В шаге от вечности (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич - Страница 28

Выходит, аварийная заслонка перерезала коридор, который вел в бытовой отсек (который они называли кубриком, хотя он служил и спальней) и в приборный, и дальше, к энергетическому отсеку, который занимал треть внутреннего пространства корабля, но почти всегда находился в закрытом состоянии. А теперь все это было отделено от них стеной из сверхпрочного титанового сплава. Непроницаемой для воздуха стеной.

– Где командир? – спросила Эшли, уже не добавляя издевательское «сэр». Ей было по-настоящему страшно. – И что случилось?

– Командир теперь я. Майор Коберн мертв, – сказал Гарольд, и голос его был так же бесстрастен. На вторую часть вопроса он не ответил.

«Про мою смерть он сообщил бы таким же тоном», – подумала женщина.

– Я упаковал его в мешок и убрал его тело в шкаф. У него в голове дыра размером с монету, – продолжал капитан Синохара. – И это сделал не метеор, а поражающий элемент.

«Шкафом» они называли небольшой отсек-хранилище, его непрозрачная дверца была всего в паре шагов от кресла. Можно достать рукой. Хотя какие тут шаги?

Видимо, шок, который испытала Эшли, слишком явно отразился на нее лице.

– Какой еще элемент? Боевой ракеты?

– «Земля – космос». Нас атаковали.

– С поверхности? Гарольд, это правда? – больше она подыгрывать его церемониалу не собиралась. Зная человека пять лет, пусть даже «шапочно» – можно называть друг друга менее формально. Тем более, когда земля горит под ногами, и надо держаться вместе. Покойный майор, царь и бог на борту, еще на брифинге сказал им засунуть церемонии куда подальше и обращаться к нему и друг к другу по именам. В этой демократичности (или фамильярности?) была доля фальши, хотя пропаганда и твердила, что весь Корпус мира – одна большая семья, а в особенности его элита, военно-космические силы.

«Что за уставщина, леди и джентльмены? Мы на боевом задании, тут важна командная работа. Предлагаю называть друг друга по именам и без званий. Нас тут не сто человек команды. А в критической ситуации надо обращаться друг к другу быстро».

Они тогда ничего не возразили.

И тем более церемонии потеряли смысл, если на борту теперь остались они вдвоем.

– Это серьезно, да? – спросила она, глядя на напарника с тревогой. – Это не учения, приближенные к реальности? Нас не испытывают?

– А я что, похож на клоуна, Эшли? Вы вроде бы давно не стажер, а боевой офицер.

Скажи это другой, она бы подумала, что тот в бешенстве. И даже добавленное в конце фразы имя… было похоже на вынужденную уступку. Но голос Гарольда Синохары не выражал гнева. Ей иногда казалось, что он вообще не умеет его выражать. Злость и досаду – да. Но не гнев.

Да, Гарольд Синохара был ее инструктором по инженерной подготовке на высших командных курсах Корпуса мира в Бостоне. Хотя в первый день она принял его за кадета. Уж очень он был тогда щуплым, что вкупе с его невысоким ростом и лопоухостью вызвало у нее что-то вроде умиления. Да и форма у них была почти одинаковая, нашивки она не разглядела, а его айдент прочитать поленилась. И поплатилась за это. Спросила его какую-то ерунду про занятия, думая, что их статус одинаков, чем очень его, видимо, разозлила. Хотя Эшли поняла это не сразу – настолько непроницаемым было лицо японца (она про себя так его называла, хоть он был, если называть вещи точными именами, метис, хотя европейской крови в нем было немного).

Тот маленький инцидент стоил ей пары дополнительных дней в попытках сдать нормативы на тренажере. А он как нарочно постоянно подходил и контролировал. Симулятор полета был очень реалистичен, но ни одна из ситуаций не напоминала то, что произошло с ними теперь.

– А может, я похож на садиста? – произнес он, чуть смягчившись. – Наверно, я дал бы тебе знать, если бы это были учения.

После этого бортинженер надолго замолчал.

– Откуда выпущена ракета? – спросила Эшли, сложным акробатическим маневром посылая свое тело назад к ее креслу. Секунду она занимала положение в пространстве перпендикулярное тому, которое занимал собеседник.

– А не все ли равно? Пока сохранялась связь… в последние две минуты до удара… я слышал, что координаты ракетных пусков установили. Одна из точек – где-то в северо-западной части Германии. Шварцвальд. Другая – где-то на Балканах, горная местность. И атакованы не мы одни, а минимум три из кораблей, находившихся на орбите. Атакованы спутники класса «Гарпия» системы «Небесная сеть». Их кто-то расстреливал, как в тире.

– А тот лунный «грузовик», – спросила она, вспомнив, зачем они вообще тут оказались. – Что с ним?

– Он движется прежним курсом и идет на снижение. Он войдет в тропосферу как раз над Западной Европой.

*****

«Хьюстон, у нас проблемы», – это было любимое выражение Рона.

Оно означало приближение к некоему критическому порогу. Он его употреблял, когда напивался, и его могло вот-вот вырвать, когда не мог сдержаться в иных ситуациях, или когда просто бывал не в духе и вот-вот готовился впасть в истерику. Вполне нормальную для сидящего на успокоительных адвоката из мегаполиса, закоренелого холостяка и гедониста.

Естественно, он применял эту фразочку только в ее обществе. Потому что это была мягкая насмешка над экзотической профессией его сумасбродной GF. Сама «джи-эф» от употребления при ней этой фразы злилась, хотя и не до бешенства. Бешенство у нее вообще было трудно вызвать. Почти в любой паре она оказывалась той самой водой, которая может потушить любой пламень, хотя никто не назвал бы ее слабой или ведомой. Потушить и в хорошем смысле, загасив в конфликт, и в плохом, потушив то, что лучше бы оставить горящим.

Но сейчас Рона рядом не было, а значит, некому было произнести эту глупость. А между тем проблема определенно была.

И выражалась она в сигнале тревоги, который нельзя было выключить, как надоевший будильник (бегающий будильник был когда-то у них с Максом. Такая старая игрушка – его надо было сначала догнать, чтобы хлопнуть по нему и выключить. А еще он умел невысоко взлетать на пропеллере).

Чужих на базу проводить было нельзя, поэтому в периоды дежурства, переподготовки или бумажной штабной работы, она ночевала одна. Обычно по утрам домик будил ее медленно. Так советуют психологи. Конечно, у Рона программа «умный дом» была круче. У него она не только следила за всеми системами, не только управляла его распорядком, напоминая ему про заказ продуктов и оплату счетов (даже заказать и оплатить та могла самостоятельно), но и способна была полностью имитировать человеческое присутствие. Даже когда он бывал в разъездах, в его двухэтажном доме зажигался свет, двигались шторы, изредка включались экраны. Просто он панически боялся воров и грабителей, хотя в его районе такого не случалось уже лет двадцать.

Поставить такую систему в построенный на деньги налогоплательщиков казенный коттедж на военной базе было нельзя, да и не нужно. Тут все было проще. Только базовые функции. По утрам дом постепенно увеличивал освещенность, наполняя комнату приглушенными запахами и звуками соснового леса или Северного моря при легком бризе. А объемные картинки на стенах спальни создавали ощущение пробуждения на природе.

Но сейчас о плавности не было и речи. Нет, сигнал не рвал барабанные перепонки, но звонил громче обычного телефона. И так требовательно и настырно, что легко было проникнуться важностью.

Вначале Эшли приняла его за частный звонок. Это могла быть мама или Рейчел. Рон? Нет, он говорил у него сложное дело в Берлине, и до завтра он недоступен. Да и вообще она собиралась сказать ему, что он ей не пара, «ей надо двигаться дальше». Хотя он и сам мог опередить ее и такое сказать. Макс Рихтер? Нет и еще раз нет. К черту Макса. Пусть якшается дальше со своими дикарями. Нет, конечно, она его не сдаст, и даже попытается помочь, если он куда-то вляпается. Но и возврата к прошлому быть не может. Надо забанить и заблокировать его везде, внести во все черные списки, как она внесла его в свой самый главный – там, внутри, в сердце, в душе.