Последний бой (СИ) - "shellina" - Страница 8

— Тебе обязательно ехать? — я обернулся к Марии. Она стояла в дверях моего кабинета, а это дурацкого темное платье делало ее личико еще бледнее. Я же ждал, когда подведут ко входу оседланного коня. Погода была отличная, лето хоть и подходило к концу, но осень еще даже не ощущалась, и поэтому было принято решение карет вообще с собой не брать. Чем быстрее мы доскачем до Амстердама, тем лучше. Полки, морячки и комиссия по приемке кораблей выдвинулись уже давно, я же немного задержался, во-первых, нужно было доделать дела и отдать последние распоряжения, во-вторых, дать возможность полкам уйти достаточно далеко, чтобы не подпрыгивать и не раздражаться из-за низкой скорости.

— Мы это уже обсуждали, — я подошел к ней, обхватил голову руками и поцеловал в лоб. — На тебе контроль внедрения начального образования и попытки реализовать образование девочек, так что ты даже соскучиться не успеешь, как я вернусь.

— Почему я не могу поехать с тобой? — она сложила руки на груди.

— Мари, я еду не на увеселительную прогулку, — я нахмурился, а она вздохнула.

— Я знаю, война не женское дело, просто мы впервые расстаемся на неизвестное время, и мне не по себе. К тому же, нам с Павлом придется переехать в Петербург?

— Ее величество будет на этом настаивать, — уклончиво подтвердил я ее опасения. — Она будет очень сильно настаивать. Я могу ей противостоять, ты — мы оба этого не знаем. Еще ни разу не было ситуации, когда ты осталась бы с ней один на один. Давай так, если почувствуешь, что вот вообще никак, лучше остановись и изобрази смирение. Ее величество в состоянии доставить тебе очень много неприятностей, если задастся такой целью. Так что просто переезжай и все тут. Главное, чтобы ты была с Павлом, иначе мне потом будет сложно забрать его у нее, если Елизавета Петровна почувствует слабину.

— Ваше высочество, письмо от Петра Румянцева, только что привез нарочный, — в кабинет заглянул Олсуфьев, и я буквально вырвал у него из рук послание, которое я ждал едва ли не больше, чем разрешения от Понятовского.

Мария поняла, что на этом наше прощание завершено, поцеловала меня в щеку и вышла из кабинета, оставив меня наедине с письмом. Олсуфьев остался в коридоре.

В письме Петька писал, что герцог прекрасный человек, но его никто не понимает, а он нуждается хотя бы в том, кто его выслушает, не являясь при этом священником.

Они неплохо поладили, особенно их взгляды совпали на шампанское, и прекрасных женщин. К тому же Петька разделил негодование герцога поступками брата, который сам профукал герцогскую корону, сам сбежал, оставив страну в разоренном состоянии, а сейчас, когда только-только все начинает налаживаться, он раз за разом предпринимает попытки вернуться и занять то место, которое так бездарно прос... покинул, в общем.

Если отбросить все описания, включая описание прекрасных фрау, с которыми Румянцева свела жизнь, то выходило следующее: герцог Мекленбурга согласен пропустить войска при нескольких условиях: мы помогаем ему с братом, как именно, ему безразлично, главное, чтобы он перестал его третировать. Эту часть условий сделки я передал Ушакову, тут же набросав ему послание. Пускай начинает учиться работать за границей. Вторым условием было то, что я ни при каких условиях, никогда не допущу, чтобы военные действия снова проходили на территории Мекленбурга. Каким образом я буду соблюдать это условие мне было не слишком понятно, но время до нашей очной встречи еще было, так же, как и возможность придумать что-нибудь приличное.

Я зажег свечу и сжег послание, а пепел потом тщательно растер в камине, который оставил в комнатах для красоты и создания уюта, потому что чисто для обогрева они здесь были не нужны, но как дополнительный источник тепла вполне подходили.

И только после этого вышел из кабинета и быстро направился к выходу. Олсуфьев поспешил за мной. уже через пару минут я был в седле. Скоро мне предстоит пройти самое первое мое по-настоящему суровое испытание — мне предстоит забрать у голландцев их гордость Ост-Индийскую компанию. А уж это было то еще испытание. Вот и посмотрим, чего я все-таки стою, тем более, что вся подготовительная работа уже давно была проведена. Так что, Амстердам, готовься, я еду, и да поможет мне Бог.

Глава 4

— То есть как вы складываете с себя полномочия? Пускай даже и временно? — Эрик Ван Хайден, который занимал должность президента совета директоров вытер лоб платком и с яростью посмотрел на возвышающегося над ним адмирала Хьюго Джексона, который руководил флотом компании.

— Сейчас, когда сложилась эта путаница, невозможно представить, что нас ждет дальше, — невозмутимо ответил англичанин, практически всю свою жизнь проживший в Голландии. — Если и раньше было сложно разобраться, кто имеет ответственность принятия решений, кто их не имеет, то было хотя бы ясно, что у всего совета директоров — ответственных участников, у всех шестидесяти почтенных джентльменов, имеется по одному проценту акций. Это много, учитывая, что остальные акционеры могли похвастаться одной-тремя штуками. Сейчас же сложилась такая ситуация, что практически все акции, кроме тех, в которые вцепился мертвой хваткой мистер Гудзон, принадлежат одному человеку. Скажите мне, кто из вас был настолько умным, что предложил собрать все ваши акции и поместить их в этот чертов банк? — на последнем слове адмирал не сдержался и повысил голос.

— Когда до нас дошли слухи, что кто-то скупает акции, причем, дошли от немцев — почти триста акций хранились у них, мы решили, что это будет самый надежный способ, чтобы не возник соблазн продать их, ведь в последнее время компанию преследуют неудачи. Сколько кораблей не вернулось в Амстердам, а, мистер Джексон? А сколько из них вяли в качестве приза ваши соотечественники, получившие каперские свидетельства?

— Если рассуждать таким образом, то вы, гер Ван Линдан, должны радоваться тому, что проблема с английскими каперами теперь не ваша проблема и головная боль. А я так и не получил внятный ответ, когда акционеры получают долю ответственности?

— Когда у одного из них находится больше пятидесяти процентов акций, а мы не можем заплатить ему дивиденды вдобавок к его доле от стоимости товаров вернувшихся кораблей. Вот тогда акционер имеет право потребовать от нас все, что ему угодно, — сварливо ответил на вопрос адмирала еще один член совета директоров Питер ван Олаф. — В пределах полномочий компании, разумеется. И у нас есть крошечный шанс не объявлять о банкротстве из-за акций Гудзона. Но шанс этот крайне мал.

— Вот поэтому я пока складываю с себя полномочия, — мрачно заявил Джексон. — Я не знаю, что именно потребует у вас принц Петер. И, похоже, вы сами этого не знаете. У вас что, нет шпионов при русском дворе? Никогда не поверю в это.

— У нас есть шпионы при русском дворе! У нас нет шпионов при так называемом «молодом дворе», — Ван Хайден снова протер лоб платком. — Петер отличается некоей эксцентричностью, и я не берусь предсказать, какую именно стратегию он выберет. Так же как не понимаю, зачем ему вообще все это надо. Он же должен понимать, что в том случае, если он захочет возглавить компанию, она лишится многих привилегий, которые нам были предоставлены на правах фрахта: осуществление судебной деятельности, чеканка монет, представление в палатах наших делегатов...

— Эрик, неужели ты думаешь, что для русского престола это вообще важно? — перебил председателя ван Олаф. — Принц Петер — наследник Российского престола, у него и так будет право деньги печатать, когда он корону у этой вертихвостки Елисаветы примет. А свои люди в правительстве у русских царей, подозреваю, итак есть.

— Ну не флот же наш ему понадобился, в конце концов! — вскричал молодой Хармсен.

— А, может быть, и флот.

— У нас не военные корабли, — мрачно ответил Джексон. — Хотя, если судить по состоянию русского флота, то и наши корабли им сгодятся, — и он презрительно скривил губу.

— А я говорил, что нужно что-то решать с Батавией! — снова взвился Хармсен. — Мы фактически из-за бесконечных беспорядков, которые там происходят, вынуждены были дополнительный объем акций на биржу выкинуть.