Сестры - Бир Грег - Страница 4

Ранним утром здесь всегда царило какое-то оцепенение. Летицию иногда даже пугала изолированность от внешнего мира. Войдя в старую уборную, и сама она как бы исчезала из настоящего и попадала в прошлое — на шестьдесят лет назад…

А интересно, случись такое на самом деле, как бы она к этому отнеслась?

На третьей паре Летиция получила письменное предписание явиться в кабинет Рутгера, «как только будет возможность» — на нормальном языке это означало немедленно.

Проходя мимо Рины, она поймала на себе ее взгляд, ровным счетом ничего не выражающий.

Рутгер был довольно красив — открытая улыбка, экстравагантная манера одеваться. Возраст — сорок три. Его возраст отсчитывали настольные часы жизни — страсть всех ПД старшего поколения. К нему — шефу отдела консультантов — в школе относились вполне благожелательно.

Когда Летиция вошла в кабинет, Рутгер пожал ей руку и предложил стул.

— Итак, вы хотели со мной о чем-то побеседовать?

— Да, — сказала девушка.

— У вас есть проблемы? — приятным баритоном расспрашивал ее Рутгер. Наверняка он неплохо пел. В прежние годы многие ПД этим увлекались.

— АК говорит, что все дело в моем собственном восприятии.

— Да? И каково же оно?

— Я… я уродина. Я самая страшная девчонка в школе. Я — единственная уродина.

Рутгер покачал головой:

— Я не считаю вас уродливой. Но скажите мне, что хуже — быть уникальной или быть уродливой?

— Сейчас все по-своему уникальны, — возразила Летиция с едкой усмешкой.

— Да, так мы вас учим. Но вы в это верите?

— Нет, — сказала она. — На самом деле все одинаковы. А я… — Она тряхнула головой. С какой это стати Рутгер копается в ее душе? — …Я атавизм. И при всем желании не могу стать ПР.

— Думаю, это пустяковая проблема, — торопливо проговорил Рутгер. Он даже не присел — наверное, не рассчитывал на длинную беседу.

— Мне она не кажется пустяковой, — возразила Летиция, чувствуя, что гнев ее вот-вот вырвется наружу.

— Да бросьте вы. В молодости всякая ерунда кажется значительной. Вы кому-то завидуете, вы не нравитесь себе, во всяком случае, внешне. Ну и что — подобные комплексы лечатся диетой или в крайнем случае временем. Думаю, с возрастом вы обязательно расцветете. Уж поверьте — я в этом кое-что понимаю. А что касается отношения к вам окружающих… Меня тоже когда-то считали гадким утенком.

Летиция изумленно посмотрела на него.

— Да-да. Ей-богу. Меня считали уродцем в гораздо большей степени, чем вас. Сейчас в вашей школе учится десять НГ. А я был в своей школе единственным ПР. Нас постоянно в чем-то подозревали, случалось, доходило и до беспорядков. В одной из школ родители ворвались на территорию и убили нескольких ПД.

Другие дети просто ненавидели меня. Нет, во внешности моей не было ничего отталкивающего, но родители постоянно нашептывали им, что ПД чудовища наподобие Франкенштейна. Вы помните Общество Рифкина? Оно до сих пор функционирует, хотя и не пользуется теперь широкой поддержкой. Так вот: они считали, что я вылупился в инкубаторе, а затем рос в пробирке. Думаю, вам не пришлось испытать на себе настоящей ненависти. А вот я узнал все это сполна.

— Но ведь вы были красавчиком, — упорствовала Летиция. — Вы знали рано или поздно вы кому-то понравитесь или даже кто-то в вас влюбится. А каково мне? Кому я нужна с такой внешностью? Разве хоть один ПР захочет иметь дело с замарашкой?

Она знала, что задает непростые вопросы. А Рутгер не стал притворяться, что знает на них ответ.

— Ну хорошо, давайте рассмотрим самый худший вариант, — предложил он. Никто вас так и не полюбит, вы закончите жизнь старой девой, в полном одиночестве. Вы этого боитесь?

Глаза ее расширились от испуга. Раньше она никогда всерьез об этом не задумывалась.

— Они выбирают для своих детей все самое прекрасное: стройное, атлетическое тело, блестящий ум. А у вас голова светлая, но сложение не атлетическое. Или по крайней мере вам это вбили в голову. У меня нигде не отмечено, что вы когда-либо пытались заняться спортом. И когда вы окажетесь в мире взрослых, то будете отличаться от остальных. Но почему бы вам не обратить это в преимущество? Вы бы очень удивились, узнав, что мы, ПД, буквально из кожи лезем, лишь бы чем-то выделиться из общей массы. И как этого тяжело добиться из-за того, что вкусы наших родителей практически совпадают. А вам это дано от рождения.

Летиция продолжала внимательно его слушать, но она уже чувствовала, как между ними нарастает отчужденность.

— Да, вот уж повезло так повезло, — сказала она.

Рутгер оценивающе посмотрел на нее и пожал плечами.

— Ну что же, приходите через месяц. Тогда и поговорим. А пока пусть автоконсультанты для вас постараются.

За обедом разговаривали мало, а после обеда — и того меньше. Летиция поднялась наверх. Конечно, спать еще рано, но она казалась себе какой-то нескладной, неуклюжей — может, хоть во сне удастся избавиться от этого чувства.

Летиция надела пижаму и легла спать, а через час явился отец с обычным вечерним обходом.

— Ты как следует укуталась? — спросил он.

— Угу, — сонно пробормотала девочка.

— Спи крепко.

Ритуалы. Шаблонные фразы. И так каждый вечер. Вся ее жизнь — шаблоны и ритуалы, видно, родителей это вполне устраивает.

Не успела она заснуть, как что-то ее разбудило. Во всяком случае, ей так показалось. Сев на кровати, Летиция долго не могла понять, где она находится, кто она такая, а поняв, вдруг расплакалась. Ей привиделся сон, странный и прекрасный сон, гораздо лучше, чем все, созданное модулятором. Подробности этого сна она не смогла вспомнить, как ни старалась, но пробуждение было просто невыносимо.

На первом уроке у Джорджии Фишер опять случилось замыкание, и ее отправили в изолятор. Наблюдая за остальными, Летиция заметила в классе какое-то смутное брожение. Во время второго урока Эдна Корман вышла под явно надуманным предлогом и вернулась с порозовевшими щеками и красными, опухшими веками. В течение дня напряженность все нарастала, и Летиция удивлялась, что кто-то еще может сосредоточиться на занятиях. Сама она училась в этот день безо всякой охоты, все еще находясь под впечатлением сна, стараясь разгадать его подлинный смысл.

На восьмом уроке она вновь села позади Джона Локвуда. Получилось, что цикл, начавшийся с утра, завершился на последнем уроке. Летиция с тревогой поглядывала на часы. Мистер Брант казался таким рассеянным, будто ему тоже привиделся сон, правда, не такой приятный, как Летиции.

В середине урока Брант прервал их занятия с модуляторами и устроил обсуждение. Это был момент так называемой интеграции, когда материал, полученный через информационную сеть, закреплялся путем интеллектуального взаимодействия индивидуумов. Летиция сравнивала эти обсуждения с судебным разбирательством в старые добрые времена. Большинство тут же заговорило об экономике. Рина Кэткарт обычно держалась особняком — слишком многие ученики в этом классе затмевали ее своими способностями.

Джон Локвуд прислушивался к обсуждению с едва заметной улыбкой, повернувшись к Летиции в профиль. Казалось, он вот-вот с ней заговорит. Летиция положила ладонь на край пульта и подняла палец, стараясь привлечь его внимание.

Он заметил ее руку, отвернулся, потом вздрогнул и еще раз посмотрел на нее, на этот раз пристально, широко раскрыв глаза. И вдруг беззвучно скривил рот, словно в жизни не видел ничего страшнее ее руки. Подбородок его задрожал, потом стали сотрясаться плечи, и, прежде чем Петиция успела как-то отреагировать, Локвуд вскочил из-за стола и застонал. Ноги его подкосились, и он рухнул на пульт, безвольно свесив руки, а потом съехал на пол. Распластавшись на полу, Джон Локвуд — в первый раз в жизни дергался всем телом и стонал, не в силах справиться с чудовищным замыканием.

Брант нажал кнопку вызова «скорой помощи» и бросился к его парте. Но прежде чем он дотронулся до Локвуда, мальчик застыл в неподвижности, с открытыми глазами, судорожно вцепившись одной рукой в ножку стула. А Летиция с изумлением смотрела на своего врага, неожиданно оказавшегося таким слабым.