Война все спишет (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 40

Противнику нельзя отдавать инициативу, ведь навязывая ему сражение, можно сосредоточить больше сил, обхватить фланги и нанести решительное поражение, чего Куропаткин постоянно избегал, даже имея на это возможности. А на фланги выставлял лишь охранение, да и то из казачьих частей, а те, не имея пехотного усиления, не могли проявить должной устойчивости и вели себя по отношению к противнику пассивно. А вот японцы широко использовали обхваты и обходы, каждый раз вынуждая русские войска к отступлению в центре, где они стойко сражались.

А самое страшное в постоянных отступлениях то, что войска теряют веру в полководца и самих себя, и в конечном итоге, уже не надеяться на победу. А даже любой незначительный выигранный в самом начале войны бой необычайно воодушевляет войска, и те не ощущают могущество противника, а лишь только свое превосходство над ним. Так что японцы получили такой «бонус», о котором и мечтать не могли. Недаром в конце войны русская армия, имевшая уже над врагом полуторное превосходство, просто отсиживалась в окопах, не имея желания переходить в наступление.

«Моральное разоружение войск» — вот что было проделано Куропаткиным, и он с «успехом» повторит это в 1916 году, назначенный командовать Северным фронтом, по своей привычке продолжая обвинять всех и вся, как проделывал это не раз в Маньчжурии. Но тут обвинить его в развале трудно — просто к осени порыв угас, взбудораженный победным Луцким наступлением войск генерала Брусилова, и русская армия уже начала разлагаться, солдаты понимали понимали никчемность войны.

Здесь в Маньчжурии этот процесс пошел быстрее, стоило заключить перемирие — солдаты изначально воевали на чужой земле, не понимая целей войны, а постоянные отступления во имя «гениальных планов» командующего, совершенно доконали боевой дух армии. И не учитывать этого было преступлением, ибо воюют люди, а не бездушные оловянные солдатики. Вот только мало кто из штабных генералов это понимает, а Фок еще на войне осознал — груды новейшего оружия и боеприпасов ничего не стоят, ибо сила любой армии не в них, а заключена в людях, которые полны решимости до конца продолжать сражение….

Глава 34

— Как вы оцениваете японскую кавалерию, Павел Иванович? На что она годна, что может, и главное — что сделать ни в состоянии?

Мищенко с интересом посмотрел на задавшего ему вопрос генерал-лейтенанта Фока, про которого за последние месяцы ходило множество слухов и домыслов. А ведь знаком он был с ним еще со времен китайского похода, в котором Павел Иванович был награжден орденом святого Георгия 4-степени. И был искренне удивлен произошедшей с Фоком метаморфозой — старик, а как назвать человека, который старше тебя на добрый десяток лет, и давно перешагнувшего через рубеж, за которым идет уже седьмой десяток прожитых в жизни лет, кардинально изменился за немыслимо короткий срок. Стал совсем другим — боевитым и дерзким, первым нанес японцам ошеломительные поражения, да к тому же чрезвычайно предприимчив и энергичен. А откуда у него взялись полководческие дарования, приходилось лишь гадать. Однако воевать Фок стал иначе, чем предписывает устав.

— Это не кавалерия в подлинном смысле, Александр Викторович, скорее ездящая пехота. В первые столкновения они пытались действовать против казаков в конном строю, но удара пиками не выдерживали. Теперь воюют исключительно спешенными, и при малейшей стычке с нашими разъездами тут же уходят за пехотное охранение.

— У японцев в приданных дивизиях полках всего по три эскадрона войсковой конницы — достаточно ли активно ее используют?

— Дозоры, как и боевое охранение, у них смешанное — на эскадрон конницы придают вдвое большее число пехотных рот. А используют их также как в наших сибирских дивизиях егерей, я имею в виду три полковых конно-охотничьих команды, сведенных в дивизион. Ведь они тоже ездящая пехота, и к кавалерии их можно отнести с большой натяжкой.

К вновь появившимся пешим и конным егерям многие генералы отнеслись положительно — уж больно «охотничьи» команды резали слух, а так как то привычнее, к тому же в гвардии имелся Егерский полк. Так что сведение команд в отдельный батальон при дивизии трех полкового состава было полезным новшеством. Теперь не нужно придавать корпусам казачьи полки, и без того немногочисленные, несмотря на затеянную наместником, с подачи Фока, весьма полезную реорганизацию.

— Про их отдельные кавалерийские бригады не спрашиваю, — усмехнулся командующий, и добавил. — Их всего две, по восемь эскадронов в каждой — так что создать стратегическую конницу у противника не выйдет. А вот нам следует ее организовать — через три недели будет возможность убедиться в ее эффективности. И действовать предстоит именно вам, Павел Иванович, для того и вводятся все эти новации.

Изменений внесено много, особенно в Сибирской и Забайкальской казачьих дивизиях, находящихся под командованием генералов Симонова и Реннекампфа, а также и его отдельной Забайкальской бригаде. Первоочередные полки забайкальцев выделяли по две кадровые сотни во вторые льготные полки, с которых отбирали пару лучших сотен, настоящих, природных всадников, и таким образом полков оставалось также два, только в четыре сотни, а не в шесть, как прежние.

Выделенные из 2-х полков четыре сотни льготных казаков назвать всадниками было трудно — еще в войне с Китаем они воевали в пеших батальонах, а то убожество, что поступило по мобилизации, зачастую без коней, пик и шашек, назвать конницей было трудно. Так что формирование из них снова пеших батальонов напрашивалось само собой — тем более номера для них оставались вакантными. Ведь из льготных нерчинских, аргунских и читинских казаков старших возрастов уже были сформированы 4-й, 5-й и 6-й Забайкальские пешие батальоны, так что просто к ним добавились новые номера, с 1-го по 3-й. А вот верхнеудинских казаков, среди которых было много давно оказаченных бурят, оставили исключительно конными, но при четырехсотенном штате в трех полках, пришедших на фронт по мобилизации. А шесть оставшихся конных сотен из казаков старших возрастов распределили по одной по всем Сибирским армейским корпусам, как личный конвой командующего.

— Так как генерал Реннекампф получил серьезное ранение в колено раньше срока, чему я сильно удивился, — Фок произнес совершенно непонятную для Павла Ивановича фразу, — то все забайкальские казаки перейдут под ваше командование. А штаб дивизии станет штабом вашей 1-й конной группы в составе трех казачьих бригад трех полкового состава, одного пешего батальона и артиллерийской батареи. В ней будет восемь орудий, а не шесть, как сейчас — требуется усилить каждую бригаду серьезной огневой поддержкой. Да, как казаки оценили пулеметные команды?!

— Очень мало «максимов», всего четыре на бригаду. Хорошо бы на каждый полк иметь столько же, да на этих «тачанках» — весьма полезная новация, подвижность и плотный огонь!

— К сожалению, пулеметов жуткая нехватка, если бы флот не передал собственные «максимы» было бы совсем плохо. На стрелковую дивизию по одной команде только егерям выделили, и это все — больше взять неоткуда. Зато по дюжине картечниц Шметилло каждому полку придаем — паллиатив, но хоть что-то, чем ничего. Патроны к этим «манлихерам» у китайцев закупаем, взять больше неоткуда. Так что пулеметы берегите — больше не дам, нет их у меня, обещают только поставить, и то позже и немного. Как у нас водится обычно, так что грех жаловаться.

— Жаль, — Мищенко с непритворным огорчением вздохнул. Он уже успел оценить их мощь — такая команда из четырех пулеметов могла остановить атаку пехотного батальона или кавалерийского полка, хватило бы только патронов. И казаки были в полном восторге от «максимов», готовые их даже купить вскладчину — новинка всем понравилась.

— Новые времена в войне наступают, Павел Иванович. Как только пулеметами насытят боевые порядки, то конница поневоле спешится — слишком большой мишенью являются лошади, — Фок говорил совершенно спокойно, хотя Павла Ивановича такая перспектива удручала. Но возразить было нечего, генерал прав.