Экспедиционный корпус (СИ) - Лопатин Георгий - Страница 8

— А чему я собственно должен радоваться господа?

— Но ведь такой восторг…

— Восторг местных, я понять могу, — перебил какого-то младшего офицерика Михаил. — Особенно мужиков. Как они отдаривались паршивого качества винцом, сигаретами да шоколадками за то, что мы и наши мужики поедут вместо них на фронт подыхать да дышать ядовитыми газами коими нас конечно же попотчуют германцы. Я даже могу понять восторги женщин, ведь опять же мы, а не их мужья, братья или отцы поедут на всю туже войну, где не по ним будут стрелять из пулеметов и накрывать «чемоданами» разрывая в ошметки. Да, они нам искренне благодарны за то, что именно мы будем подыхать вместо них. Как не так давно вместо них подыхали какие-то индусы, а когда те кончились, привезли негров из Западной Африки, а когда и они кончились привезли негров из Восточной Африки, а когда и они закончились, привезли индокитайцев, таких смешных узкоглазых ребят в соломенных шляпах, а когда и они закончились… угадайте с трех раз, кого привезли подыхать вместо жабоедов? Правильно господа! Нас! Вот я и думаю, а кем мы тогда являемся на фоне всех этих сипаев из французских колоний? Не таким же сипаями? Мне вот интересно, их встречали с таким же размахом и радостью на улицах?

Офицеры начали недоуменно и хмуро переглядываться о чем-то вполголоса заговорив между собой.

— Вы пьяны, господин шабс-капитан, и говорите глупости, — произнес ледяным тоном полковник Щолоков Иван Иванович, начальник штаба бригады. — Мы не сипаи, а выполняем союзнический долг!

— Именно, господин полковник! Именно! Долг! — распалился Михаил Климов. — Россия так должна Франции, как земля крестьянину, что решила расплатиться всеми нами! Нехай, бабы еще нарожаютЬ…

Михаил уже понял, что сорвался, говорит что-то не того, не тем и не там, но остановиться уже не мог. Да и зачем? Все равно скоро свалит отсюда, так что можно напоследок резануть правду-матку, выплеснуть весь негатив копившийся в нем все это время. А то видеть все эти наивно-восторженные рожи было просто невыносимо.

Так что, демонстративно сделав глоток из бокала, пока полковник от возмущения хватал ртом воздух, продолжил:

— Вот эти все буржуа, что так радовались нашему прибытию и были нам благодарны за то, что станем подыхать вместо них… а скажите мне, а точнее ответьте себе на вопрос, а насколько далеко распространяется эта их благодарность по отношению к России? Или дальше сифилисного поцелуя и корзинки с печеньем, — кивнул он на вазу такого подаренного печенья, — да бутылки с вином дело не дойдет?

При словах о поцелуе вздрогнул поручик Бодько и рефлекторно потер губы рукавом кителя.

— Ведь часть из них владеет облигациями госдолга России. Так ли далеко распространяется их благодарность, что может они порвут все эти бумажки? Ах нет?! Ну конечно же нет! Благодарность благодарностью, а деньги деньгами. Как говорят у нас, дружба дружбой, а табачок врозь! Вот и получается господа, что мы не только будем лить за них свою кровь, но они выжив за наш счет, с России еще будут дополнительно тянуть деньги в качестве дивидендов по этим облигациям. Может ответит мне, сколько сотен миллионов рублей реальным золотом Россия платит только по процентам? Хорошо устроились лягушатники, вы не находите? И подумайте еще над вот чем, нас ведь поставят не на второстепенный фронт, туда они, надо думать, собственных граждан отведут, что для них гораздо ценнее пришлых и которых можно не жалеть.

Зал погрузился в тишину, что с каждым мгновением становилась все более гнетущей. Все переваривали сказанное Михаилом и судя по тому, как все сильнее сдвигались их брови к переносице, до них начинала доходить вся глубина и абсурдность сложившейся ситуации.

«Зря… все-таки зря…» — раскаивался в содеянном Климов, глянув на комсостав бригады, а выражение их лиц не сулило ему ничего хорошего, по крайней мере от некоторых из них.

Не смог удержаться, тело реципиента, его гормоны, общая горячность, все-таки влияло на подселившееся сознание. Тут еще винца хлебнул, совсем раскрепостился…

Хотя, увидев легкую грустную усмешку генерала Лохвицкого, удивился.

«Готовит мне какую-то особенно пакостную каверзу или… согласен?» — недоуменно подумал он.

Покопавшись в памяти, выудил несколько сказанных еще на пароходе генералом фраз из которых следовало, что Николай Александрович был против посылки русских солдат во Францию.

— Вы говорите недостойные русского офицера и благородного человека гнусности! Я буду настаивать, чтобы тебя отстранили от командованием боевым подразделением и… перевели в маршевый батальон! Там найдутся более достойные офицеры, что смогут повести солдат в бой и отличиться, не посрамив знамя корпуса!

«Паскуда… как же я тебя… люблю! Обеими руками «за»!» — мысленно засмеялся Михаил.

Перспектива командовать ротой обозников его ничуть не пугала, даже радовала. Подальше от окопов и вшей, в атаки ходить не надо. Лепота!

— Не стоит так горячиться, дорогой Иван Иванович, — похлопал по плечу начштаба подошедший генерал Лохвицкий, Михаил при этом встал со стула, сидеть, когда перед тобой стоит генерал даже в неформальной обстановке это уже оскорбление. — Михаил Антонович храбрый и достойный офицер и искренний патриот России, его награда тому свидетельство. У каждого может быть свое мнение… пусть оно и было сейчас высказано в несколько резкой форме.

«Ну зачем?!» — мысленно с разочарованием простонал Михаил, ведь если бы его перевели в маршевую роту, то просидел бы в ней до конца войны ничем не рискуя и не ввязываясь в авантюру с ограблением банка, коя хрен знает как может в итоге закончиться, он ведь все-таки не грабитель.

— Я же вас прошу, господин шьабс-капитан, больше не позволять себе таких эскапад, — обратился уже непосредственно к Климову генерал.

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

— Покиньте наше общество, господин штабс-капитан! Немедленно! Вы мне омерзительны! — буквально выкрикнул взбешенный полковник Щолоков, что как, оказалось, являлся тем еще франкофилом, готовым вогнать в землю тысячи своих солдат, во имя милой Франции.

— Как пожелаете…

Михаил Климов даже подумал в том плане, что оно и к лучшему.

«Хоть не будут больше доставать с музыкальными вечерами, достало играть и петь для этих снобов…» — сплюну он, выйдя из здания.

Впрочем, бойкот офицеров, что активно попытался инициировать начштаба, продлился меньше суток, толком даже не начавшись. Все-таки головы у офицеров на плечах имелись, а в этих головах хоть маленько, но присутствовали мозги, коими они даже иногда пользовались по прямому назначению, так что сказанное Михаилом влетев в одно ухо не вылетело из другого, по крайней мере не полностью, а частично впиталось в иссушенные уставом мозги заставив их работать, с трудом, но осмысливать услышанное. А осмыслив всю пикантность своего положения…

До бунта, конечно, не дошло, даже отдаленно им не пахло, но вот восторгов все же сильно поубавилось. Так что, когда погрузились в составы и поехали на север, смотрели из окон вагонов на встречающих их на каждой станции радостных французов как… Ленин на мировую буржуазию. Генералу Лохвицкому даже пришлось вмешаться и приказать вести себя с встречающими их бригаду людей более радушно.

— Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем, — усмехнулся на это Михаил, вызвав нервные смешки у тех, кто его услышал.

К концу пути в провинцию Шампань, куда их собственно и везли в район городка Верден, возле которого происходила в данный момент основная движуха окопной войны, Михаил Климов снова был своим в доску, если не считать нескольких отъявленных франкофилов во главе с полковником Щолоковым, что его показательно игнорировали.

Глава 4

8

Вечером двадцать третьего апреля бригада вошла в пределы военного лагеря Майльи, представлявшего собой скорее военный городок. Располагался он в 30 километрах от Шалона-на-Mapне.