Дочь Революции (СИ) - Карнов Тихон - Страница 32

Anastasi Laine [2.20, в 19:23]: Помнишь, я рассказывала тебе об Авроре? У вас ещё никнеймы в одном стиле

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:25]: Да ты издеваешься

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:25]: Я об этом уже никогда не забуду

Анастази была готова поклясться, что буквально слышит недовольное бурчание по другую сторону экрана. Несмотря на то, что желание отложить протофон стало острее, она справилась с ним и набрала:

Anastasi Laine [2.20, в 19:27]: Она умерла

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:28]:…

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:28]: Что случилось

Anastasi Laine [2.20, в 19:30]: Я не знаю. Судя по тому, что какая-либо информация отсутствует, что-то очень нехорошее… Здесь очень нездоровая атмосфера. Скажи, в новостях есть что-нибудь о Дунари?

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:31]: Дунари это что

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:33]: А понял. Река. Самая длинная в Карпее.

Anastasi Laine [2.20, в 19:35]: Нигде же не написано, что она стала кровью?

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:36]: Чего? Ты надо мной сейчас прикалываешься или что?

Anastasi Laine [2.20, в 19:37]: Нет, не прикалываюсь. Я бы прислала тебе фото, но если это хоть где-то всплывет, могут привлечь за распространение ложных новостей. Ну ты понял

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:38]: Тогда какого ты еще в гарпее своей торчишь и не едешь домой!

Anastasi Laine [2.20, в 19:39]: Сегодня бал. Я же говорила.

N Ø Я Ŧ H [2.20, в 19:40]: [сообщение удалено фильтром нецензурных высказываний]

Лайне надела платье. Сделала макияж: дрожащими руками замазала тональным кремом шрам на щеке и синяки под глазами. Затем достала из закромов тканевую полумаску и прикрыла ею верхнюю часть лица. Эголетсо, как подлинный трофей, повесила на шею. Перед выходом балтийка тоскливым взглядом окинула квартиру. Хлюпнула носом. Нажала на выключатель. Прихожая погрузилась в темноту.

Анастази понимала, что прежней Карпея больше не будет, и это её единственный шанс проститься с городом, которому она отдала пять лет своей жизни.

Дорога до ВАД занимала не больше пятнадцати минут, но даже столь короткой прогулки Анастази хватило, чтобы почувствовать подступившее отчаяние. Она старалась не смотреть по сторонам, поскольку улицы утопали в агитационных листовках, а пункты вакцинации продолжали активно принимать страждущих. При одном лишь виде распахнутой кареты Анастази испытывала ужас; память щедро подбрасывала картины поражённой Линейной и тел, что в кратчайший срок обратились углём.

Из витиеватых переулков доносился кашель. Хриплый, глухой, с надрывом — он преследовал вестницу по пятам. Почувствовав зов паники и страха, она тщетно напоминала себе, что скоро вернётся домой.

Когда начался снег, люди привычно подставили ему руки, но не снежинки падали им на ладони, а хлопья отравленного субстрата.

Некоторые жители рассеяно вышли на балконы. Другие повысовывались из окон. Третьи вовсе поднялись на крыши и открытые террасы.

Неизменным оставалось лишь одно: все как один вдыхали отравленный воздух. Элегия неотвратимо проникала в дома, где респираторы и маски не имели никакого веса, а после — в лёгкие.

День за днём количество костров по всему Градемину увеличивалось; сжигали не только поражённые останки, но и загрязнённые элегией личные вещи, мебель. Отдалённые от центра районы затягивало непроницаемым смогом. Не стихал огонь и на новоградских набережных; во всех уголках столицы гремели крематорские доспехи, и шелестело пламя.

Вопреки оттоку душ, немало людей очередью выстроились перед дверями ВАД. Большинство из них едва ли были старше Анастази. Впрочем, она невольно отметила, что такого ажиотажа, какой был в прошлые годы, не наблюдалось.

Академия пылала огнями. Запах литфия едва различался за ароматами, окутавшими главный корпус: благовониями и парфюмерией, алкогольными выхлопами да табаком и триумфом. Вестибюль и многочисленные коридоры приспособили к приёму гостей, а аудитории и классы поменьше переделали в «комнаты по интересам». Анастази не знала, что именно скрывалось за закрытыми дверьми — допускали в них исключительно по записи, — но из-под одной из них явственно проступала мара триумфа.

Вокруг было много людей. В парадных мундирах дефилировали послушники и послушницы: маски юных красморовцев были скошенными, обрезанными. Как бы насмешкой над теми, что носили их не снимая. Хлысты петлями были затянуты на крепких шеях новобранцев — никого даже не удивляла эта часть гардероба. Присутствие Красмор не воспринималось таковым, ибо даже сами охотники, коих здесь оказалось немало, предпочли забыться и забыть о страдающем городе.

Гильзовые ожерелья, браслеты, серьги да подвески — местная мода имела вполне определённый курс. Перешитая в вечерние костюмы униформа, духи с запахом металла и стекла — милитаризмом дышало всё вокруг. Зажигалки-пистолеты, мундштуки в виде пушек, медали и ордена… Музыка и маски, замысловатые наряды и блеск драгоценностей стали неотъемлемым сопровождением вечера, плавно перетекающего в ночь.

Поднявшись на второй этаж, Анастази взяла с подноса один из приветственных фужеров. За потерянностью она не заметила белёсый осадок на хрустальном дне. Только вестница собралась пригубить игристое, как заметила в стороне знакомый силуэт — высокого мужчину тридцати лет. Он был единственным, чьё лицо не тронула маска. Приглядевшись, Анастази узнала Кемрома: того, что так и не остался на погосте.

И он тоже увидел её.

Взгляд Кемрома остановился на Лайне. Капитан вздрогнул. Плечом задел проходящего мимо официанта. Тот уронил поднос с десятком бокалов игристого. Пол засверкал осколками. По ступеням потекло золото.

Звон стекла ещё долго бродил по многочисленным залам.

Встретившиеся однажды, Кемром и Анастази неотрывно смотрели друг на друга: он узнал её вопреки маске, а она нервно усмехнулась, когда вновь увидела его в солнцезащитных очках.

— Зи? — внезапно промурлыкал рядом женский голос. — Какими ветрами?

Подпрыгнув от неожиданности, Анастази обернулась и увидела Вилену. Из-за золотистой полумаски балтийка не сразу признала её. Жрица надела синее лёгкое платье и замазала литеры на открытых участках кожи.

— Не ожидала тебя здесь увидеть, — взволнованной улыбкой ответила Лайне. — Я-я прощаюсь с Градемином, я… Лучше расскажи, как ты, как дела в Санктории?

— Справляемся, — ответила Вейнберг. Её улыбка была столь заразительна, что на краткий миг Анастази поверила, будто в прежние времена они близко общались, и им вправду было дело друг до друга. — Мы были опечалены, когда узнали о твоём переводе. Почему ты решила проститься только сейчас?

— Да я машину хотела продать… — поделилась вестница. — Скоро обратно.

К ним подошёл Кемром.

— О, Анастази! — Вейнберг указала на него. — Позволь представить моего гарда: это Тсейрик кер Мор.

Анастази пришлось приложить немалые усилия, чтобы сохранить спокойствие. Реминисценциями перед глазами восстал образ умирающей Линейной и спутника, сетующего на коварную покровительницу.

— Мы знакомы, — не подумав, выпалила балтийка.

Этой фразы оказалось достаточно, чтобы Вилена напряглась. С натянутой улыбкой она спросила:

— Правда? Где же это вы успели?

— В одном клубе, — перехватил ответ Кемром. — Это было года… два назад?

Потерянная, Анастази кивнула.

— Неужели? Я была о тебе лучшего мнения. — Вилена поморщилась и, окинув озадаченную вестницу придирчивым взглядом, заметила на её шее крест. — О, что это у тебя? Не тяжело носить?

Анастази показалось, что она впервые увидела подлинную эмоцию на лице жрицы. Когда та коснулась креста, внутри всё напряглось.

— Нет-нет! — Анастази отпрянула. — В самый раз.

— Где ты его нашла? — не унималась Вейнберг.

— В интернете заказала, — промямлила Лайне и с опаской глянула на Кемрома. Тот промолчал. — Знаешь, у нас в Балтии любят такое. «Душерождённые» там, мёртвые демиборцы — это наш культурный код.

По сконфуженному лицу капитана Анастази поняла, насколько нелепо это прозвучало. В какой-то момент мужчина красноречиво прикрыл лицо рукой и опустил голову. Впрочем, от Вилены это укрылось. Всё сказанное она приняла за чистый осколок. Только Анастази облегчённо выдохнула, как жрица с обворожительной улыбкой попросила: