Джентльмен с Харви-стрит (СИ) - Бергер Евгения Александровна - Страница 24

– Должно быть, запамятовала, бедняжка, – сразу же подхватил ее речь старый граф. – Не сочла достаточно важным. После болезни она долгое время приходила в себя, и, конечно, писала вам о своем самочувствии в первую очередь.

– Должно быть, вы правы, – нехотя согласилась миледи. – И мы благодарны за помощь, оказанную ей вами.

– Ах, бросьте, не стоит и благодарности, – отмахнулся Фальконе. – Я был по-настоящему счастлив приютить милую девочку в своем доме! И сопроводить ее в Лондон.

– Мы не знали, что вы едете вместе, – вставил лорд Риверстоун. – Вы... и ваш внук. Его родители тоже приехали?

На секунду повисла гнетущая тишина, а потом, разрывая ее, Аманда сказала:

– Леди Стаффорд зовет всех к столу. Поспешим же! – И подала Джеку руку.

У Джека дернулось сердце, кровь ударила в уши, но, памятуя об уроках мисс Харпер, он повел Аманду в столовую вслед за прочими парами.

– Все хорошо, – шепнули любимые губы, когда, отодвинув ей стул, он и сам занял место по правую руку. Кажется, миссис Стаффорд нарочно устроила это... И Джек, отыскав глазами Фальконе (тот сидел подле хозяйки и Риверстоунов), пересекся с будущей тещей (знала бы она это!) неприязненным взглядом.

– Твоя мать ненавидит меня, – сказал едва слышно, укладывая на колени салфетку.

– Не волнуйся: она всех ненавидит. И меня в первую очередь!

Джек невольно поглядел на Аманду, но она улыбалась невозмутимой улыбкой, будто и не сказала чего-то особенного. Он поразился её удивительной выдержке...

– Ты с ними поговорила?

– О да, разговор получился «душевный»: сегодня меня познакомят с будущим мужем. – Джек снова в недоумении на нее посмотрел. – Но не волнуйся, – шепнула Аманда, – это я познакомлю их с будущим мужем. – И носок ее туфельки под столом ткнулся в Джеков ботинок.

Она язвила и улыбалась, но Джек различил в ней душевный надлом и до страстного захотел прижать к себе эту грустную девушку и защитить от всех бурь, но мог только стиснуть в руке столовую ложку и приступить к первому блюду: супу с креветками.

– Вы слышали, «Таймс» опять спекулирует темой о «законе для бедных», – произнес во вторую перемену блюд мужчина с широкими бакенбардами (как раз подали жареные говяжьи ребрышки с подливкой и корнеплодами). – Теперь этот Грант мусолит тему работных домов: мол, «когда эти нищие входят в ворота работного дома, им начинает казаться, что они попали в огромную тюрьму, из которой их вызволит только смерть...», – процитировал он по памяти с легким смешком. – Подумать только, тюрьма. Мы спасаем этих несчастных от смерти, а они еще недовольны!

Джек, только-только приступивший в подливке, ей поперхнулся и с трудом сдержал кашель, ткнувшись в салфетку. На него, к счастью, не обратили внимание: гости, занятые кто говяжьими ребрышками, кто предложенной темой, молча кивали со снисходительными улыбками. Что они понимают, вспыхнуло в Джеке с удивившей его самого силой? Что понимают эти сытые господа за уставленным лакомствами столом в урчащем желудке и безграничном отчаянии?

Да ничего.

– Я слышал, однако, в работных домах умирают от голода чаще, чем в подворотнях и под мостами, – неожиданно сказал он, не в силах сдержаться.

– Пфф! – фыркнул тот, с бакенбардами. – Это полная ерунда, молодой человек. Закон для того и был принят, чтобы спасти сотни несчастных от нищеты. И соответственно, смерти. В работных домах они получают одежду, еду и достойный их пропитания труд.

– А еще – разлуку с семьей (мужей с женами разделяют, у матерей отнимают детей), тяжкий труд в ужасных условиях, холод и голод, который только едва утоляется. Мистер Грант прав: эта жизнь все равно что тюрьма. И закон должен быть реформирован.

– Вы не знаете, что говорите, – в раздражении кинул его собеседник. – Эти в «Таймс» из недели в неделю мусолят подобные темы, увеличивая тираж своей газетенки. Все, что им нужно, – разжалобить нас и заставить опять раскошелиться...

– Ах, бросьте, граф, вы так говорите, словно совсем далеки от благотворительности, – вдруг вмешалась в их спор леди Стаффорд с миролюбивой улыбкой . – Что подумают про вас наши гости? Решат, что вы черствый сухарь. А ведь мы знаем, как много вы делаете для общества, граф. Ваша помощь благотворительной организации «Тойнби-Холла» прекрасно известна.

Филантроп с бакенбардами скромно кивнул, признавая правоту ее слов и признавая собственные заслуги. Спор, казалось бы, удалось потушить, но тут леди Риверстоун-Блэкни подлила масла в огонь, произнеся глядя на Джека:

– А каким, собственно, образом вы предлагаете реформировать этот закон... сеньор Фальконе? – По этой краткой заминке и взгляду Джек понял вдруг, что женщина догадалась о чем-то. – Быть может, нам пустить этих нищих в собственные дома, одеть в собственные одежды и посадить за наш стол? – Она вскинула брови, сверля его пристальным взглядом и намекая, возможно, что именно так кто-то и поступил с ним, а теперь, посмотрите, он сидит за этим столом и выдает себя за настоящего дворянина. Ха-ха! Но она-то видит, что суть у Джека все та же, плебейская.

Джеку хотелось ответить, очень хотелось, но слова, как ни странно, не шли: застревали у горла. Он не мог вступить в спор с этой женщиной, матерью Аманды, с кем угодно, но только не с ней...

И тут, к счастью, Бледный мужчина, как его, Феррерс, сказал:

– Миледи Риверстоун, от того, что свинью пустили бы во дворец, она не перестала бы оставаться... свиньей, – улыбнулся он снисходительно... к этой «свинье», ясное дело. – Вспомните фабриканта Арнольда: он проникся заботой к сыну кухарки и отправил мальчика в школу, дал ему сносное образование в надежде на то, что смышленый парнишка сменит старого управляющего на его фабрике. И что вышло в итоге? Еще во время учебы этот неблагодарный связался с чартистами и восстал против своего благодетеля. Мыслимое ли дело?! В итоге не только надежды мистера Арнольда, но и вложенные в паренька деньги – все пошло прахом. Как видите, дорогая миледи, этих людей не переделать: дай им палец – отгрызут руку.

Все, как один, сидевшие за столом закивали, соглашаясь с утверждением Феррерса, и кислота, подступив к самому горлу, обожгла Джеку горло. От съеденного его затошнило... А еще больше тошнило от снобов, сидевших за ним.

Что он здесь делает вообще?

Среди них...

Для чего?

Ноги дернулись, он почти собирался подняться и выйти – и плевать, как это расценят, но туфель Аманды вдруг снова коснулся его под столом, а потом она улыбнулась гостям.

Эпизод девятнадцатый

– Лорд Феррерс, так люди для вас не больше, чем свиньи? – обратилась Аманда с лучезарной улыбкой к мужчине напротив. – Несколько миллионов свиней, которые копошатся в грязи без надежды подняться и сделаться лучше?

Аманда негодовала внутри, кипела расплавленной магмой, как очнувшийся после спячки вулкан (долгое пребывание вне светского круга, общение с Джеком, мисс Харпер и либерально настроенным графом заставило ее позабыть о снобизме высшего света) – и Феррерс – так это тот самый! – в самый раз подвернулся ей под руку.

– Э... – мужчина промокнул губы салфеткой. – Простите, мадам, но мы не представлены...

– Ах, в самом деле, получилось неловко, – отозвалась она в мнимом смущении и вдруг... поднялась, протянув собеседнику руку через весь стол. – Аманда Блэкни-Уорд, – представилась самолично и услышала вздох. Это, судя по всему, ее мать лишилась сознания от стыда...

– Э... д-да... конечно, миссис Уорд... – Феррерс тоже поднялся и, изогнувшись, чему не очень способствовал маленький рост, потянулся к ее протянутой ручке губами. Не дотянулся. – Эм... я... Бенджамин Феррерс, миледи. Д-да-с...

Аманда по-мужски стиснула его пальцы и потрясла над столом.

– Рада знакомству! – сказала она и снова опустилась на стул. – Так что там со «свиньями», мистер Феррерс? Очень хочется знать ваше мнение.

– Эм... – несчастный глянул по сторонам в надежде на помощь, но гости застыли, шокированные, должно быть, и тишина сделалась вязкой. Только Фальконе и улыбался, с удовольствием поедая подливку и наблюдая нежданное представление. – Ээ... я полагаю, они просто не могут иначе, миссис Уорд, – пропищал, хотелось бы верить, уже бывший претендент на ее руку.