Поправка курса (СИ) - Щепетнёв Василий - Страница 12

Жандарм просто серьёзный. Слушаюсь, господин полковник! (в сторону) А всё-таки прикажу агенту Гнедому понаблюдать за этим бароном. Чую, не прост он, совсем не прост!

Так или примерно так разыгрывалось сегодня представление, не знаю, но только указание жандармскому управлению я дал — за Магелем не следить. Подделал, конечно. В одна тысяча девятьсот четвертом году можно что хочешь подделать. Проверять просто не посмеют, да и мысли такой не придет — проверять, беспокоить начальство. Велено — исполняй! Но есть и упрямые исполнители, тоже нужно учитывать.

Я спустился вниз, наказал Мустафе убрать телескоп. Предмет хрупкий, требует внимания, но Мустафа к нему, к телескопу, относится с почтением, граничащим с благоговением — после того, как я показал ему Плеяды.

Может, сделать купол для телескопа?

Непременно.

Только купола мне и не хватает.

Хотя идея мне нравится — построить обсерваторию. Не здесь, а в Кучук-Кое. Здесь со временем будет ночная иллюминация, а в Кучук-Кое можно поставить профессиональный телескоп, двадцатидюймовый. Или уж купить землицы под Симеизом, вернее, над Симеизом? На горе Кошка? Напишу-ка письмо Мальцову. Но чуть позже.

Я взял Бульку на поводок, и мы пошли гулять. Ему гулять полезно, Бульке. И мне заодно. Если гулять просто так, то и стыдно, и странно — ходит одинокий человек по Пушкинскому бульвару, а зачем? С собакой же иное дело. Да вот хоть учительница мадемуазель Южковская — гуляла по набережной с собачкой, гуляла, высматривая и примечая, а потом бах — и экспроприация на сорок тысяч рублей и троих застреленных насмерть, двоих охранников и одного по ошибке. Касса Ильича нуждалась в средствах. Случилось это шестого сентября девятьсот пятого года. Буду здесь — упрежу. Нечего позорить славный город Ялту. Хотя будет ли это, нет, не знаю. Конан Дойл придерживается теории баньяна. Мол, мир — это многоствольное дерево-лес, сотни стволов, сотни тысяч веток, несчетное количество листков, и наша вселенная — всего лишь один листок на мировом древе. Чуть-чуть отличный от соседнего листка. Ветер дунет, листок сорвется и улетит, а баньяну и дела никакого. Новый вырастет. А душа человеческая после смерти вольна порхать с листка на листок в поисках отдохновения и покоя. Или, наоборот, приключений. В зависимости от прожитой жизни.

Ну да, вольна. Не знает он Шефа.

Авторское отступление

Привожу две фотографии Антона Павловича Чехова. Первая — 1904 год, до лечения.

Ему здесь сорок четыре года!

И да, с пуговицами непорядок.

А вот вторая фотография:

Результат лечения (на самом деле — приблизительно на десять лет моложе)

Глава 7

7

15 апреля 1904 года, четверг

Ялта

Пешков откашлялся. Что-то он нехорошо кашляет.

— Мы тут в «Знании» посчитали. Маркс на вас, Антон Павлович, заработал триста тысяч — это нижняя цена, с учетом и вашего гонорара, и всего остального. Чистая прибыль. Пора сказать «хватит». А то лопнет.

— Я, когда соглашался на договор, был уверен, что проживу два, много три года. Если бы я знал…

— Теперь знаете.

— Но ведь я сам его подписал! Добровольно!

Согласно договора, Чехов не только отдал Марксу литературные права на уже написанное, но и запродал будущее. И сейчас, напиши он рассказ, повесть или роман, всё шло Марксу по четыреста пятьдесят рублей за авторский лист. То есть за десять листов, обычный объем книги, Антон Павлович у Маркса бы выручил четыре с половиной тысячи — и всё. Сколько бы Маркс эту книгу не переиздавал.

А «Знание» готово было платить Чехову пятнадцать тысяч за издание. Из них пять — авансом. И если будут переиздания — то ещё и ещё. Или же через два года Чехов был волен искать другого издателя. В общем, большая разница. Огромная.

— А теперь Маркс сам от своего договора откажется! И тоже добровольно! Мы в «Знании» предлагаем следующее, — Пешков достал из кармана бумажку и зачитал:

— Первое. Поднять в газетах вопрос о нравственной стороне порабощения писателя. Выскажутся многие — Андреев, Бунин, Куприн, Скиталец, ваш покорный слуга тоже. Лев Толстой — возможно. А там пойдет писать губерния.

Второе. Провести разбор, насколько подобный договор соответствует законам Российской Империи. Лучшие юристы выступят опять же в крупнейших российских газетах.

Третье. Призвать к бойкоту Маркса и его изданий как читателями, так и писателеями, а, главное, рекламодателями. Нет — рабовладению!

И четвертое. Прежде чем приступить к пунктам первый — третий, предложить Марксу самому расторгнуть договор. Дать ему три дня на обдумывание. Адольф Федорович сообразит, что ему выгодно, разругаться с Россией или пойти на уступку. Ну, а не сообразит — ударим из всех орудий, — он оглядел нас, призывая высказываться.

— Нужно и можно привлечь ялтинцев. Они должны поднять голос в защиту своего земляка, — предложил Исаак Наумович.

— И это не помешает, согласен, — сказал Пешков.

Я помалкивал. И Синани помалкивал. Антон Павлович же слушал со вниманием. Именно он сегодня герой. В смысле — главное действующее лицо.

За две недели Чехов сделал больше, чем два предыдущих года. Из Гурзуфа уехал в Одессу, откуда вместе с интересной молоденькой вдовушкой совершил вояж в Киев, из Киева в Москву — и, уже в одиночестве, вернулся обратно в Ялту. Каждый его шаг попадал в газеты.

Вопреки обыкновению, в Москве он охотно появлялся на публике, давал интервью и вообще был активен, как в молодые годы. Даже больше. Ничего удивительного, нужно было наверстывать упущенное, отнятое болезнью и обстоятельствами.

Интервью он дал «Новому Времени», что тут же породило слухи о «возвращении блудного сына». Так или иначе, но это интервью цитировали все.

О выздоровлении: его совершили целебный климат Ялты, искусство доктора Альтшуллера и некий препарат, привезенный из Африки бароном Магелем.

О литературной деятельности: у него созрел замысел большого светлого романа, однако, будучи связан обязательствами с господином Марксом, он не чувствует той свободы, которая необходима писателю для создания подлинно художественного произведения.

О Московском Художественном Театре: он намерен продолжить сотрудничество, но открыт и другим предложениям.

О планах: он бы желал вместе с медицинской общественностью организовать санитарный отряд «Врачи без границ» для оказания помощи всем страдающим на идущей войне, и сам готов отправиться в места боевых действий.

Жители Ялты читали интервью и ахали. А потом спешили к доктору Альтшуллеру за лечением, и ко мне за африканским снадобьем. Роман Чехова это ладно, роман подождёт, это потом, а вылечиться хочется сейчас.

Мустафа дело знал туго, и абы кого не пускал. Да никого не пускал. «Барон не принимает», и всё тут. Конечно, находились и те, кто поджидал меня на прогулке, в кефирном заведении или в ином месте, но я обыкновенно отвечал, что никогда не разговариваю с незнакомцами — и шёл себе дальше.

Нет, я не сердился на Чехова. Потому что знал — расскажет, непременно расскажет. Не может не рассказать. Собственно, потому-то я и привлёк и Альтшуллера, и Чехова. Чтобы один рассказал, а другой — показал на себе результат препарата Аф.

Но об этом позже.

А сейчас мы собрались у Синани, чтобы обсудить, как освободить Чехова из паутины Маркса. Меня сочли человеком, достойным приглашения — и пригласили.

— Я сам напишу Марксу, — сказал, наконец, Чехов. — Я кашу заварил, мне её и расхлёбывать. Ну, а не получится, тогда посмотрим.

— Ужо посмотрим, — пообещал Пешков.

Ходили разговоры, что Пешков связан с революционерами. Не только с теми, которые печатают брошюрки, а и с теми, кто маузерами переделывают мир. Многие не верили, как можно? Куда смотрит охранка? но все считали, что дыма без огня не бывает.