Ветер в его сердце - де Линт Чарльз - Страница 68

Наконец, женщина снова обращает внимание на меня и придвигается поближе. Все-таки выглядит она гораздо невиннее своей сестры. Мы встречаемся взглядами.

Лицо ее медленно озаряет лучезарная улыбка, а затем она произносит:

— Тебе не в чем раскаиваться.

— Что-что?

— У нас уже был этот разговор. Но поскольку ты его не помнишь, я рада, что мы беседуем снова.

— Слушай, я понимаю, что вы, майнаво, без сверхъестественной чертовщины и мудреных загадок просто жить не можете, но если ты надеешься получить от меня хоть сколько-то вменяемые ответы, не городи всякую чушь. Другими словами, или говори внятно, или заткнись.

Я подкрепляю свою тираду мрачным взглядом, однако улыбка женщины не меняется. И она действительно искренняя. Определенно, происходящее Ситалу неимоверно забавляет, и подобная реакция немного выводит меня из себя. Ведь смеется-то она не надо мной, а над чем-то, что должно веселить и меня. Да только я не понимаю прикола. И это неприятно.

— Хорошо, попробую еще раз, — говорит она. — Теперь ты знаешь, что мир совсем не таков, каким ты видел его прежде, так?

Понятия не имею, откуда она прознала про это. Коли на то пошло, я вообще не понимаю, как призрачный ворон может превратиться в женщину, которая вместе со мной сидит внутри моей головы — в придуманном мною месте.

Я решаю немного потянуть время:

— Откуда ты знаешь, чего я вижу или не вижу?

— Терпение. Просто ответь — права я или нет?

Я неохотно киваю.

— И с подобным новым мировосприятием, — продолжает Ситала, — допускаешь ли ты, что можешь быть не знаком с кое-какими проявлениями окружающего мира?

Мне не терпится, чтобы она поскорее перешла к сути, однако я снова послушно киваю.

— Ты спрашивал, кто я такая, и я ответила, что прихожусь Консуэле теневой сестрой, но ты ведь не понял, что это значит, так?

— Ты еще сказала, мол, являешься ее памятью.

Женщина хлопает в ладоши, как восхищенная разумным ответом малыша воспитательница детского садика, и чуть откидывается назад.

— Когда долго живешь, память становится бременем. А Консуэла существует с самых первых дней мира — почти с того момента, когда Ворон, ее муж, извлек все это из своего большущего пузатого котелка. И воспоминаний у нее больше, чем она может вынести.

— Ясно… — выдыхаю я, хотя мне по-прежнему невдомек, к чему она клонит.

В глазах Ситалы вспыхивает лукавый огонек: мои ощущения ей доподлинно известны, уж это-то я понимаю.

— Кузены обходятся с этим грузом по-разному, — продолжает она. — Одни живут только настоящим, для них в самом прямом смысле не существует ни прошлого, ни будущего. Другие поступают более благоразумно — удерживают в памяти примерно сотню лет. Третьи сходят с ума.

— И как насчет Консуэлы? Она в какой категории? В последней?

Ситала качает головой:

— Нет. Есть кузены, способные… м-м, скажем, призвать свою тень. На нее они взваливают свои воспоминания, а потом отпускают, чтобы впредь та заботилась о себе сама. До той поры, пока им не понадобится что-нибудь из прошлого.

— И ты тень Консуэлы.

Женщина кивает.

— Только она очень-очень давно не обращалась к воспоминаниям, которые я храню, и поэтому я постепенно становлюсь самостоятельной личностью. Моя связь с ней ослабевает с каждым днем — а дней этих минуло немало! И скоро я найду кого-нибудь, кто из ветра и грязи создаст для меня тело. И тогда я сменю облик призрачной птицы — или женщины, которая может разговаривать, лишь войдя в сознание собеседника, — на что-то более надежное.

— Отлично понимаю, как такая ситуация может достать!

Склонив голову набок, Ситала окидывает меня задумчивым взглядом, словно решая, можно поделиться со мной сокровенным секретом или нет.

— Ты наверняка заметил, — говорит наконец она, — что Консуэла несчастна. По некой причине в собственной памяти она хранит в основном скверные воспоминания. А почти все радостные берегу я — естественно, это сказывается на мне самым лучшим образом. Однако с течением времени дурных воспоминаний у Консуэлы — в силу ее природы — становится все больше и больше. И если она решит поделиться ими со мной, я, скорее всего, уподоблюсь ей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Я вздыхаю. И когда же только эта чертова веревочка совьется, как говаривала моя бабушка Сэди. Верю ли я рассказам Ситалы? Да после всего происшедшего за пару последних дней мне следует либо относиться ко всему непредвзято, либо застрелиться!

И потому я спрашиваю:

— Так о чем ты хочешь поговорить со мной?

— Когда я увидела тебя этим утром в Каньоне Предков, у меня возникло предчувствие. И тогда я просмотрела твою историю — откуда ты, куда путь держишь.

— Ты способна на такое? Ты в состоянии видеть… Все?

— Да какое там! Но я вполне могу отследить ход жизни тех, с кем встречаюсь. Прошлое, настоящее, будущее.

— Что? Ты умеешь путешествовать во времени?

Ситала качает головой.

— Большинство людей просто-напросто не осознает, что все события происходят одновременно.

— A-а! Так ты именно это имела в виду, когда сказала, что уже знаешь содержание этого нашего разговора? Ты представляешь себе, что произойдет, поскольку для тебя все это происходит одновременно?

Она кивает:

— Если только ты не изменишь что-нибудь в прошлом.

— Погоди-ка. Разве можно изменить прошлое, если живешь в настоящем?

— Не ты из настоящего, а ты из прошлого. Все происходит одновременно. И если что-то изменить в прошлом, все остальное тоже изменится.

Я машинально передергиваю плечами, жалея, что не могу, подобно черепахе, втянуть голову внутрь.

— Слушай, у меня крыша едет от всего этого.

Ситала сочувственно улыбается, но никак не комментирует моих сетований. Она, конечно, старается щадить меня, но я устал как собака, и мне не до обходительности.

— И когда я умру? — брякаю я предательски дрогнувшим голосом.

Ее глаза округляются.

— Ты вправду хочешь это знать?

— Нет. Просто неудачная хохма. Слушай, прояви ко мне чуточку снисходительности. Последние два дня были не самыми лучшими в моей жизни. Нервы у меня на пределе, поэтому я немного несдержан на язык.

Затем я крепко задумываюсь над ее словами, и меня осеняет. Если можно вернуться во времени…

— А когда… обращаешься… к прошлому, — неуверенно начинаю я. — Можно в нем что-то исправить? Одну ошибку?

Она кивает:

— Если сообразить, что именно нужно сделать. Но должна тебя предупредить: подобное вмешательство меняет ситуацию к лучшему очень редко. А еще говорят, будто в результате возникает еще один мир, а в нем — копия того, кто стал причиной его появления. Понимаешь? В этом случае не ты, а твой двойник, воспользовавшись плодами твоих усилий, сможет вести совершенно другую жизнь. А ты останешься тут.

— И ты на голубом глазу утверждаешь, что не имеешь представления, как исправить то, о чем я говорю? — звучит, пожалуй, грубовато, но я просто не договариваю: «Ведь тебе, милая леди, все должно быть известно».

В ожидании ответа я не свожу с Ситалы пристального взгляда, а она медленно собирает глаза в кучку и строит забавную гримаску. Вид у нее такой нелепый, что я прыскаю со смеху:

— Тебе пять лет, что ли?

Лицо ее снова принимает нормальный вид, и она хихикает.

— У тебя была такая рожа, что мне захотелось разрядить обстановку.

Да уж, она со своей копией Консуэлой как день и ночь.

— Отлично! Но ты так и не сказала, ради чего затащила меня сюда, — я в очередной раз возвращаюсь к оставленной теме.

Улыбка Ситалы меркнет. Теперь на ее лице написано нескрываемое вожделение.

— Я тебе говорила про тело. Чтобы порвать с Консуэлой, помнишь?

Я киваю.

— Так вот, я хочу, чтобы ты его создал, — ее глаза вспыхивают надеждой.

— Я?! Леди, я музыкант, а не скульптор.

Она трясет головой:

— Но в тебе огромный потенциал созидательной магии. Сначала я хотела попросить мальчика — Томаса. Поэтому-то я и подсунула ему заколдованное перо. Хотела пробудить в нем шамана. Магия его сильна и с каждым годом будет становиться все действеннее. Но он еще даже не начал учиться ее использовать. Пройдет время, прежде чем он будет готов. А мне ужасно надоело ждать. И еще меня пугают дурные воспоминания Консуэлы…