Звезда заводской многотиражки 2 (СИ) - Фишер Саша - Страница 48

Я сбегал в продуктовый за «червивкой». Так традиционно называли вино яблочное крепкое плодово-ягодное. Не то, чтобы это и была цель, просто ничего другого алкогольного в этом магазине не оказалось. И еще через десять минут мы с прорабом были хорошими друзьями. А поддоны? Да забирай, сколько надо, кто их считает вообще?!

Вторым делом оказался налет на местную комиссионку. Неожиданно это место оказалось эпицентром какой-то теневой жизни. Сам магазинчик не представлял собой ничего особенного и сверхъестественного. Разве что был тесноват. Обычные советские магазины, неважно, одежды или продуктов, были просторны и минималистичны. Места было много, а товаров не очень. Не в смысле, прилавки пустые, до пустых прилавков еще лет пять-шесть. Просто товары однотипные. Много одинаковых банок. Много одинаковых пальто. Много одинаковых ботинок. Комиссионка — другое дело. Здесь было напихано вообще все на свете. Вот стопка потертых детских книжек, а вот разномастные тазики, поставленные друг в друга. Вот висит одежда, а вот рядом лопаты стоят.

А на торцовой стене того же дома — импровизированная доска объявлений. Бумажки с бахромой отрывных кусочков были наклеены вековым слоем, прямо друг на друга. Прямо историю частной торговли отдельно взятого района Новокиневска можно изучать по этому вот замечательному источнику.

Ну а рядом со стендом толклись, как бы невзначай, мужчины и женщины весьма тревожного вида. Они воровато зыркали по сторонам и вроде бы ничего не делали. Если кто-то останавливался поизучать объявки, то к нему какое-то время присматривались, и только где-то через минуту-две один из «темных личностей» начинал осторожно приставать с расспросами: «А не надо ли многоуважаемому гражданину чего-нибудь достать?...»

Но мне ничего «достать» было не надо. Меня вполне устроил ассортимент самого магазина. Потратив несколько рублей, я стал обладателем простенькой тканевой люстры, эмалированной кастрюльки, комплекта «тарелка-кружка-ложка-вилка», темно-зеленого эмалированого тазика и швабры. Швабру, правда, не купил, а подобрал на улице. Похоже, кто-то в сердцах вышвырнул этот инструмент наведения порядка в окно. А я пройти мимо не смог по двум причинам — во-первых, понял, что мне и правда нужна швабра, а во-вторых, здесь явно случилась какая-то драматичная история, а я питаю к ним слабость. Теперь каждый раз, когда делаю уборку, буду гадать, что именно случилось с этой штукой. Может быть, подвыпивший муж возвращался домой, жена взялась махать на него шваброй. Он у супружницы эту штку отобрал и выбросил от греха в окно. А может это суровая мать заставила дочь пятый раз перемывать полы, заясняя, что как следует можно помыть только руками, а швабра эта твоя — это для лентяев и лодырей. И швабра полетела в окно. Где я, как настоящий лентяй и лодырь, ее подобрал. Как-то так, в общем...

Шифоньер был громоздким и неудобным. И еще у него постоянно заедали дверцы. С трудом открывались, с трудом закрывались. Но выкидывать его я не стал, потому что... Потом выкину, если потребуется. А пока надо же где-то вещи хранить.

К вечеру субботы жилье мое наконец начало мне нравиться. Из кирпичных поддонов мы соорудили прочный и устойчивый подиум, на который теперь осталось только положить матрас. Доска объявлений принесла нам парочку стульев, побитый жизнью, но устойчивый кухонный стол, настенные часы с гравировкой «Дорогому Юрию Михайловичу на юбилей!» и высокую тумбу от кухонного гарнитура, которая отлично встала в угол между стеной и раковиной. Привлеченные суетой соседи натащили мне из своих запасников пару комплектов старенького, но еще целого постельного белья, пару подушек, одеяло и здоровенную тюлевую занавеску. А на блошинке рядом с магазином «Космос» я прикупил маленькую дачную плиту со спиралью. Автономность, так автономность. Ну ее, эту общественную кухню. Не очень-то хотелось толкаться там по утрам, чтобы сварганить себе завтрак.

К вечеру воскресенья я выдохнул. Общими усилиями комната приобрела полностью жилой вид в стиле не то шебби-шик, не то скандинавское хюгге. Что меня полностью устраивало. Да, неплохо бы еще устроить уютный угол для чтения и как-то разобраться с пустыми стенами, но это уже были мелочи, которые можно было решать по ходу дела. Главное, что закрыв дверь за своими приятелями, я почувствовал, что наконец-то оказался дома. По-настоящему дома. Это наконец-то была моя квартира, где я мог работать или бездельничать, когда и как мне заблагорассудится.

Я посмотрел на часы. Не знаю, кто такой был этот Юрий Михайлович, но спасибо ему. Вещь чертовски нужная, как-то раньше даже не приходило в голову, что это удобно — вот так держать перед глазами актуальное время. Которое уже двигалось к семи часам вечера. Соблазну завалиться на свое новое ложе и почитать какой-то производственный роман, который непонятно как оказался среди моих вещей, я не поддался. Потому что сегодня было то самое «послезавтра», когда я обещал Жану сгонять к бабушке и проверить, как она там. Кроме того, мне и самому было интересно.

Поэтому я снял с вешалки (отдана в бессрочное пользование добродушным толстячком из третьей комнаты моей же коммуналки) пальто и шапку и помчал в сторону трамвайной остановки. Ехать было не то, чтобы близко, зато без пересадок.

Нахлынули воспоминания сразу же, как только я вышел. Косые буквы с претензией на стильный дизайн — «Гастроном». Сюда я ходил со стеклянной банкой за разливной сметаной и с белым пластмассовым бидоном за молоком. А если перейти через дорогу с аллейкой — там будет здоровенный книжный. А во дворе справа растет развесистое дерево, где у нас у каждого было свое место. А на второе такое же дерево мы не лазали, потому что оно «девчачье». Девчонки сидели каждая на своей ветке, а пацаны — каждый на своей. И перекрикивались иногда всякими дурацкими обидными речевками. Хотя чаще просто болтали.

Железная горка во дворе. Хех. Помню, я решил проверить противоречивую информацию насчет того, что бывает, если лизнуть ее на морозе. Я подозревал, что это какая-то подстава, хотя мне и было всего лет шесть. Вышел гулять, убедился, что никого вокруг нет. И осторожно лизнул. Прилип, разумеется. Отлепил язык без посторонней помощи, спрятал его обратно во рту. Шмыгнул носом и мысленно пообещал, когда вырасту, навалять старшим пацанам, которые меня на это дело развели. Не помню, кстати, навалял или нет. Скорее нет. Книгу обид я тогда не вел, учет страшной мести обидчикам — тоже. Так что скорее всего закрутился и забыл. И сейчас даже не помню, как именно звали этих двоих. Одного, того, что потолще, звали, кажется, Вася, а вот второго...

— Стасян, вторую клюшку захвати! — раздался пронзительный крик со стороны залитого в середине двора катка. Да, тоже помню, как заливали. Сначала таскали воду в ведрах, кастрюлях и чем придется, а потом пришел наш дворник, посмотрел, как мы мучаемся, и протянул из подвала шланг.

Забавно. Обычно ностальгией накрывает, когда ты изменился и место изменилось тоже. И ты, такой, рассматриваешь новый ремонт, другие цветы на газонах, новых каких-то людей и вспоминаешь, что вот тут стояли качели, а вот тут деда Степа ставил свой ушастый запорожец... Но у меня все было не так. Ничего не изменилось, кроме меня. Если подольше тут побыть, я даже увижу самого себя среди гоняющих шайбу пацанов. Или уже нет... Сегодня четвертое января. Получается, последний раз я был в этом дворе пятого. В понедельник. На похоронах бабушки.

Я тряхнул головой, отгоняя весь этот ворох бессвязных мыслей. А что если я приду сейчас в квартиру бабушки, а там на двух табуретках посреди комнаты стоит гроб, а в изголовье горит вонючая церковная свечка?

Бррр... Я потопал замерзшими ногами и решительно направился к подъезду. Рванул дверь, почти вбежал по лестнице. Надавил на кнопку звонка, прислушался. Вспомнил, что звонок бабушка специально сломала, потому что его звук как-то выбесил. Постучал кулаком. Опустил глаза. На коричневой краске двери в самом низу было множество черных отметин. Это я, когда возвращался с улицы, часто долбился в дверь пятками. Потому что стук моего кулака бабушка не всегда слышала, приходилось становиться к двери спиной и изо всех сил бить пяткой. Чтобы эхо до пятого этажа разносилось.