Шелковая императрица - Фреш Жозе - Страница 61

На конюшне воцарилась тишина.

— Монах, который разговаривает с лошадьми, может успокоить даже слона! — послышался затем чей-то шепот.

— Удивительно! Может, ты и вылечить его сумеешь? — подойдя, Кинжал Закона показал на ноги несчастного толстокожего.

— Посмотрю, что можно сделать, но я ведь не лекарь, — ответил Пять Защит и нагнулся, стараясь рассмотреть болячки.

По краям слоновьих стоп тянулись глубокие незаживающие трещины, которые, несомненно, были еще глубже на подошвах.

— Бедный слон! Это все холод, грубый наст и острые кромки льда и камней, — вздохнул погонщик.

— Да, так и есть! Трещины, думаю, затянутся, если только слон не будет больше бродить по горам в мороз. Это грозит воспалением и лихорадкой, как у человека.

— Ты смог бы что-нибудь сделать, Пять Защит? Ты так замечательно управляешься с животными, больше мне не на кого надеяться. Мы уже три недели торчим на этом постоялом дворе, скоро слона будет нечем кормить, и потом… нам нужно двигаться дальше, у нас неотложное дело большой важности!

— У меня есть мазь для заживления ран… Человеку она хорошо помогает, может быть, сгодится и слону. Но у меня лишь маленький сосуд, который дал мне в дорогу настоятель… Попробуем — может, хватит, но потребуется что-то для перевязки, какие-нибудь длинные полосы ткани.

Пять Защит сходил в спальню, к своим вещам, и принес на конюшню небольшой глиняный кувшинчик, плотно заткнутый хорошо пригнанной деревянной пробкой. Когда он открыл его, запахло камфорой и корицей.

— Должно пройти две ночи, и тогда посмотрим, закроются ли трещины.

— Не знаю, как отблагодарить тебя! — прошептал Кинжал Закона, с замиранием сердца следя за тем, как китайский монах наносит мазь на послушно поднятую ногу слона.

Потом они вместе вернулись в дом, чтобы отогреться. В низком первом этаже была трапезная, где сейчас расположились персы. Сюда же принесли и корзину с младенцами; Лапика по обыкновению лежала подле нее, защищая своих подопечных. Кинжал Закона предложил подняться наверх. Маджиб недовольно покосился, но не посмел что-то запрещать Пяти Защитам при незнакомце.

— Я должен покормить детей, — сказал монах, поднимая корзину, и перс молча кивнул.

— Ты монах-буддист, как и я, хотя мы и не принадлежим к одному учению. Мы могли бы объединиться и пойти вместе, — заговорил индиец, когда они уединились.

— Воистину! Несмотря на различия, мы оба почитаем Будду и верим в его Святой Путь! Но я не могу уклоняться от собственного, ведь у меня есть цель, и весьма важная. — Пять Защит решил пока быть осторожным. — Только не думай, что я отталкиваю твою дружбу. Я очень рад, это большая честь для меня.

— О, взаимно. Знаешь, в моем монастыре останавливается много монахов Большой Колесницы, которые совершают паломничество к нашим святыням, — заметил Кинжал Закона.

— Возможно, и я когда-нибудь приду к вам. Как называется монастырь?

— Обитель Единственной Дхармы. Моя община владеет Великим реликварием Канишки, в котором хранятся Святейшие Глаза Будды.

— А я живу в монастыре Познания Высших Благодеяний в Лояне.

— Я слыхал, это самый большой монастырь в Китае. Там исповедуют созерцательную или деятельную жизнь?

— Наш настоятель, достопочтенный Безупречная Пустота, всю свою жизнь посвятил достижению Просветления, которое нельзя ни описать, ни вообразить; по большей части он пребывает в уединении, чтобы постоянно предаваться медитации, изгнав все мысли из головы и остановив поток сознания.

Два монаха ненадолго умолкли, но потом Пять Защит заговорил снова, внезапно решившись:

— Могу я попросить тебя об огромной услуге, Кинжал Закона? Только не сочти ее платой за лечение Синг-Синга или его условием. Если ответишь «нет», я пойму!

— Сделаю все, что в моих скромных силах.

— Помоги нам сбежать. Ма-ни-па и я, мы попали в плен к Маджибу, предводителю персов, — едва слышно прошептал Пять Защит, нервно оглянувшись на дверь.

— Так вот оно что, эти люди разбойники! Но обычно они убивают путников. Почему они ведут вас с собой?

— Этот человек служит своему дяде, для которого обещал раздобыть много денег. Они нужны им, чтобы восстановить на престоле в стране Парс правителя, находящегося ныне в изгнании.

— И что же? Разве вы двое несусветно богаты? — недоуменно хмыкнул индиец.

— У него свой интерес.

Пять Защит показал на корзину со спящими малышами.

— Меня попросили доставить этих детей в Лоян. — Склонившись над корзиной, он приподнял одеяльце.

Кинжал Закона громко охнул, увидев личико девочки.

— Странно, несмотря на эту шерстку, она такая хорошенькая! — пробормотал помощник Буддхабадры.

— Второй ребенок — мальчик, ее брат. Они близнецы…

— У нас бы все согласились, что эта девочка является потомком Ханумана, царя обезьян, верного спутника и друга Рамы![32] Такого ребенка забрали бы в храм, ей поклонялись бы, как божеству.

— Индийский бог Хануман, или тибетская Повелительница демонов скал, или просто плод совокупления мужчины и женщины — сейчас неважно! Важно то, что перс намерен забрать их и в будущем поженить между собой!

— Ужасно! Я слышал, что прежде у персов допускались браки между братьями и сестрами, но это древняя колдовская практика… Ныне их вера не допускает подобного. Я полагал, что такой обычай давным-давно забыт.

— Без сомнения, вождь Маджиб надеется привлечь удачу на свою сторону. Все из-за странного облика девочки — он верит, что в этом браке родится нечто особенное…

— Ясное дело, необходимо вырвать их из его когтей!

— Он вел нас по горам со связанными ногами и освободил только перед постоялым двором, чтобы не вызывать подозрений. Не сбежим отсюда — иного случая не представится.

— Но как ты думаешь скрыться? Здесь безлюдно и мало дорог. Персы легко вас выследят.

— Нет! Они заблудились в горах. Их толмач рассказал, что они ищут шелк, надеясь доставить его к себе и там изготовить особенные, очень дорогие ковры. И вот куда зашли! Здешних дорог они совсем не знают.

— Да, шелковые ковры, сотканные в Ширазе или Исфахане, приносят горы золота! Если бы ты знал, какую баснословную цену заплатил монастырь Единственной Дхармы за такие ковры: их кладут на спину слонам, которые переносят священные реликвии во время праздничных шествий… — Монах-хинаянист сокрушенно помотал головой.

— Значит, Улик не солгал. Он кажется мне достаточно надежным человеком. — Пять Защит замолчал, услышав шаги по лестнице.

В комнату гурьбой вошли персы, собираясь устроиться на ночь. Приплелся и ма-ни-па. Последним появился Маджиб. Прежде чем лечь, он убедился, что всем хватило места, потом взглянул на детей и подозрительно зыркнул на Пять Защит, который ответил простодушным, невинным взглядом.

— Похоже, этот перс действительно считает детей своим главным сокровищем! — проворчал ма-ни-па.

Разбойники устраивались кто где, лениво переругиваясь.

— Бежать вот так, в никуда, с двумя младенцами на руках, слишком рискованно. Нужно как следует подготовиться, а времени у вас слишком мало, — пользуясь общим гвалтом, прошептал на санскрите Кинжал Закона.

— Что делать, рискну — другого выхода нет, — решительно сказал Пять Защит.

— Понимаю. Если удастся их спасти, ты приобретешь чудесную карму, станешь почти что бодхисатвой!

— Ради Будды, сейчас мне не до этих мыслей! Я просто хочу спасти детей. А кроме того, сдержать слово.

— Вождь Маджиб велит вам молчать! Вы мешаете спать остальным! — скороговоркой перевел Улик.

Обычно ему нелегко давались духовные практики — Пять Защит был куда успешнее в боевых искусствах, — но теперь произошло настоящее чудо: он без малейших усилий погрузился в медитацию. Перед ним разверзлась черная пустота, гладкая поверхность, своего рода идеальное ничто, и он с наслаждением погрузился в эту пучину. Впервые Пять Защит ощутил такое облегчение, встретив зов пустоты. Дух молодого монаха свободно парил в пространстве, сознавая себя, но вовсе не будучи связан телесной оболочкой.