Новая жизнь 2 (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 13

Вы можете недооценивать пьяного противника, противника в плохой физической форме, девушку, старика или ребенка — но никогда нельзя недооценивать человека с ножом. Для того, чтобы нанести другому человеку повреждения, несовместимые с жизнью голыми руками и ногами — надо постараться. Человек вообще довольно живучее существо, а свернуть ему шею, как показывают в кино — практически нереально. Даже у последнего дистрофика шея держится на мощных связках и сухожилиях, чтобы вывернуть позвонки относительно друг друга для разрыва спинного мозга — нужно зажать голову в тиски. Есть другие способы, да, но все они требуют немалого опыта и сил. Однако дайте человеку нож — и … достаточно одного выпада. Удара. Причем этот удар может быть не сильным, не быстрым, нанесенным нетренированной рукой — этого может быть достаточно. Поэтому нельзя недооценивать человека с ножом.

— Погоди! — тут же поднимаю я руки перед собой, создавая подобие барьера и подготавливая себя к разрыву дистанции: — постой!

— Ты не слышал?! — человек с ножом делает шаг, другой. Я загораживаю собой Томоко, молясь чтобы у нее достало ума отойти, убежать, дать мне пространство для маневра. Вообще, конечно, лучше пошариться в карманах и отдать ему деньги. Все деньги. Выслушать все, что он скажет и поджать хвост и … но что-то внутри меня сопротивляется этому. Я — взрослый человек, по крайней мере был и разумный выбор — не усугублять, тут же темно, у него нож, любая случайность и я лежу на свежевыпавшем снегу с кишками на коленях… надо договариваться, надо успокаивать его, надо отдать деньги и сделать все что он скажет, но…

Мое тело начинает вести себя совершенно самостоятельно, и я делаю шаг ему навстречу. Я скидываю куртку, так, чтобы она повисла на предплечье левой руки, я помню наставления De arte athletica, первого фехтовального трактата Европы, наставления Ханса Тальхоффера и моя голова вдруг становится ясной и чистой. Улыбка растягивает мое лицо, я уже и не помню эту улыбку, в этой жизни она была со мной лишь раз — во время поединка с Купером.

— По-моему ты что-то перепутал — говорю я и улыбаюсь. В моей голове нет комбинаций и приемов, не тактики и стратегии. Зверь проснулся и сейчас я с трудом удерживаю рычание в своей груди.

— Ты посмел угрожать мне этой железкой — говорит Зверь, растягивая улыбку на моем лице: — я засуну ее тебе в задницу. — когда я нахожусь в своем спокойном, рациональном состоянии — я никогда не говорю такие вещи. Потому что, если ты вдруг не сможешь исполнить свое обещание — будет неловко. Но Зверю плевать на это, Зверь намерен исполнить план досрочно, пятилетку в три года, а возможно и скорей. Рациональный я прекрасно понимает, что лучший выход из ситуации — отдать деньги и постараться убежать отсюда, не добавив лишних отверстий в уже имеющимся в моем организме. Разумный я — хватается за голову, потому что любой поединок с ножом — это чертова лотерея, а тут темно, противник слегка пьян и его движения труднее просчитать, потом у пьяных повышена толерантность к боли, хотя ухудшена скорость и координация, но черт возьми, с ножом скорость и координация не так уж и важны! Если бы на ринге стояли в перчатках — тут у него шансов не было бы, но ночью, в переулке, с ножом… куда ты лезешь, идиот, жить надоело?

И я вдруг отчетливо понимаю — надоело. Скучно. Неужели я переродился только для того, чтобы сделать карьеру, жениться, наделать детей и умереть? Мне — уже скучно. По-настоящему я чувствовал что живу во время того спарринга с Купером, во время конфликта на детской площадке и когда поймал Томоко на мосту.

Я гляжу на своего противника, чувствуя, как адреналин мощными толчками бьет мне в голову, и презрительная улыбка превосходства растягивает мои губы в улыбке.

— Что ты сказал?! — кричит он, срываясь на фальцет: — да я тебя! — и он идет на меня, выставив нож вперед. Шаг вперед и моя куртка в левой руке — накрывает его руку с ножом, он тотчас напрягается и тянет руку назад, но я не даю ему возможности освободить ее. Удар мыском ботинка в коленную чашечку заставляет его застыть, на мгновение, но долю мгновения и этого времени мне хватает чтобы нащупать его запястье под курткой. Я хватаюсь за его руку, радуясь, что все еще могу соображать, и Зверь не забрал себе контроль и управление. Двумя руками — если у противника в руке нож, то вы не станете рассчитывать на хват одной рукой. Вам важно вывести нож из игры. Я веду его руку вдоль себя, подталкивая ее снизу своим предплечьем, веду выше, болевой на локоть, провожу его локоть по прямой, образованной моим плечом, лопаткой, основанием шеи — подныриваю под его рукой… резко дергаю его руку вниз и в сторону… Сихо-нагэ! Бросок на четыре стороны! Любимый прием из айкидо, которое и специализируется на болевых на руки в стойке и выросло из противостояния с вооруженным холодным оружием противником.

Раздается противный хруст, рот моего противника растягивается в гримасе боли, но он не успевает произнести ни звука, как я бросаю его прямо вниз и его голова с треском ударяется о асфальт. Краем глаза вижу выпавший из его руки нож и отбрасываю его в сторону ногой. Адреналин и ненависть бурлят в моей крови, и я толчком поднимаю ногу, выбирая точку приложения энергии. Шея. Конечно же шея. Вернее — горло. О нет, я не смогу перебить позвоночник, даже ударив в прыжке, падая вниз, суммируя энергию удара с энергией падения, но горло… перебить трахею и оставить его медленно умирать в этом переулке, хватаясь за свою глотку и не в силах вдохнуть живительного воздуха, потому что опухоль перекрывает дыхание… но сперва переломать руки, кисти довольно хрупкие, чтобы он не смог набрать номер телефона, не смог сделать себе трахеотомию…

— Ха! — моя нога опускается на его руку. Хруст. Есть. Я поднимаю ногу снова. Зверь рычит внутри, ему мало, он требует вырвать ему кадык, выдавить глаза и выпустить кишки, намотать на голову и вытащить язык на грудь, превратить его в кровавую кашу, пульпу, фарш…

— Кента! Стой! Пожалуйста! — кто-то хватает меня сзади и Зверь сразу же пытается вырваться и взять контроль — кто-то напал на нас! Локтем в лицо, разворот, удар, удар, удар, солнечное сплетение, печень, горло, висок… я с трудом сдерживаю его, чувствуя как его рычание отдается вибрацией в моих костях. Нет, нельзя. Это свои.

— Кента! Ты что творишь?! — говорит Томоко, держа меня за рукав: — хватит с него уже!

Зверь рычит внутри меня и мне стоит огромных усилий не ответить резко, не оттолкнуть ее, не зарычать в ответ. Я стискиваю зубы и закрываю глаза. Вдыхаю. Задерживаю дыхание. Выдыхаю. Открываю глаза. Осматриваюсь.

Время словно замерло и все звуки потерялись в падающем сверху снеге. У моих ног тяжелой темной кучей лежит напавший на нас алкогольный самурай. Чуть в стороне — там, куда я его отбросил — лежит нож. Обычный стилет с обоюдоострым лезвием и боковой выкидкой. Рядом со мной стоит Томоко и смотрит мне в глаза, держа меня за рукав. Рукав, кстати — почти оторван и я только сейчас понимаю, что мне сейчас должно быть холодно. Я аккуратно освобождаюсь из ее рук и наклоняюсь над лежащим (Томоко напрягается), подбираю свою куртку и отряхиваю ее. Надеваю. Меня все еще колотит от количества адреналина, я не чувствую холода, но надо одеться, иначе простыну. Я поднимаю голову вверх и смотрю как потрескивающая лампа в уличном фонаре освещает падающие крупные (почти с кулак!) снежинки.

Я вдруг понимаю, что мне все это время было скучно. Да, безопасно. Но… мы ведь все равно все умрем, верно? Кроме того — Зверь внутри меня требует, чтобы его выгуляли и долго я противится этому не смогу. Лучше всего слить его энергию общественно приемлемым способом. Как Декстер Морган, например. Или Бэтмен. Думаю, что у Бэтмена тоже есть свой темный попутчик, иначе зачем он скачет по крышам в обтягивающем трико лично, а не платит отряду квалифицированных наемников. Нет, ему это нравится. У него есть свой Зверь, просто он кормит его теми, кого он называет «злодеями». Просто для того, чтобы оправдать свои действия, дескать я убивал только плохих парней.