И опять Пожарский 6 - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 9

Ещё боле вкусную картошку французский математик пробовал осенью прошлого года. Тогда с ними был и князь Пожарский. Пётр Дмитриевич, когда костёр уже прогорел, бросил в угли десяток картошин и засыпал сверху горячей золой. Когда он через десяток минут достал почерневшую, обуглившуюся картошку все горестно вздохнули. И зря. Князь разломил одну из них, посыпал сверху солью, и дал попробовать Иоганну Кеплеру. По гримасе удовольствия все поняли, что немец уголёк «распробовал». Жаль, мало было картошин в костре, только по одному кусочку всем и досталось. Ничего, через пару месяцев снова осень и снова нужно будет копать картофель и сжигать его ботву, тогда уж печёную в углях картошку они распробуют.

А вот песня уже начинает устаревать. Нет уже ни какой конки. Сейчас вагоны тянет по рельсам паровоз. Немного шумно, зато в несколько раз быстрее. Недавно пришли первые в этом году корабли с загадочного уральского Миасса. Привезли опять рельсы. Скоро можно будет от Вершилова доехать на паровозе прямо до Нижнего Новгорода, А там, смотришь, через несколько лет и до Москвы. Если бы кто другой, а не Пётр Дмитриевич рассказал Боше, что можно будет от Вершилова за один день доехать до Москвы, ни за что бы, ни поверил. Да и сейчас ещё, по большому счёту, не верится.

В целом, за лето таких субботников набиралось штук восемь. Так следующего ждали. Посидеть у Волги у костра, ребята на удочку поймают немного рыбёшки, которую тут же всем миром превратят в уху. Наверное, повар сварил бы лучше, но вот вкусней ли. Запах дыма и ветер с реки, и песня под гитару. Нет. Субботник это именно отдых и праздник и на него нужно выбираться с семьями, с друзьями. Великий поэт написал эту песню, непонятно только почему никто не сознаётся в авторстве.

А вот и новую порцию свежего, ещё горячего ржаного хлеба принёс Трофим. Кроме разведения индюков он ещё и открыл собственную пекарню, пока у него всего один вид продукции – ржаной круглый хлеб. Но какой! Половину Вершилова стоит у его лавки и ждёт, когда привезут новую партию. Разве такой хлеб могут испечь во Франции? Хорошо, что барон Мезириак живёт не там, а здесь.

Епифан прополз ещё пару метров и снова остановился, кровавая пелена вновь застила глаза.

– Нельзя останавливаться, нужно ползти, – прошептал он себе и попытался, опираясь на здоровую левую руку, продвинуться ещё чуть-чуть.

Бывший атаман донских казаков, а теперь сотник Епифан Соловый полз к реке уже почти сутки. По его прикидкам оставалось чуть. Вот на тот холмик уже залезть и оттуда, скорее всего Укшук, приток Белой, будет виден. Нет. С вершины холма был виден унылый следующий холмик, разве чуть больше этого. И …

– Чайки! – сил сразу добавилось.

На них опять напали торгуты. Продвигаясь на юг, отряд казаков из Миасса вполне мог с ними встретиться, и Епифан, и дозоры высылал, и на ночь охранение выставлял, но день за днём всё было тихо. Один раз наткнулись на стойбище башкир. Только ни чего полезного от этой встречи не вышло. Башкир Тимер, что был взят именно для таких вот встреч переводчиком из Миасса, пообщался с сородичами и те сказали, что идут они правильно и через пару часов выйдут к Яику. Однако это и так было понятно, стали попадаться берёзовые рощицы и заросли таволги, значит вода близко. Ну, хоть пару овец удалось выменять на ножи и небольшой котелок. Башкиры были бедны и совсем дикие, ничего про царя и Российскую империю и слыхом не слыхивали.

Добравшись до реки, устроили привал и отдыхали два дня, пробиваться сквозь траву, что коню по грудь то ещё удовольствие. Башкиры махнули рукой куда-то на юго-восток на вопрос про гору. Это и без них было ясно. Тронулись утром по прохладе, предвкушая скорый конец этой не простой вылазке непонятно куда. Так и получилось. Только конец был совсем не тот, на который надеялись.

Епифан себя во всём винил. Мог бы ведь дозор вперёд больше послать. Двое казаков ехали в пределах видимости, Соловый время от времени бросал на них взгляд и вновь погружался в свои мысли. Мысли были о том, что пора уже остепениться, жениться, обзавестись домом и хозяйством. Хватит, настранствовался, навоевался. Подняв очередной раз глаза на дозор, Епифан и заметил, как казаки валятся с коней. Епифан вскинул подзорную трубу к глазу и, не донося уже, заметил всадников «мчавшихся» навстречу. По такой траве особо быстро не получится.

Тех было с десяток. Местность была холмистая и торгуты не видели ещё, поди, отряд казаков, но через минуту выскочили степняки на небольшой холм и, развернувшись, скрылись за этим самым холмом. С диким криком Соловый пришпорил коня и увлёк казаков за неведомыми пока степняками. Однако уже через несколько секунд взял себя в руки. Нужно сначала проверить дозорных, может, ранены просто. Эта заминка, в конце концов, сослужила отряду хорошую службу. Удалось спасти рудознатцев братьев Ивановых, толмача башкира и картографа гишпанского Карлоса с молодым казаком Васькой Касьяновым.

Жив был только один дозорный, второму казаку стрела вошла в горло, и сейчас уже по позе стало ясно Епифану, что отлетела душа боевого друга. Ехавший первым молодой Васька был жив, стрела вошла в правое плечо, и атаман, переломив её, легко вытянул с другой стороны. Не слабый лук был у степняка, да и силища в руках, насквозь прошила совсем не хиленькое плечико Касьянова.

Пока Епифан занимался с раненым, оставшиеся восемнадцать казаков уже спешились и заряжали мушкеты. Тем же занимались и рудознатцы с башкиром.

– Тимер, бери рудознатцев с гишпанцем и Ваську и отходите назад к реке, – и зыркнул на попытавшегося дёрнуться раненого, – Если что, доведи людей до Белорецка. Понял ли?

– Понял, – скривился не то от боли в плече, что бинтовал Соловый, не то от нежелания этот приказ исполнять, Васька.

В это время вернулся с ближайшего холма посланный оценить обстановку казак.

– Беда, атаман, не меньше сотни поганых, через пяток минут здесь будут.

Соловый сам помог взгромоздиться на коней рудознатцам и картографу и, огрев плетью жеребца Касьянова, заорал.

– Становись за коней, ребята! А вы чтоб до реки не останавливались, – и под Тимером тоже брыкливую кобылку от всей души плетью попотчевал.

Очнулся Епифан среди ночи от невыносимой тяжести давящей на грудь. Он долго не мог понять, где же он находится, потом с ужасом сообразил, что лежит в куче мёртвых товарищей. Торгуты решили ответить русским той же монетой – сложили из убитых казаков гору. Атаман попытался из-под этой тяжкой ноши выбраться. Хорошо, что он находился не в самом низу, по вершку, превозмогая рывки боли в правой раненой руке, ему удалось выбраться до половины наружу. Тут он вновь потерял сознание и очнулся уже на рассвете. Сил чуть прибавилось, и Соловый, сделав последнее усилие, сполз по голым бывшим боевым товарищам на землю.