Скандальная любовь - Джойс Бренда - Страница 15

Он видел ее вздымающуюся грудь и наслаждался этой картиной.

— Вы играли, — сказал он, — а теперь надо платить.

Она вскочила на ноги. Герцог потянул ее к себе.

— Вы сегодня недурно развлекались, Николь?

— А вы? — отразила она удар.

— Нет, — сказал он, — но я намерен это сделать сейчас.

Зная наверное, что сейчас произойдет, она стала вырываться из его рук. Герцог не отпускал ее, с ужасом осознавая, какое неуважение он проявляет к хозяину дома и какие последствия могут иметь его безрассудные действия. Однако, отбросив все моральные соображения, он крепко поцеловал ее.

Она бессвязно и возмущенно пыталась что-то произнести, но герцог держал ее железной хваткой за запястья и кусал ее губы. Она открыла рот, чтобы набрать воздуха, и он быстро и ловко проник туда языком. Она задыхалась, а он не прекращал настойчиво и грубо действовать этим орудием страсти. Спустя мгновение она затихла в его руках.

Но на этом его безжалостная атака не прекратилась. Одной рукой он зажал ее руки, а другой схватил за ягодицы и стал прижимать к себе. Она перестала сопротивляться и тихо застонала. Мгновенно и его отношение к ней изменилось. Он больше не хотел быть насмешником и грубияном. Герцог разжал руки и нежно обнял ее за талию. Их поцелуй был взаимным и длился долго-долго.

Какой-то шум дошел до его сознания. Он вдруг осознал, кто он и кто она, где они находятся и что делают. Он оттолкнул ее.

— Это мое вознаграждение, — сказал он хрипло.

Понимая, что с каждой минутой опасность быть обнаруженным увеличивается, герцог быстро вышел из комнаты, оставив Николь в состоянии сладостного опьянения.

Он едва успел пройти по коридору, как из библиотеки послышались проклятья и звон разбитого стекла. «Интересно, что она могла разбить?» — подумал он без улыбки. Да, победа не всегда бывает приятной.

ГЛАВА 6

Джейн в голубом шелковом халате вошла в спальню мужа. Она редко спала в своей спальне, используя ее в основном как гардеробную и место уединенного отдыха у камина. Она была чем-то сильно обеспокоена.

Граф был раздет до пояса, на нем оставались только брюки и носки. Ему было пятьдесят лет, но он обладал прекрасной фигурой и поджарым мускулистым телом человека, много занимающегося физическим трудом. Эту закалку он получил еще мальчиком, когда жил в Техасе. Он и теперь при первой возможности с удовольствием занимался строительными работами, требующими большой физической выносливости.

Увидев грустные глаза жены, он нахмурился.

— Что это между ними происходит, Николас? — закусив губы, спросила Джейн.

— Так ты тоже заметила?

— Как я могла не заметить!

— Как ни старался герцог скрыть свои чувства, но он почти кипел от злости, а Николь дразнила его, могу в этом поклясться.

Граф сел на диван и стал снимать носки.

— Никогда раньше я не видел Николь такой.

Вдруг в глазах Джейн блеснула догадка.

— Николас, она оделась специально для него. Он ей нравится.

Граф резко выпрямился, его серые глаза метнули молнии.

— Похоже, ты счастлива. В своем ли ты уме?

В таком тоне муж никогда не позволял себе разговаривать с ней, и Джейн огорчилась.

— Смею тебя заверить, что все мои умственные способности в норме.

— Извини, — простонал он, заключая ее маленькую фигурку в свои объятия. — Я расстроен и отыгрываюсь на тебе.

Она прильнула к нему. Ей нравилось касаться его упругого сильного тела. Сейчас она любила мужа еще больше, чем в шестнадцать лет. Целая жизнь, целая жизнь прошла.

— Николас, мы бы волновались, если бы… — Она перевела дух. — Ты можешь себе представить? Наша дочь — герцогиня?

Николас выпустил ее из своих объятий.

— Джейн, ты совсем не умеешь думать реально!

Герцог Клейборо помолвлен.

— Я знаю. Но помолвка может быть расторгнута.

Николас посмотрел на жену с грустью.

— Но не в этом случае, — резко сказал он. — Я довольно хорошо знаю Клейборо. Он живет под девизом предков: «Честь — прежде всего». Даже если он безумно влюбится в нашу дочь, он никогда и ни за что не откажется от своих обязательств перед невестой. Скорее всего, он разобьет сердце нашей дочери.

— О Боже!

Николас отвернулся, провел рукой по своим черным с проседью волосам.

— Что бы там ни было между ними, этому пришел конец. Чем быстрее герцог уедет в Лондон, тем лучше будет для всех нас.

— Но ты же сказал, что герцог — почтенный человек, и я уверена, что ты не ошибаешься. Достаточно один раз его увидеть, чтобы понять, что этот человек не способен ни на какую подлость. Он никогда не допустит ничего, что могло бы скомпрометировать Николь. По-моему, мы совершенно напрасно беспокоимся.

— Джейн, но ведь он мужчина. Уже одно это говорит само за себя. А разве ты не знаешь случаи, когда самые благородные люди вели себя очень недостойно, как только в дело вмешивалась женщина.

Они вспомнили то время, когда ей было шестнадцать лет, а он был ее опекуном и жили они в этом же доме.

— Да, Николас, возможно, ты и прав, — сказала Джейн, возвращаясь в его объятия.

Николь притворилась, что проспала завтрак. Но когда раздался топот копыт, она выпрыгнула из кровати и подбежала к окну, чтобы убедиться, что отец и Чед выезжают верхом со двора. Нервно закусив губу, она вытащила из шкафа свободную белую блузку и бриджи и стала быстро одеваться. Вчерашняя ярость сменилась в ней какой-то необъяснимой душевной приподнятостью и возбуждением.

С его стороны было чрезвычайно самонадеянно прийти к ним на ужин. Он вел себя как пресыщенный, избалованный человек, который сначала может привлечь, а потом грубо отвергнуть. Но хуже всего то, что он позволил себе по отношению к ней в библиотеке, в нескольких шагах от ее родителей. Ну а уж если смотреть правде в глаза, то больше всего ее злило то, что она сдалась ему без звука! Одно воспоминание об этом вызывало у нее стыд, злость и острое чувство унижения. Разве, соблазняя, он не унижал ее? Впрочем, что удивляться, всем известна его скандальная репутация бабника. Очевидно, у этого господина нет ни морали, ни чести. Николь хотела сказать ему все, что думает о его возмутительном поведении.

Она сбежала по лестнице, абсолютно уверенная, что никого, кроме прислуги, в столь ранний час не встретит, — мама любила поспать до восьми часов, хотя вставать так рано было необычным для светской дамы. Николь отказалась пить чай. Волнение было столь велико, что она едва сдерживала себя. Вбежав в конюшню и оседлав с помощью конюха лошадь, она галопом понеслась по дорожке, а потом свернула в сторону лужайки, распугала пасущихся там овец и ягнят и с ходу перескочила через ограждение. Николь неслась по лесу, смеясь от восторга и сбивая с веток золотые листья, предвещавшие скорое окончание осени. Проскакав около мили, она остановила лошадь на краю газона перед воротами Чепмен-Холла.

Сердце стучало как неуемный дятел. От морозца и бешеной скачки лицо разрумянилось. Недовольный остановкой жеребец надрывно хрипел.

— Подожди, — сказала Николь лошади, похлопывая ее по шее.

Несмотря на ранний час, из конюшни доносились звуки пилы и топоров — это работали крестьяне герцога. Николь подъехала к дому, соскочила с седла и привязала лошадь к столбу. Потом поднялась по ступеням и тяжелым бронзовым молоткам постучала в дверь. Из дома никто не вышел.

Постучав еще несколько раз, Николь начала беспокоиться: если даже герцог куда-нибудь отъехал, в доме все равно должен кто-то быть. Однако дом казался пустым.

Ей стало страшно. Взяв под уздцы лошадь, она направилась к сараю. «Видимо, он наблюдает за работой плотников, — подумала Николь. — Если его там нет, то они, наверное, знают, где он. Он должен быть где-то здесь». Оставив лошадь во дворе, она решительно вошла в сарай и мгновенно ослепла. Затем, когда глаза привыкли к темноте, она увидела двух работников, которые перестали пилить и внимательно смотрели на нее.