Тафгай 5 (СИ) - Порошин Влад - Страница 59

— Чё делать-то будем до субботы? — Спросил меня «Малыш», когда мы уже шли на посадку в аэропорт «Шереметьево».

— Тренироваться, — хмыкнул я. — Нам в Канаде подарили по четыре пары коньков, по восемь новых качественных клюшек, поэтому возьмём Вову Минеева, и рванём на «Кристалл» коньки обкатывать и отрабатывать кистевые и прочие броски.

— Мужики, а давайте в Сочи рванём, — предложил с заднего кресла Саша Мальцев. — Я с собой Сусанну возьму, вы своих подруг. Покупаемся, попьём шампусика.

— В городе Сочи, слишком тёмные ночи, — я показал партнёру по тройке нападения свой мощный кулак. — Тебе Бобров сказал, что в Москве надо прибавлять, поэтому завтра день на поспать, а потом на каток. И всё, закрыли дебаты.

— Это как его, волюнтаризм, — хохотнул Боря Александров.

— Диктатура, не наш метод, — поддакнул ему Мальцев. — Харлам, может, ты поедешь? — Спросил он своего друга и соседа по пассажирскому креслу Валеру Харламова.

— На дачу поеду, родителям обещал помочь, — ответил Валера. — Вон Васильева с молодой женой возьми, с ним не соскучишься.

— Ладно, хрен с вами, будем в «Кристалле» тренироваться, — грустно протянул Саша Мальцев.

Во вторник 12 сентября в городе Сочи стояла изумительная тёплая погода. Я прогуливался по набережной, сжимая в своей руке нежную ладошку Светы, которая сегодня щеголяла в новом платье, привезённым из канадского Ванкувера, я же ограничился своим старым «прикидом» — кроссовки «Адидас», джинсы и белая рубашка. Многие встречные прохожие оглядывались на нас, при этом до моих ушей долетал шепоток, что это же тот самый хоккеист! Кстати, к такой реакции я постепенно стал привыкать, но совсем не этот пустяк меня сейчас беспокоил.

— Ты чего весь день такой грустный? — Спросила Светка, прильнув всем телом к моей руке. — Как вчера из аэропорта приехал сам не свой, и сегодня почти всё время молчишь? Хочешь, завтра купим билеты и улетим обратно в Москву?

— Это просто акклиматизация, — соврал я, уже в десятый раз анализируя весь разговор, что состоялся у меня в отдельном кабинете в аэропорту «Шереметьево». — Давай вернёмся в ресторан, не хватало ещё, чтобы Мальцев с Васильевым мне «Малышатину» споили.

— Там, Алёнка, — отмахнулась Света, — она присмотрит.

— А кто за самой Алёнкой присмотрит? — Я в первый раз за долгое время улыбнулся. — Ты же видишь, с каким детским садом мы живём. Вчера только приехали, всего час прошёл, как Боря с Алёнкой устроили скандал. — Сказал я и потянул Светку в обратном направлении в санаторий имени Серго Орджоникидзе, где сегодня с двух часов дня отдыхала наша компания из восьми человек. Мальцев с Сусанной, Васильев с женой Татьяной, Александров с Алёной и я со Светочкой. Нас, как хоккеистов московского «Динамо» поселили по большому блату в так называемый резервный фонд, который всегда придерживали для дорогих гостей.

Пройдёт время и это шикарное заведение, где в 50-х снимался детский фильм «Старик Хоттабыч», закроют. Но сейчас здесь кипела жизнь. И когда мы со Светой вошли в ресторан то я увидел такую картину — музыканты играли хоккейный марш, а Валерка Васильев перед сценой отплясывал малоизвестный танец бренди-бунди, который сочетал в себе гопак, тверк и твист одновременно. Солист какого-то местного ансамбля надрывался в микрофон:

Суровый бой ведет ледовая дружина.

Мы верим мужеству отчаянных парней.

В хоккей играют настоящие мужчины,

— Трус не играет в хоккей! — Выкрикнул вместе с солистом Васильев. — Трус не играет в хоккей! Та-та-та-та!

— Я сморю, веселье бьёт ключом и уже кое-кому по голове, — усмехнулся я, помогая присесть за столик Светке и усаживаясь сам. — Боря, это у тебя рюмочка с чем?

— Местное сухое вино. — Скосил на меня виноватые глаза «Малыш». — Так виноградный сок.

— Дай-ка я сока этого попробую. Пить что-то захотелось. — Я схватил рюмку, в которую тут же вцепился и мою юный друг.

— Это коньяк Валерки Васильева, — под хохот Саши Мальцева и девчонок, подсоврал мне Борис.

— Значит так, дорогие товарищи отдыхающие. — Я скорчил вполне серьезное, и даже грозное лицо. — Сейчас пьём по чашечке кофе, а завтра утром пробежка по берегу моря пять км, а потом заплыв на пятьсот метров. Вечер с коньяковским и прочим алкоголем я объявляю закрытым! — В подтверждении своих слов я легонько стукнул кулаком по столику.

— Отдохнули, называется, — обиделся на меня Мальцев.

— Четвёртую игру у энхаэловцев выиграем тогда и погуляем, — пробормотал я.

Ночью в номере санатория мне вновь не спалось. Я минут тридцать ворочался с боку на бок, и всё время прокручивал в голове свой разговор, состоявшийся по прилете из Канады. В тот день меня притормозили в зоне осмотра багажа, которого у нас было очень много из-за подарочной иностранной хоккейной формы. Но баулы с экипировкой таможенников не заинтересовали, они сразу же потребовали открыть мою походную сумку, где я хранил сменное бельё и почти тут же обнаружили среди носков и трусов сто канадских долларов. Как они там оказались, я примерно догадался, ведь шестеро бездельников, то есть шесть Василь Васильевичей в этот раз не зря поели канадский хлеб. Наверняка во время пересадки в Монреальском аэропорту подсунули мне совершенно не нужную бумажку. Дальше меня отвели в отдельный кабинет, где какой-то товарищ в штатском, помахав красными корочками перед моим лицом, показал толстую папку.

— Знаете что это? — Ухмыльнулся неприятный высокий и поджарый мужчина с немного сбитым боксёрским носом.

— Знаю.— Я шмыгнул носом. — Это «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Вы используете своё служебное положение, чтобы распространять эту антисоветчину. Но я официально заявляю — не на того нарвался проклятый оборотень в пагонах! — Последние слова я выкрикнул так, чтобы их было слышно в соседних кабинетах и коридоре.

— Прекратите валять дурак, — усмехнулся комитетчик, но мелкие бегающие глазки выдали мне, что товарищ реально забздел. — В этой папке собраны все ваши тёмные делишки. Как вы спекулировали музыкальными инструментами, как ввозили в страну иностранную технику, джинсы и многое другое.

— То есть, за то, что я трудился над повышением качества жизни наших советских людей, о котором много говорит сам товарищ Брежнев, меня хотят наградить? — Я расслабленно навалился на спинку стула. — Или вы что-то имеете против нашего дорогого Леонида Ильича? А может, вы и против линии ЦК ведёте агитационную работу?

— Прекратить! — Психанул обладатель «всесильных» красных корочек. — А ты теперь послушай меня! Если дать ход этому материалу, то тебе светит три года тюрьмы. Конечно, как выдающемуся хоккеисту тебе дадут год условно с запретом играть в хоккей за команды класса «А» и класса «Б». Через год разрешат гонять за какой-нибудь горьковский «Полет» в третьей лиге. Ещё через год, если ты не сопьёшься на своём заводе, где тебе придётся вкалывать как все прошлые годы, тебе разрешат попробовать свои силы за ЦСКА. Но если ты армейцам не подойдёшь, то так и закончишь свою карьеру в «Полёте» или за команду цеха номер икс. Сколько там тебе уже будет? Двадцать девять?

— Почему за ЦСКА? — Не понял я. — Вы разве не из КГБ?

— ГРУ, главное разведывательное управление, — улыбнулся, показав кривые жёлтые зубы неизвестный товарищ. — А теперь к сути. Ты должен сказать старшему тренеру Кулагину, что у тебя травма и больше в играх Суперсерии не принимать участия.

Затем служащий ГРУ стал мне что-то втирать про пожары, про уничтоженный стихией урожай, про то, что надо поднимать страну на новый качественный уровень, и теперь как никогда государству нужны новые экономические контракты с Канадой, США и Англией. Поэтому в свете новых обстоятельств нам выгодней хоккейную серию против Канады либо проиграть, либо свести в ничью.

— Вам же первоначально было сказано, нужно проиграть, но с достоинство. — Закончил мужчина со сбитым боксёрским носом свою длинную речь. — Тебя ведь страна бесплатно учила, лечила, дала возможность зарабатывать деньги на заводе, поэтому ты должен сейчас поступить как примерный член советского общества.