Полет миражей (СИ) - Александрова Дилара - Страница 26

Созерцая гостя своим проливным, искрящимся светом, город ждал. Ффо решил не заставлять хозяина сомневаться в его намерениях и минул полуразрушенные исполинские ворота. Веселый смех нарушил привычную в этих местах мертвую тишину. Где-то отдаленно заиграла музыка. Старая, затертая пленка воспоминаний включилась в сознании планеты.

Праздник Ясеня. В воздухе возникли деревья, только начинающие наливаться своей цветущей красотой. Ранняя весна отмечала пятьдесят вторую годовщину волны первой колонизации. Радостный народ шел, неся на плечах маленьких детей. В их крохотных ручонках развивались разноцветные флажки. Планета только начала жить.

Блестящая мишура сыпалась с неба сплошным пестрым потоком. Полупрозрачные призраки ликовали, поздравляя друг друга с первыми солнечными днями. Они проходили сквозь растения и развалины, порою, полностью утопая в останках города. Мелодии песни, теряющиеся в аплодисментах толпы, иногда проваливались в окаменелую тишину, а иногда помехи, похожие на треск белого шума. Он отдавался эхом в пространстве мертвого города.

Жуткое чувство оцепенения посетило бы любого, оказавшись он в эту секунду посреди потока неосязаемых фантомов. Но только не Анноэфа. Мужчина улыбался. Марс жил воспоминаниями, и он не торопил его в выражении собственных эмоций.

Солнце постепенно разливало кроваво-красное зарево по горизонту. Образы потихоньку таяли, растворяясь в уходящей жгучести оранжевого заката. На месте исчезнувшего потока людей возник еще один призрак. Маленький мальчик радостно кому-то махал, сжимая в руках круглый леденец. Ребенку что-то мешало сорваться с места, и ему оставалось только биться о невидимую преграду. Прозрачное стекло окна, так и не воспроизведенное на пленке памяти, мешало выбежать навстречу долгожданному гостю.

— Здравствуй, — не переставая улыбаться, прошептал Анноэф. — Я тоже скучал.

За пять лет здесь многое изменилось. Непосвященный взгляд увидел бы только больше зелени, да увеличившиеся число развалин. Для скользящих время текло иначе. Иначе формировались события, и иначе воспринимались все изменения. Каждый новый стебель имел значение. Сердце аномалий было перекрестком множества миров. В сердце аномалий скользящий мог видеть варианты бытия, существующие параллельно с основной веткой реальности. Это были погрешности, помехи в общем потоке жизни, сформированные из-за путешествий во времени. Анноэф был спокоен: Марс не позволил бы такого, если б не знал, что это нельзя исправить. От судьбы не уйти. Время — жесткая величина. Оно устраняет любые искажения.

— Поможешь мне? — тихо спросил гость. — Я чувствую, она здесь.

— Гав! — призрак золотистого ретривера, весело виляющего хвостом, начал кружиться вокруг Анноэфа.

Тот понял намек, позволив увлечь себя подальше от ворот.

— Не так быстро, — через метров триста мужчина начал запыхаться, уже совсем не поспевая за резво бегущим питомцем.

Золотистый ретривер и не думал останавливаться, пробегая сквозь многочисленные валуны, окутанные густыми лианами. Он был лишь воспоминанием, а воспоминания слышать не могли.

Остановившись перевести дыхание, Анноэф согнулся и упер ладони в колени. Внезапная дрожь прошла по пропотевшему телу. Словно ведомые электрическим разрядом, волосы на бледных руках начали вставать дыбом. Стремительно желтеющая под ногами трава тут же превращалась в прах. Упавшие в теплый чернозем семена мгновенно давали ростки, начиная новый цикл жизни.

— Зачем же нужно было меня гонять? — с досадой посетовал Ффо.

В метрах пятнадцати от Анноэфа золотистый ретривер остановился, пытаясь догнать собственный хвост. Весело лая, он то резко замирал, то снова начинал кружиться.

— Очень смешно, — осуждающе покачал головой мужчина, но все же улыбнулся, — Я оценил.

Когда-то в далекой молодости трудно было поверить в то, что планета способна на подобные вещи. Порою, причудливые метаморфозы воспоминаний не укладывались в рамки никакой логики. Со временем Анноэф просто привык. Планета — не человек. Загадки ее недр были недоступны даже скользящим.

Рост и гибель растений ускорились. Густой, кое-где и вовсе непроходимый покров травы, лиан и колючих кустарников буквально на глазах рассыпался в прах. Подчиняясь неумолимости разрушающей силы увядания, они истончали свои стебли и растворялись в воздухе. На долю секунды Анноэфу показалось, что он вдохнул густую пыль, имеющую острый привкус смерти. Через мгновение все исчезло, бесследно растворившись в легких временника. Марс не трогал своих любимчиков.

Серые камни, освободившись от безмолвных объятий растительности, начали вгрызаться в землю, смешиваясь с песком и белыми тонкими костями. Некоторые из них становились мелкими и гладкими, словно галька. Чернозем под ногами стал светлеть, превращаясь в твердый сухой грунт. Блуждающее искажение пространства начало показывать свою мощь, применив свое самое грозное оружие — время. Марс открыл аномалию.

Когда временник сел на холодную землю, солнце уже почти спряталось за горизонт. Предусмотрительно включив внутренний подогрев одежды, Анноэф сделал глубокий вдох: скоро станет совсем зябко. Пронзающее время и пространство сознание оставит тело, которое могло замерзнуть насмерть. Повелевая временем, Птоломей оставался неизменен в одном — ночи его были обжигающе холодны.

— Я готов, — рассек тишину громкий, решительный голос.

Напрягшись всеми своими щупальцами, симбионт отчаянно заерзал под кожей. Начало сводить суставы. По телу прошлась резкая боль прямо перед тем, как сознание Анноэфа провалилось в забытье минувших столетий.

Первый год вспять — всего лишь мгновение, прикоснувшееся к ресницам дуновением легкого ветерка. Поверхность век начала торопливо подрагивать. Образы минувшего проносились перед глазами так быстро, что Анноэф не успевал даже понять увиденное. События безвозвратно выпадали из поля зрения, оставляя в душе тягучую тоску по утраченным судьбам. Боль… Время текло вспять.

Десять лет, двадцать… Пятьдесят.

— Будь осторожен.

— Я верю тебе, Марс.

— Даже у тебя есть предел, Анноэф.

— Покажи мой предел.

— Сначала я покажу тебе мое прошлое.

«Вихрь проносится мимо, устрашая своим мощным потоком. Дыхание сперло. Слышу. Нет, знаю. Он движется на меня, стараясь закружить в смертельном хороводе из песка, пыли и камней. Желание стихии забрать мою жизнь настолько велико, что ему невозможно сопротивляться. Да и незачем. Я сам пришел сюда, чтобы отдать одну жизнь, а взамен получить тысячи. Страха — нет. Он улетучился тогда, когда Ты провел сквозь меня бесконечность. Смерть может сломать, иссушить и уничтожить, но она бессильна перед тем, кто дал ей жизнь. Она не сможет выпить бесконечность, как и этот вихрь не выпьет мою историю.

Я отдал жизнь, чтобы родиться в новом времени. Я вижу то, что Ты хочешь мне показать. И не отвернусь.

Хаотичный набор картин мелькает не перед глазами, образы бьют по всем способам ощущать. Тебе они важны, а, значит, и мне».

Тяжелая поступь тигра не вызывает ни единого звука под мягкими, широкими лапами. Черные, неровные полоски колышутся в такт волнам на толстой шкуре. Горячее дыхание обжигает своей опасностью.

Не знал, что здесь водились тигры. Они тебе нравятся?

Сто пятьдесят лет вспять. Я теряю связь с самим собой. Марс, останови меня, когда придет время.

— Оно у нас еще есть.

В твоих картинах ни одной Тени.

И много красок.

Странный карнавал из потока людей в цветастых одеждах поглощает меня, и я теряюсь в толпе. Лица мужчин раскрашены толстыми красно-белыми полосами, на их головах возвышаются уборы с большими пятнистыми перьями. Они что-то кричат. Я не могу разобрать, что. Женщины в пышных платьях смеются. Некоторые из них удерживают детей, чтобы те не убежали на большую дорогу. Туда, где всадники оседлали целый табун пепельных лошадей с длинными гривами. Крик усилился и стал похож на протяжный боевой клич. Люди веселятся, горят факелы, повсюду дым от костров и столы, заставленные вкусной едой.