погоди, даже не так. Ты не просто дерешься. Ты — побеждаешь. У меня есть знакомые в … этой сфере и даже они, когда видели видеоролик с твоей дракой… так вот они сказали, что так не дерутся в первый раз. И даже в пятый или десятый. Для того, чтобы так вот драться — нужны годы практики. Годы тренировок. Я — спортсменка, я знаю что такое тренировки, я знаю, как то, чего стоит то, кажется легким со стороны на самом деле. Это то, что мне сказали. — она прекращает изучать потолок и смотрит на меня, качая ногами, словно ребенок на качелях.

— Ээ… — говорю я и волевым усилием подавляю желание почесать себе затылок жестом Ивана-дурака, пойманного с пером Жар-птицы. Попал. Кто бы ожидал, что такая вот засада придет не со стороны родителей или младшей сестры или прежних приятелей Кенты по кружку манги и аниме, а со стороны apex predator, нашей альфа-прайм. Вот кто и внимателен и выводы делать умеет. Хочется встать, вздохнуть, поклониться, и сказать серьезным голосом «Как и ожидалось от Натсуми-тайчо!». А потом — раскрыть свой злодейский план по захвату школы и всей Японии. После чего, конечно же последует эпическая схватка между мной и этой черно-белой хищницей, в течение которого наша одежда…

— И я могу ошибаться в области всех этих … драк. — говорит Натсуми задумчиво: — но я не ошибаюсь в оценке характера. Ты очень сильно изменился, Кента. До такой степени, что я с уверенностью могу сказать — ты сейчас больше не являешься прежним. Не правда ли? — Натсуми легко соскакивает со стола и серьезно смотрит мне прямо в глаза: — ведь так?

— … ты ошибаешься — отвечаю я то единственное, что я могу ответить на такой вопрос. Как признаться в том, что ты — вовсе не тот Кента, которым был? Хотя с точки зрения материализма, тут скорее уместно — тот же самый, но с воспоминаниями другого человека… в любом случае приятного в этом мало. Ай да Натсуми-чан, ай да … умница.

— Я не ошибаюсь — говорит Натсуми и легкая, грустная улыбка скользит по ее губам: — у тебя что-то случилось, да? Ты можешь мне рассказать… не бойся…

— Что? А… да, случилось — тут же признаюсь я. Лето! Вот я болван, лето же! Она и сама сказала, что «ты сильно изменился за лето, Кента». Ну да, я и Гермиона Грейнджер. На самом деле я изменился уже осенью, но она восприняла это так, логически сделав вывод что со мной что-то произошло летом. Что же, отлично, поддержим эту теорию, пусть верит в нее. Зачем нам сложности на пустом месте, да, что-то произошло летом, что изменило Кенту до такой степени, что он начал тренироваться и все такое. И характером изменился тоже. А что, бывали такие случаи в истории, порой один случай может всю жизнь перевернуть.

— Все-таки случилось? — прищуривается Натсуми: — летом?

— Да … — наклоняю я голову и делаю грустный вид. Или подавленный вид. Мне надо признаться, что со мной что-то случилось летом. Вот только что? Как говорит Томоко — испытал сатори в момент когда стоял между жизнью и смертью? Допустим, эээ… поехал в деревню, а там в лесу медведь напал… или заблудился там, в воду упал… да мало ли…

— Тебя изнасиловали? — спрашивает Натсуми и в ее глазах проскальзывает веселый интерес. Я смотрю на Королеву Улья, нашу Мэв и понимаю, что даже ее выдающийся интеллект в сочетании с женской фантазией и пристрастии к хентайной манге — порой может выдать совершенный бред.

— И теперь ты стараешься быть мужественным и не допустить этого второй раз — развивает свою теорию Натсуми: — поэтому в свою очередь ты хочешь изнасиловать Мидори-сан, ведь тебя изнасиловала молочница на ферме. И дерешься тоже поэтому. Я тебя понимаю. Ты можешь все мне рассказать.

— Правда? Все-все? — редко когда встречаешь людей, готовых выслушать мои бредни. У меня много чего накопилось, и теорий и размышлений, и лекций…

— Все-все … — кивает Натсуми и гладит мое плечо, сочувственно улыбаясь: — все-все… это бывает. И тебе вовсе нет нужды казаться таким вот … достаточно просто жить.