Дочь Революции (СИ) - Карнов Тихон - Страница 8

— Нет. В этом больше нет необходимости.

Аврора намеревалась уйти.

Залерт отчаянно вцепился в её сумку, но Майнью решительно вырвалась. Вместе с тем из сумки выпал бумажный пакет, и Дмитрий, сразу заметив это, подобрал его. Странник сделал несколько шагов за Авророй и позвал её:

— Аври!

Но та даже не оглянулась.

Уходя от Дунари, Аврора не смотрела по сторонам. Она целенаправленно шла в сторону Моста Вечности, и, когда её фигура скрылась на его пешеходной части, Залерт потерял её из вида. Он гневно сжал подобранный пакет. Затем бросил. Печаль обжигала и жгла изнутри. Успокоившись немного, странник выдохнул. Прошептал:

— Прощай, родная.

В этот же момент к монументу подходила Нина. Держа в руках простенький букет гвоздик, она на дрожащих ногах направлялась к памятнику. Осквернённая насилием площадь осталась в нескольких километрах, и до набережной волнения пока не успели дойти.

Внезапно посыльная запнулась о брошенный пакет. Подобрала его. Посмотрела по сторонам и заприметила впереди удалявшегося мужчину.

— Господин! — Нина поспешила следом, но остановилась, когда на пешеходном переходе загорелся красный свет. Крикнула вдогонку: — Вы обронили!

Незнакомец никак не отреагировал и скрылся из вида. Посыльная, устало вздохнув, побрела в сторону набережной. По пути проверила содержимое пакета: внутри оказались пожелтевшие от старости рукописные листы — на карпейском, и написанное Нина разобрать не смогла.

— Надо будет потом отнести в бюро находок, — поникнув, вслух решила она.

Редкий для Градемина солнечный день обращался сумраком. Алый закат, наливаясь свинцом, затягивался зеленоватыми тучами.

В дни, подобные этому, Нина переставала понимать, почему не могла оставить этот город. Задавала себе этим вопросом каждый раз, когда клала цветочный букет к монументу, возведённому на месте «Каэльтины Дуна́рии» — гостиницы, сгоревшей летом 985-го года. От здания давно ничего не осталось, но одноимённый теплоход всё ещё возил туристов по судоходному каналу. Три длинных гудка, один короткий, и корабль вновь отошёл от староградского причала.

За монументом, на месте самой гостиницы, ныне был разбит сквер. Небольшой, приятный и ухоженный. Однако даже посмотреть в его сторону Нина не отваживалась — всякий раз, когда она видела цветочную арку у входа, перед глазами восставали дымящееся здание и застрявшая на третьем этаже женщина. Та, в предсмертной агонии вцепившись в оконную раму, неподвижно стояла и больше не ждала спасателей. Голова её была чуть опущена, и вскоре дым, охвативший парализованную фигуру, сменился пламенем.

Нина не знала, почему та женщина не попыталась спрыгнуть. Не положилась на крематоров, что растянули перед входом полотно. Хотя бы просто не рискнула, чтобы выжить. Эта фигура, этот образ намертво въелись в память тогда ещё маленькой девочки. Отныне каждый раз, при взгляде на высокое здание, Нина видела её. Ту женщину, что навсегда застыла перед окном.

Посыльная вздрогнула. Привычно обвела взглядом гранитную плиту. Нашла глазами 63-ю позицию и сразу опустила голову.

«Верана Нойр. 10.5.952 — 7.10.985. Номер 47».

— Не ожидал тебя встретить сегодня, — раздался рядом дружелюбный голос. Нина повернулась и увидела одетого в китель товарища по несчастью, Евгения Ливерия. Широкоплечего мужчину с волевым подбородком. — Привет.

— Привет. — Девушка обрадовалась знакомому лицу. Улыбнувшись, она поправила ремень сумки и склонила голову набок. — Мне… Просто надо было успокоиться. Как видишь, сейчас… не очень безопасно.

Евгений согласно кивнул. Несколько минут они простояли в покойном молчании.

— Не знала, что ты сегодня приедешь, — вновь продолжила Нина.

— А что поделать? Я не мог пропустить этот день: сегодня была бы наша десятая годовщина…

78-я позиция. «Майя Ливерия. 4.26.959 — 7.10.985. Номер 56».

— Где бы она ни была, я уверена, она гордится тем, что ты делаешь.

Ныне Евгений Ливерий жил в Карпейском Каэльтстве и работал капитаном на теплоходе. Он и его сменщица являлись единственными людьми из всего экипажа, остальные — роботарии последнего поколения, наделённые, в отличие от прототипов, высоким уровнем интеллекта.

— «Внимание-внимание! Внимание-внимание!» — внезапно заговорили городские репродукторы, и улицы наполнились эхом синтезированного голоса. — «Граждане Карпейского Каэльтства! Правительственный Дом Монтгомери вынужден сообщить прискорбное известие: Советом Сателлитов Единой Высоты юг Балтийской Республики официально признаётся отчуждённым. Синекамский край мёртв! Просьба сохранять спокойствие и почтить память его молчанием!»

Едва обращение закончилось, как заиграл государственный гимн. Со всех сторон на набережную стянулись охотники. Они вооружились электрическими хлыстами и, ударяя ими оземь, призывали сограждан соблюдать порядок. Несколько десятков человек, что оказались тогда у Дунари, покорно опустились на колени. Почтительно склонили головы. Красморовцы, покуда били посмертные куранты, ходили меж людских рядов, следя за тщательностью соблюдения траура.

Для многих общественные прощальные церемонии были единственной возможностью проявить свою скорбь. Длились они обычно недолго — около часа. Впрочем, Нине казалось, что длилось это целую вечность: в конце концов, карпейка никого потеряла в балтийских краях.

Когда протофон девушки завибрировал от оповещения, она посмотрела на экран — на нём выпало сообщение об оплате выполненной доставки.

Над ухом щёлкнул хлыст. Кончик ужалил предплечье.

— Не уважаешь чужую боль? — пророкотал сверху искажённый голос. В шаге от посыльной остановилась охотница. — Это должно тебя чему-нибудь научить!

Вместе с возгласом по телу прошлась плеть. Нина смиренно закусила губу. Раз, два, три. Выправилась, когда удары смолкли. Тыльная сторона ладони, предплечье и плечо были рассечены — по смуглой коже растекалась кровь. Несколько крупных капель попало на сумку. Вместе с ней промок и пакет. Бумага покраснела.

— Простите, — сквозь слёзы выдавила Нина и поджала руку к себе, — больше не повторится.

Евгений, очутившийся всего в паре метров от неё, с трудом сдержался, чтобы не ринуться подруге на помощь. Кулаки его сжались в порыве бессильного гнева. Только кровожадная охотница оглянулась, как Ливерий поник.

— Разумеется, — удовлетворённо согласилась та, — ты больше так не будешь, — и возобновила обход.

Посмертный бой приостановился. До писка изломался сигнал. Репродукторы осипли.

Из динамиков поползли помехи. Зазвучавший давно забытый гимн наполнился тревожными шумами: среди торжественных напевов послышались болезненные стоны и звон, звон колокола и шёпот. Последний становился громче. Затем — отчаянный, ошеломляющий крик. Шёпот оформлялся словами: «Наступает наш Парад». Громкость постепенно нарастала. Приносимые с разгромленной ярмарки ароматы заглохли — на смену им пришли металл и пьянящая ржавчина. Волнуясь, забулькала вода.

Оцепенение спало. Люди, минутой прежде преисполнявшиеся скорбью, начали встревоженно переглядываться. Одномоментно они вышли из-под контроля служащих.

«Наш Парад».

Оборвался прощальный час. Взбунтовалась Дунари, и клюквой вспенилась вода. Брызги породили лужи. Зашипел под ними асфальт — поднялся густой пар. Вода продолжала темнеть. Набережную с монументом постепенно заливало. Минуя охотников, люди зачарованно потянулись к реке.

«Наш Парад».

— Кровореки! — заверещал выбежавший на набережную глашатай, чуть ли ни прыгая по головам. — Они вернулись! Как и было сказано в пророчестве!

Его окатило первым. Мальчишка замер, рыбой открывая рот. Ни слова больше он не произнёс.

Темнея, вода стала густеть.

— Назад! Всем назад! — Набережную оцепили красморовцы. Тут и там заискрились хлысты. — Прочь! Кому сказали?!

Из толпы тем временем послышалось:

— Что это за [напасть]?

Шеренгу красморовцев обошла со стороны статная женщина. На плечи её была накинута шинель — голову венчала фуражка с чернозорьским гербом. Нина почтительно опустила взгляд, когда признала в неизвестной ундину. Агенты лишь боязливо отступили, стоило той появиться рядом.