У черта на побегушках (СИ) - "Ad Astra" - Страница 30

— Но ты действительно этим злоупотребляешь. А я, видимо, слишком понятлив и терпелив, — рассмеялся Асмодей, вытаскивая из корзинки бутылку вина и разливая его в два бокала. — Хочу выпить за нашу встречу.

— Мне казалось, что эта встреча тяготит твою беззаботную жизнь, — припомнила я демону все его недавние упреки в мой адрес. — Теперь ты делаешь орудие своему «сопернику», которому ещё недавно не хотел помогать.

— Конечно, не хотел. В Аду помощь расценивается, как слабость. «Я сильный и в моей власти помочь тебе, раз уж ты не можешь сделать это сам». Поэтому никто не любит ни помогать, ни предлагать помощь. Если бы я сам предложил Пурсону орудие, он бы оскорбился.

— Какие же вы все замороченные…

— Сказал мне человек, чья раса сама себе горазда устраивать проблемы, — рассмеялся Асмодей, поднимая блестящий, наполненный вином бокал, — и вообще, не перебивай. Я действительно хочу выпить за нашу встречу. Я давно не встречал такого человека, как ты…Нет, не так. Я вообще не встречал таких людей, как ты…

— Не преувеличивай, — удивленно вскинула я брови, делая первый глоток, — не скажу, что я сильно самокритична, однако, во мне нет чего-то…настолько особенного, чтобы можно было так заявлять.

— Ты не права, — Асмодей вновь принялся разливать вино по бокалам, но пуст был лишь его стакан, — я впервые вижу человека, который сохранил совесть, собственные принципы и остался при этом независимым от корысти, которая, я уверен, есть в зачатках у каждого.

— Надо же, — медленно протянула я, восторженно наблюдая, как демон опрокидывает в себя странно обжигающий алкоголь. А нам ведь ещё за работу возвращаться…

— Да. Знаешь, скольких фамильяров я видел? Много! У них у всех одно начало, разное содержимое и одинаковый конец. Сначала испуг и желание вернуться. Затем поразительно быстро возникающее привыкание с обнаружением выгодного положения, а после амбициозные планы с неудачным завершением. А люди? Разве люди в вашем мире не живут так же? Появляются на свет, затем страшатся неопределенного будущего, после находят преимущества, стремятся к выгоде и постоянно желают большего, даже если имеют в своих руках всё необходимое…

— У меня вообще-то есть амбиции.

— Я не об этом. Ты попала в Ад против своего желания, в ослабевший род перспективного мальчишки, который души в тебе не чает. Почему ты не воспользовалась его чувствами? Ты могла бы получить всё, чего желаешь, лишь слегка надавив на него. Он же рядом с тобой, как мягкое тесто, лепи — не хочу! Но вместо этого, ты хочешь помочь ему, при этом желаешь вернуться домой, где, я уверен, тебя не ждут ни безмерная любовь, ни огромное богатство…

— Мне трудно поверить в то, что на своем пути ты никогда не встречал честных и преданных слову людей, — строго ответила я, опустошая бокал и подставляя его под наклоненное горлышко бутылки.

— Какие же женщины любопытные, — фыркнул Асмодей, подсаживаясь ко мне ближе и скидывая с ног кожаные сандалии — будто бы немое проявление доверия. — Ты так хочешь знать о моём прошлом?

— Не стану скрывать. Ушедшие эпохи манят людей, и многие ученые отдали бы всё на свете лишь бы поговорить с тобой.

— Вот как…

Я промолчала, также скидывая себя обувь, будто бы это могло расположить демона к беседе. Порой даже самому сильному Владыке необходимо выговориться, но, если он пожелает оставить всё за крепкой дверью, запертой на несколько замков, я не стану подбирать ключи или отмычки.

— Хорошо, — вдруг ответил он, — я так давно не говорил ни с кем о собственной жизни, что сейчас чувствую себя странно. Рассказывать человеку о тех временах, когда я сам был простым человеком…

— Я не настаиваю…

— Уже поздно. Ты завела старую шарманку, и я сам хочу её послушать.

Асмодей поведал мне свою историю. Она была как удивительной, так и грустной, но я слушала, не отрывая от его лица своих широко раскрытых глаз. Стать свидетелем великой истории, окунуться в небольшую часть, изменившую мир — моё сердце стало биться так часто, словно бы я увидела произошедшее сама, но смогла бы я вынести всё то, что пришлось пережить Асмодею?

Он не помнил своего настоящего имени, данного ему при рождении матерью. Родившись в Древнем Египте в эпоху правления Сети I, он, будучи высоким и сильным мужчиной, решил посвятить себя военному ремеслу и служению фараону, коим в скором времени стал Рамсес II. Несмотря на смутное время, наполненное сложными взаимоотношениями с хеттами, Асмодей с горящими глазами рассказывал о храме Абу-Симбел*, о великом Мемфисе и о царице Нефертари, что была первой законной супругой фараона. Прославившись своей силой, мужчина вскоре стал одним из стражей самого Рамсеса, однако, его жизнь во дворце завершилась также быстро, как и началась. Один из верных советников фараона оказался предателем, передавая всю информацию о внутренних делах хеттам, и Асмодей стал невольным свидетелем одной из таких встреч. Испугавшийся советник незамедлительно сбежал в Хеттское Царство, грамотно разыграв собственную трагическую смерть, а демон, как верный слуга фараона, поспешил всё рассказать Господину. Однако Асмодея обвинили во лжи и в убийстве советника, которого тот должен был защищать на важной встрече, и отправили в тюрьму, приговорив к смертной казни. Демон оказался предан. Предан сбежавшим советником, что был живее всех живых, предан тем, кому он хотел служить верой и правдой. Его хотели казнить за то, чего он не совершал, за то, что его недолгое служение Рамсесу не могло сравниться с длительной и необходимой работой «почившего» советника. Асмодея обвинили в предательстве и от него отвернулись все, включая семью. Он был зол и желал мщения.

Выбраться из тюрьмы, зная схему дворца наизусть, ему не составило труда, и, убив стражу, он ушел из Египта в Хеттское Царство, где притворился сбежавшим ремесленником. Война между двумя восточными царствами приближалась к своей кульминации, и демон желал сделать её кровопролитной и жестокой, считая людей неспособными ни слушать, ни верить. Он стал тем, кто одним из первых освоил метод выплавки железа, создав тем самым железное оружие и большие колесницы, прославившие хеттов, став известным и богатым кузнецом. Его вклад в подготовку хеттской армии был неоценим, и, оказавшись при дворе царя Муваталли II, он убил ненавистного предателя-советника, решив принять в сражении непосредственное участие. Битва при Кадеше** стала его могилой, в которую он своими руками унес несколько десятков воинов и в которую закапал своим кузнечным ремеслом не одну тысячу.

Он оказался в Аду, и грехи его были неисчислимы. Не повстречав в своей жизни достойных людей, Асмодей не считал себя виноватым, однако, встав на путь испытаний, пересмотрел свой жизненный путь, отринув месть и признав совершенные в злобе деяния. Он долго блуждал по лабиринту, каясь в грехах, и шестьсот шестьдесят шесть дней провел в мыслях наедине с прошлым. Переродившись, демон получил своё новое имя и решил провести подаренную ему жизнь тихо и мирно, посвятив себя кузнечному ремеслу, но жизнь в Аду порой непредсказуема и внезапна, а потому талант и сотни лет привели архидемона к власти, огромной силе и ненависти к странно выстроенному, несправедливому миру. Миру, в котором он вновь был один и в котором мог жить вечно.

— Вот так, — закончил свой рассказ Асмодей, допивая вторую бутылку, — не очень весело, правда?

— Совсем не весело, — согласилась я, опуская голову и пытаясь избавить свой разум от представших в воображении кровавых сцен.

— Сколько себя помню, рядом не было ни одной искренней душонки…О, вру. Был один. В ученики ко мне набивался. Хороший, молодой парень.

— Что с ним стало?

— Тоже умер при Кадеше. Так уж получается, что хорошие люди или быстро ломаются, или попросту исчезают.

— В цивилизованном мире всё не так!

— Наивности в тебе, как во мне злобы, — усмехнулся Асмодей, беспощадно вороша мои волосы на макушке, — ты говоришь, будто сняла розовые очки, однако, все равно то и дело надеваешь их обратно.