Сомали: Черный пират (СИ) - Птица Алексей - Страница 43

Прошла всего лишь пара секунд, за которые капрал успел вскочить, отбежать вместе с напарником чуть в сторону и рухнуть на землю, как сильный взрыв гулким эхом вновь прокатился по всему городу. Ещё сильнее заложило уши, забарабанили выщербленные от стен дома бетонные осколки, но через несколько мгновений воцарилась гулкая тишина.

Не помня себя от страха, Сомелье мчался наперегонки с напарником по улице. То, что можно сесть в полицейскую машину и уехать на ней, обоим в голову даже не пришло. Наоборот, водитель, увидев всё происходящее, бросил машину и во все лопатки рванул вслед за ними, стараясь как можно быстрее скрыться в темноте. Раненый полицейский громко подвывал, в одиночестве лёжа на мостовой, но выл скорее от страха, чем от боли. Да, его посекло осколками, но незначительно.

Скрипнувшая дверь нарушила гнетущую тишину. Чувствуя себя гангстером, пиратом и одновременно моральным уродом, я подошёл к раненому. Не повезло вам ребята, а может, и повезло. Наклонившись, я забрал у на мгновение притихшего полицейского его автомат и запасные магазины.

— На вот, выпей, полегчает. И лежи, не шевелись, раны у тебя неопасные, — вскользь осмотрев его, сказал я.

Его действительно посекло осколками, но тяжёлых ранений я не заметил. Возле угла здания одиноко стояла брошенная полицейская машина. Держа перед собой поблёскивающий в темноте нержавейкой пистолет, я направился прямиком к ней.

Машина оказалась пуста, и ключ зажигания призывно торчал в замке. Остолопы! Я быстро скинул рюкзак на пассажирское место, а сам нырнул на водительское. Раненной собакой взревел двигатель, я вывернул руль, дал по газам, с прокрутом развернулся и помчался вперёд. Вслед мне, наверное, должны были хлопать выстрелы, мимо свистеть пули, с громким стуком впиваясь в багажник и стойку, но... Ничего этого не происходило!

Сценарий большинства американских фильмов здесь не проканал, полицейские просто позорно сбежали. Думали, что с обычным уголовником имеют дело, а всё оказалось намного серьёзнее. Ну да, это вам не глупых бандюков по Джибути гонять. А вот я сейчас погоняю! И я включил мигалку и звуковую сирену.

— Виу, виу, виу, — заверещала сирена, и я с цветомузыкой помчался по городу.

И снова драйв, и снова адреналин в крови, и снова я хозяин ночного города! Или не снова, а в первый раз. Всё равно, теперь я хозяин ночных улиц Джибути. Как говорят: халиф на час. Ух, я вам покажу…

— Виу, виу, виу, — надрывалась сирена под визг тормозов и рёв двигателя.

Полицейская машина неслась, совершая крутые манёвры по узким ночным улочкам в поисках преступников, главный из которых сидел за её рулём. Крутые виражи кидали меня из стороны в сторону, резкий удар по тормозам бросал вперёд. Шины зло шипели, протираемые на крутых поворотах до вонючего дыма. Чувство единения с машиной, бешеный драйв погони за самим собой. Кайф! Сморщив в пренебрежении нос, я гнал и гнал по улицам, приближаясь к своей цели.

Но всё когда-нибудь кончается, закончилась и моя гонка по ночным улицам Джибути. Затормозив возле какого-то склада, я бросил полицейскую тачку, а сам побежал к своему верблюду. Идти отсюда до него не больше двадцати минут, я спокойно их преодолел в ночи и вскоре стоял у нужной мне халупы.

Её хозяин меня не подвёл. Забросив на вьючное животное свои нехитрые пожитки и бултыхаясь между двумя горбами, я поехал в сторону саванны. Через несколько минут наш размытый силуэт полностью растворился в ночи. Сначала верблюд шёл по дороге, но как только я сориентировался, он сошёл с неё и, неспешно вскидывая ноги, пошёл в сторону Эфиопской границы. Путь долог, но зато знаком.

Вода и продукты у меня были в достатке, а путешествие спокойным и неторопливым. Через две недели я уже стоял на территории Эфиопии. Хорошо, что в саванне вообще трудно кого-либо найти. А полубандитские кланы, которые там временами шатались, промышляя разбоем, после пары выстрелов из автомата сразу же рассеивались, как дым. Ну, не любят тут воевать на равных, не любят.

Граница (надо сказать: весьма условная) осталась позади, и мой верблюд величаво понёс меня в Дыру, то есть в Дыре-Дауа, но проще называть её Дырой. Оно, с какой стороны ни посмотри, так правильнее: и соответствует истине, и звучит понятно. Дыра, она и в Африке Дыра.

Город за время моего отсутствия совершенно не изменился. Следуя привычным маршрутом, я поехал в сторону своей аптеки. Аптеку содержал Фарах, но владел ею целиком и полностью я. Звякнул колокольчик на открывавшейся наружу двери, и я вошёл внутрь.

— Мамба?! — Фарах, глядя на меня, не верил своим глазам.

— А то кто же?

— Мамба, как я рад тебя видеть!

В аптеке никого не было, и поэтому Фарах бросился ко мне с распростёртыми объятиями.

— А тебя и не узнать, ты так сильно зарос бородой, что я не сразу догадался!

— Не сомневайся, это я. Рассказывай последние новости. Потом я отведу верблюда в здешнюю конюшню на постой, а то он всю улицу возле аптеки загадит.

— Понял. Хорошо, Мамба. Дела идут просто отлично! Все зелья пользуются спросом, но я продаю пока самые слабые, как ты и говорил. Иностранцев тут совсем нет, но я нашёл выход.

— Ммм, и какой?

— Ко мне приехала сестра, она закончила медицинскую академию во Франции и теперь дипломированный врач. Родители побоялись оставлять её в Джибути, и вот она у меня, здесь.

— Да? Интересно будет познакомиться с твоей сестрой. То есть ты хочешь наладить каналы сбыта через неё?

— Да, она очень умная и очень красивая, у неё получится.

Я оглядел Фараха и попробовал представить его сестру. Особой красоты не получилось. Насмотрелся я уже на местных красавиц.

— То есть ты хочешь сказать, что её «красота» поможет ей в реализации лекарств? И каким же образом?

— Нет, — смутился Фарах, — конечно, дело вовсе не в её красоте! Просто красивым девушкам верят больше, чем некрасивым. Ты же знаешь, как думают мужчины, Мамба.

— Знаю. Ладно, посмотрим. Ты где сейчас живёшь, там же?

— Нет, мне на вырученные от продажи лекарств деньги построили небольшой домик, и мы там живём вдвоём с сестрой. У неё своя комната, а у меня своя.

— Понятно. Это очень хорошо, но где же буду жить я?

— А у домика есть жилая пристройка, там тоже можно жить. И кстати, у дома есть небольшой огороженный двор, там можно оставить твоего верблюда.

— Понятно, но в следующий раз, когда к тебе опять приедет сестра, в пристройке ты будешь жить сам, понял?

— А-эмм… Да, Мамба, хорошо, Мамба.

— Ну, хорошо, раз хорошо. Тогда пошли к тебе.

Собравшись и закрыв аптеку, мы вышли из неё и, ведя верблюда на поводу, отправились домой. Вскоре мы подошли к невзрачному домику, что здесь котировался как очень хороший. Не знаю, но саманная времянка моей бабушки выглядела настоящим дворцом по сравнению с этим домом.

Дом был огорожен кривым и словно рваным забором из собранных неизвестно где говна и палок. Но чему тут удивляться? Войдя во двор, я отвёл верблюда в сторону и, напоив, насыпал ему ячменя. Верблюд, конечно, не конь, но ячмень тоже любит. Пригодится мне ещё эта животинка, мне на нём ещё скакать и скакать.

Разобравшись с верблюдом, я скинул рюкзак в жилой пристройке и отправился знакомиться с сестрой Фараха. Может, хоть пожру сегодня нормально, а то все эти сосидж с анчоусами уже поперёк горла стоят. А если вспомнить армейский сухпаёк, то от одних воспоминаний мгновенно начинается изжога, хотя, казалось бы, откуда у этого тела изжога. Не удивлюсь, что кочевые африканцы могут есть и верблюжьи колючки. Не все, но могут.

В доме нас уже ждали. Не успев войти в комнату, я упёрся взглядом в девушку, одетую в простые, но элегантные вещи. Вроде и обычные национальные одежды, но пошиты с неким шиком и явно на заказ. Подняв глаза на её лицо, я остолбенел.

— Вот это тё… девушка!

А Фарах меня не обманул! Девушка оказалась чудо как хороша. Вот что значит: «у Парижу» учиться. Во Франции из любой чернокожей девушки конфетку сделают. Не знаю, может без пластической операции и не обошлось, но в целом, скорее всего, всё было родное. Пухлые губы, невероятно красивые зеленовато-орехового оттенка глаза, длинные ресницы. Видно, в ней текла и европейская кровь. У Фараха это было не очень заметно, а вот у неё, наоборот, сильно проявилось. Фигура тонкая и гибкая, но скрытая от жадных мужских взглядов оверсайзовскими национальными одеждами.