Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил - Страница 69

— О чем тебе говорил Сергей Павлович? — Алексей вернулся к мучившему его вопросу.

— Когда? — вяло спросил Беляев.

— Перед посадкой, на Байконуре.

Павел не умел да и не хотел врать. Он сначала молчал, долго и трудно. Потом начал неторопливо, подбирая нужные слова:

— Он спросил: понимаю ли я, чем может обернуться эксперимент по выходу? Говорил, что психологически все очень непросто. Эйфория, потеря контроля над собой, необдуманные подсознательные действия… Если случится вдруг такое — все насмарку. И эксперимент, и корабль, и экипаж…

Беляев повернул голову. Их глаза встретились.

— Он ничего не говорил напрямую, он как бы подводил меня к мысли о возможном провале. Я понял его тревогу и понял, как трудно ему говорить. Под конец он спросил: «Ты знаешь, что делать, если он — то есть ты — не сможет вернуться?» Я сказал: «Знаю…»

Алексей почувствовал, как в рукава и за воротник заползает холодок, течет за шиворот с заиндевевших лохматых веток. Черная мысль обожгла огнем, сдавила горло. Захотелось распрямиться, потереть онемевшую спину, побежать в темноту, но только не думать об услышанном. «Я был заложником случая, — пульсировало в мозгу. — Заложником!» Сознание не хотело воспринимать услышанное. Слова Беляева отозвались болью, страхом, какой-то щемящей обидой. «Сговор! Обман! Ради чего?» Чувство безысходного отчаяния сдавило сердце. «Я не так понял, я не так понял», — внушал он себе, больно закусив губы.

Они долго молчали. Лес отзывался приглушенными звуками: то ветка треснет, то сонная птица голос подаст. Верхушки сосен отвечали ветру ленивым прерывистым шепотом.

— Значит, стрелял бы в меня? — прервал молчание Алексей.

— Как я мог в тебя стрелять? — воскликнул Павел. — Ты что — спятил?

Они больше никогда не возвращались к этому разговору.

…Королев встретил их радостно. Обнял по-отечески, поздравил с хорошей работой, с высокими наградами. После заседания Госкомиссии, когда все стали расходиться, попросил задержаться.

— Мы снова вместе, орелики. Когда я вас отправил, — начал он тяжелый для себя разговор, — у меня было очень тяжело на сердце. «Что я сделал? — корил себя. — Имел ли право?» Как я счастлив, что вы здесь! — Он вздохнул и тихо закончил: — Я избежал суровой судьбы. Когда-нибудь объясню…

Он не успел выполнить обещание: в январе 1966 года Сергей Павлович Королев умер.

«ВПЕРЕД НА МАРС!»

Завершался 1962 год. На орбитах уже побывали четыре пилотируемых «Востока», параллельно шли работы с беспилотными аппаратами, прокладывались первые трассы к далеким планетам, запускались «Космосы», испытывались новые ракеты. Королев возвращался домой усталый, озабоченный, а порой и откровенно злой. Нина Ивановна, как чуткий барометр улавливала изменения его настроения даже тогда, когда он пытался скрыть это.

— Сережа, мы договорились: ты шагнул в дом, все рабочие дела оставил за порогом.

— Договорились, — отвечал, продолжая думать о своем. — На работе все нормально…

— Вот я и вижу, — сердилась Нина Ивановна. — И не обманывай меня, пожалуйста, своей нормальностью.

— Я и не обманываю. Но ужинать не буду, не хочу. Немного почитаю и лягу спать.

Он долго ворочался с боку на бок, сопел, поглядывал на часы, потом потянулся к телефонной трубке. Набрал номер Тюлина:

— Разбудил?

— Нет, — сонный голос. — Еще не ложился.

— Все равно извини за столь поздний звонок.

— Извиняю, — буркнул Тюлин. — Что там у тебя?

— Не у меня, а у тебя, — поправил Королев. — Это тебя собираются назначить председателем нашей комиссии.

— Меня? — удивился Тюлин.

— Тебя, — прозвучало в трубке. — Готовься воевать со мной. — Королев рассмеялся. — Ладно, ложись спать. Спокойной ночи.

Тюлин услышал короткие гудки, не успев ответить. А собственно, что он мог сказать? Намеки ему доводилось слышать и раньше, но если Королев позвонил, значит, решение принято и он знает о нем со всей определенностью. «Интересное дело, — подумал Тюлин. — Назначают меня, а не спит Сергей. Значит, что-то его терзает…»

Тюлин стал вторым председателем Госкомиссии по запуску автоматических межпланетных станций. Сама эпопея штурма больших космических расстояний началась много раньше. В октябре 1959 года, после завершения первого этапа программы исследования Луны, Королев предложил перейти к исследованию планет Солнечной системы — Марса и Венеры.

Он замышлял создать две автоматические межпланетные станции (АМС), получившие обозначение 1М, и запустить их на Марс в сентябре 1960 года. Эти 500-килограммовые аппараты должны были пролететь мимо Красной планеты и сфотографировать ее, измерить магнитное поле и изучить состав атмосферы. Первоначально Королев хотел установить на станциях и спускаемые аппараты, но вскоре понял, что решить столь сложную задачу не удастся. Тогда возникла идея поставить спектрорефлексометр профессора Лебединского для дистанционного определения наличия жизни на далекой планете. Специально для этого запуска в ОКБ-1 разработали и новую четырехступенчатую ракету «Молния».

Но даже в те времена, когда на космические проекты и программы денег не жалели, создать автоматическую межпланетную станцию оказалось делом весьма непростым. И все-таки энтузиазм первооткрывателей был способен на многое. Вспоминали мечтательный призыв Ф. А. Цандера: «Вперед на Марс!», работали ночами, а подготовка шла туго, было изрядное количество замечаний, преимущественно по радиотехнической аппаратуре. Каждая из фирм-разработчиков отстаивала свои интересы, выдвигала свои требования, порой в ущерб другим. Как их примирить? Как уладить частные и общие интересы? Королев шел на компромиссы, но оставался твердым в соблюдении сроков готовности.

Оптимальной, с астрономической точки зрения, датой запуска автоматической станции к Марсу в 1960 году было 20–25 сентября, крайний срок — 15 октября. Однако лишь 21 августа в подмосковных Подлипках завершили сборку технологического макета станции. Королев выслушал доклады ведущих конструкторов. Вопросов почти не задавал. Долго размышлял, не обращая внимания на собравшихся. «У нас есть один выход, — прервал он затянувшееся молчание. — Проведем на заводе только промежуточные испытания. Оба аппарата в разработанном виде отправить на Байконур. Там завершим все работы». Возражать главному конструктору в этой ситуации никто не стал. Заместитель Королева Б. Е. Черток попытался было что-то уточнить, но потом махнул рукой: мол, коль решили, чего зря спорить. Королев бросил на него строгий взгляд: «Говорят не руками, а голосом, Борис Евсеевич, — и уже обращаясь к собравшимся: — Все свободны. Времени у нас мало».

Испытания на космодроме первой станции начались лишь 25 сентября. При этом всплыла масса отклонений от расчетных параметров, проявились многочисленные отказы. Стало очевидно, что пуск в оптимальные сроки невозможен. В конечном итоге под сильным давлением Королева ускоренно провели одно комплексное испытание, имитирующее перелет и подход к планете. Но как только начался этап «фотографирования Марса», сгорело фототелевизионное устройство, и его пришлось снять.

Наступило 10 октября. Ракету вывезли на стартовый комплекс. Заправили, провели контрольные проверки. До «предельного срока» оставалось всего пять дней. Решили пускать. Но аппарат не вышел на промежуточную орбиту. На 309-й секунде полета на третьей ступени ракеты-носителя произошел отказ системы управления. Вероятными причинами случившегося могли стать либо обрыв в электроцепи, либо нарушение контакта. Королев бушевал: «Срываем программу огромной важности из-за соплей! Кто проводил стендовые испытания? Где документация?»

Со второй станцией начались свои неприятности: чтобы запустить аппарат к Марсу, с него пришлось снять почти всю научную аппаратуру. В таком виде он, естественно, не мог исследовать планету и предназначался только для отработки запуска и изучения условий радиосвязи. Но и «облегченный» вариант мепланетной станции разделил участь своей предшественницы. Пускали 14 октября. И снова — третья ступень. На этот раз на 290-й секунде полета из-за негерметичности разделительного клапана в трубопровод попал жидкий кислород, произошло замерзание керосина, и двигатель отказал.