В шаге от вечности (СИ) - Доронин Алексей Алексеевич - Страница 102

Как только в городском бюджете выделят деньги, ремонт займет считанные дни. Город обновлялся, строился и ремонтировался почти без участия людей, приводил себя в порядок и заменял запчасти.

А вот и значок метро. Angel station. Манифестанты уже куда-то ушли. А может, их задержала полиция.

Синохара ориентировался по карте. Запутанная лондонская подземка, которую тут называли «Труба», судя по жалобам в сети вызывала у многих клаустрофобию, но ему почему-то захотелось посетить это место.

При спуске под землю на секунду у него началось учащенное сердцебиение, и показалось, что кто-то огромный душит его рукой в перчатке. Раньше с ним такого не было. Видимо, не отошел от стресса. А может, возраст сказывается. Стыдно. Ведь даже сорока пяти нет.

Народу внизу было много. Хотя метро не было популярным видом транспорта, на главных маршрутах в час-пик случались давки. Но логистика была рассчитана хорошо, пассажиропоток и нагрузки были равномерно распределены с надземкой.

Многие станции были закрыты непрозрачными перегородками и не функционировали. В других были доступны только некоторые платформы и перекрыты многие коридоры. В городе активно строили более дешевый и куда более быстрый надземный вакуумный монорельс, поэтому метро поддерживалось на плаву скорее как исторический памятник. Очень дорогой памятник. Но малообеспеченные категории им пользовались.

Указатели были не везде – и Д-реальность могла ответить далеко не на все вопросы, особенно по поводу маршрутов и направлений.

Иногда просьба указать кратчайшую дорогу заводила в тупик неработающих станций и глухие подземные переходы, заканчивающиеся железными решетками или бетонными барьерами, которым было явно лет двадцать, где работала от силы половина светильников.

И это одна из самых дорогих столиц мира, финансовый центр и законодатель моды... в вещах более важных, чем те, в которых правил Париж.

Скорость поездов была черепашьей по сравнению с вакуумными. Но в этом ретро была своя ламповая прелесть. И это позволяло прощать «Трубе» и граффити, и сор, и крыс с тараканами. Впрочем, все это было только в периферийных почти выведенных из эксплуатации станциях.

Вагон метро, где он ехал, оказался наполовину чернокожим, наполовину арабским. Но эти граждане выглядели цивильно. Возвращавшиеся с работы служащие, которые старались сэкономить лишний пенни, как тут по привычке звали глобоценты. Разбавлена эта гамма была небольшой каплей белой краски.

– Я тебе говорила, в метро одни черные. Закат Европы… – сказала вполголоса по-немецки полная женщина с брезгливо поджатыми губами в не очень новом деловом костюме, чей выговор выдавал в ней уроженку не Германии, а одной из восточноевропейских стран. – Белая раса умирает.

«А наше место занимают всякие отродья? Это она имела в виду?».

Гарольд усмехнулся. Выбраться из какой-нибудь Румынии или Молдавии, торговать цветами в павильоне и считать себя выше марокканского стоматолога или пакистанского солиситора… очень смело.

Реплика дамы была адресована ее соседке, худой старушке лет девяноста или даже больше с лиловыми волосами – прическа Помпадур. Та монотонно кивала, кожа ее напоминала черепашью.

«Если я доживу до такого возраста, то никогда не пойду в дом престарелых. Это не лучше, чем хоспис», – подумал Синохара.

Да, они общаются, занимаются спортом, даже творчеством. Но они не живут, а доживают, не имея никаких планов, кроме как принять лекарства, сходить в туалет, выйти на прогулку. Уж лучше умереть в попытках взять от жизни все, чем в маразме или с Альцгеймером вести бессмысленное существование на ренту … даже если заработал ее сам.

Он собирался трудиться до последнего дня и желательно умереть на работе.

Есть, конечно, и другие старики, богатые, которые играют в гольф и крикет. Но в метро они не ездят.

А все-таки – ведь и правда, как много тут Африки и Азии.

Но тут же вспомнил: «А сам-то я кто?». И рассмеялся.

В вагоне играл рэп на французском, в такт ему у кого-то из невидимого динамика негромко бил там-там. Но это совсем не раздражало, даже забавляло.

Big rabbit warren. Гигантская кроличья нора. Смешение упадка и прогресса, прошлого и будущего. Настоящий Вавилондон, где две трети населения уже не имели отношения к тем англам, саксам и норманнам, которые когда-то создали первую нацию на Земле, ставшую промышленной (да, еще раньше была Голландия, но это ничего не меняет). В других крупных городах островов примерно так же. Остальная Англия, не говоря о Уэльсе и Шотландии, сильно отличалась от них. Там население было более однородным. Да и более зажиточным... в массе. Хотя этнические и религиозные анклавы существовали и там, кроме деревень.

Вакуумные поезда носились по надземным путепроводам со скоростью пули, перевозя миллионы пассажиров. Но нельзя же залить бетоном самое старое в мире метро, некоторые станции которого невозможно полностью модернизировать? Проблемы с инфраструктурой – бич всех старых городов, даже очень богатых. Дешевле построить два мегаполиса на новом месте, чем доводить до ума старый, где почти каждый камень – это исторический памятник, и его нельзя трогать. В Японии эта проблема тоже стояла, но не так остро.

Синохара знал, что ржавый пояс Британии куда меньше, чем в Северной Америке и континентальной Европе – и не только потому, что она сама меньше.

Целые отрасли точно так же стремительно устаревали. Заводы разорялись, линии становились устаревшими до пуска в эксплуатацию. Распродать под офисы и выставочные центры их корпуса получалось не всегда, иногда проще законсервировать (по сути навечно) или снести. Но при этом промышленное производство росло, как и уровень жизни тех, кто имел работу. Собственники могли сдать в аренду незанятые площади, учитывая сверхдорогую землю. В целом экономика острова была динамичной, потому что начала перестраиваться на новый лад на десять лет раньше, чем большинство стран. К тому времени, когда Торговые войны достигли пика, тут уже были эффективные безлюдные производства, дополнившие постиндустриальный сектор. Великобритания не стала снова «мастерской мира», но теперь тут снова, как и в XIX веке, могли произвести на месте любой потребительский товар, если его не выгодно будет везти из стран, где цена рабочего часа ниже.

Впрочем, когда на заводе работает не пятьсот человек, а пять – фонд оплаты труда в себестоимости товара играет меньшую роль. Гарольд как раз недавно прочитал книгу экономиста Людвига фон Мизеса про теорию денег. Хотя и этих пять работодатели держали иногда лишь из-за закона, запрещавшего полностью безлюдные производства. Безлюдными назывались те, где минимум инженерного персонала все-таки оставался.

Центральные станции сияли чистотой, но даже здесь ему бросалось в глаза большое граффити кислотных цветов. Какая-то этника на тему девственной природы. Его не стирали – видимо, этот образчик самовыражения был признан имеющим художественную ценность.

И правда красиво. Но жутковато. Будто целая стена превратилась в джунгли со змеями.

А если ехать дальше к окраинам, к новым районам, то станции будут хуже и проще. В тех районах можно купить и дурь, и живой товар. Выходцы из бывших колоний составляли там почти половину населения. Иногда казалось, что половина Аравийского полуострова переехала сюда. Хотя континентальная Европа приняла их гораздо больше.

Это неудивительно… учитывая, какой на Ближнем Востоке бардак и упадок. Есть там и сейчас оазисы цивилизации... но их мало, по сравнению с эпохой нефтяного бума. Они не сумели им воспользоваться. Легкие деньги не пошли шейхам впрок… почти всем. Самые ушлые встроились в мировой правящий класс. Но они в основном жили за границей. А у них на родине к небоскребам до небес снова подбиралась пустыня.

Но ему на лондонские окраины пока не нужно. Он вышел на Trafalgar Square.

Полюбовался вестибюлем, а наверху – монументальной архитектурой, над которой, казалось, не властно время.

Прямо на Трафальгарской площади, там, где на Зимний Праздник ставили праздничное дерево, в воздухе висел видимый за сотни метров шар-экран. По его выгнутой поверхности тянулись буквы свежих заголовков, крутились трехмерные изображения, которые из любой точки вокруг площади были видны идеально.