Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем! (СИ) - Юраш Кристина - Страница 24

— Вот смотрю я на тебя и диву даюсь, — послышался голос, заставивший меня поднять глаза от роскошной шубы на суровое лицо. — Неужто ты не понимаешь, что вижу я, что на сердце у тебя, а что на устах? Неужто я не догадываюсь, что говоришь ты то, чему тебя научили? Неужто думаешь, что не видал, как вы на полянке собрались и решали, что делать?

— Нет, что ты, Елиазарушка? — проворковала я, глядя ему в глаза. Мороз и не думал спадать. — Да как можешь ты такое подумать, сердце мое?

Я уже дважды целовала его руку, чувствуя, что столбик термометра замер.

Но руку вырвали из моих рук, заставив меня удивиться.

— Ты почто отталкиваешь? — проворковала я, преданно заглядывая в красивые холодные серые глаза.

— Я же со всем сердцем, — прошептала я, снова беря его за руку. Он отвернулся.

А вот это уже наглость! Я тряхнула волосами, глядя на его огромную руку в своих руках.

— А с чего бы мне врать тебе? — спросила я, почти искренне. Я склонила голову на бок. Не помогает!

Ладно! Я выдохнула, прикидывая допрыгну или нет. В глубине души что-то сладко екнуло, когда я вспомнила поцелуй под вой метели. И мне стало так стыдно! «Только не говори, что хочешь повторить!» —   спросила я себя, ужасаясь своим мыслям.

Я даже нервно сглотнула, не решаясь…

— Может, и прав ты, Елиазарушка, — вздохнула я. — Не знаю, я как к тебе относиться… Столько людей загубил, которых я спасти пыталась… Наверное, не прощу никогда… И сейчас ты людей губишь…

— Что тебе до людей, — послышался голос. — Им до тебя никакого дела нет!

— А что? Разве должно быть дело? — спросила я, пожимая плечами. — Это мой выбор…

Нет, мне бы, конечно, хотелось, чтобы меня вспоминали, назвали в честь меня детей, даже мальчиков и однажды упомянули меня в мемуарах…

— Для этого ты меня звала? — послышался голос. Елиазар собрался уйти. Столбик термометра опускался до отметок «Ядерная зима». Человечество уже собиралось помахать своим концом.

Ну не умею я как Настенька!

Я отошла на несколько шагов.

— Ну вот и поговорили, — послышался холодный голос Елиазара.

Но он не знал, что я просто беру разбег!

— Ветры морозные, ветры ледяные, — начал Карачун, а откуда-то послышался страшный, но пока еще далекий гул тех самых ветров.

Подобрав расшитый сарафан, я бросилась к своему мужу. Заклинание или приказ, я точно не знаю, что там было, оборвалось на полуслове, когда я впилась в его губы поцелуем.

Вот что бывает, когда cнегурочка забывает слова на утреннике!

На детских утренниках такое лучше вообще не показывать впечатлительным детишкам. Мало ли, какое впечатление произведет развратная снегурочка, висящая на красавце и вовсе не дедушке Морозе. Пусть даже с благородной целью спасения всего живого в округе.

Ветры замерли, видимо, не зная, что им делать. Но узнают они об этом не скоро! Или не узнают никогда. Я очень на это надеюсь!

Я что? Зря в детстве на зимних качелях тренировалась?

Уроки жестокой, беспощадной и очень долгой любви на тяжком поприще познания мира даром не прошли!

Из всех детей, решивших на спор быстро научиться целоваться, примерзла почему-то только я! Видимо, другие дети халтурили и симулировали. А я была самая старательная и ответственная. Хотя, возможно, я просто понравилась качелям больше всех.

Замерзшие качели намекали, что у нас все серьезно. И отношения продлятся до весны. Или до первой оттепели, которую обещали через неделю.

Сама мысль о том, чтобы провести эти две недели во дворе, сливаясь в страстном поцелуе с бесчувственной железякой, вызвали у меня горячее желание разорвать внезапно вспыхнувшие отношения.

А где разрыв, так слезы, сопли и крики.

Разумеется, родители, прибежавшие на крики: «А Маруська целуется!» — обнаружили вовсе не первую умилительную детскую любовь, а суровый кровавый триллер с элементами эротики в виде обнимания шеста.

Меня сначала отодрали, потом отодрали, но уже ремнем. И сообщили, что нельзя целоваться с посторонними качелями! И приличные девочки так себя не ведут.

А вот про красивых божеств мне ничего не говорили. Поэтому я впилась таким поцелуем, от которого вокруг нас должна была образоваться проталинка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И тут я почувствовала, как мне начали отвечать, придерживая меня рукой за то самое место, которое подало эту идею.

— Значит так, да? — послышался чуть хрипловатый голос, когда я решила взять передышку на пару секунд. Но мне ее не дали.

Я чувствовала себя самой развратной из всех снегурочек. За исключением той, что когда-то стояла у меня под елкой и случайно упала на маленьких смешных гномиков, которых я любовно расставляю под елкой каждый новый год.

Поцелуй из категории «детский утренник» перерос во «взрослый корпоратив».

Эту слюнявую операцию по спасению мира я продумывала с самого начала диалога. И первые полторы минуты все шло строго по моему плану. А потом все резко передумало. И пошло прахом.

И все из-за меня. Я увлеклась…

— Заканчивай! — кричала я себе. — Мир спасен! Теперь должен твоей романтической качели по гроб жизни!

— Сейчас! — мысленно отмахивалась я, чувствуя, как натурально таю от его губ. — Ой, это все еще его плечи… Ничего себе… Мне казалось, что я вся толщиной с его руку… На которой, к слову я сижу, как на стуле.

И эта мысль опьяняла до состояния: «Не вздумай отвлекаться!»

Метель завывала, окутывая нас роем снежинок. Перед глазами снова стояли яркие костры на снегу, гортанное пение древних шаманов, а сам поцелуй напоминал древний ритуал, от которого мурашки бежали по коже…

— Довольно, — послышался чуть сбившийся голос, когда губы решили взять передышку.

— Да, довольно, — эхом повторила я, глядя в серые глаза. Я была полностью согласна, что этого вполне достаточно, чтобы внезапно вставший перед глазами конец света, был временно отложен.

И тут я почувствовала, как после слов «Довольно!» ко мне снова потянулись губы. Я усмехнулась, осторожно принимая поцелуй.

— Дай-ка я хоть в глаза твои бесстыжие посмотрю, — послышался голос, а метель подняла мою шубу, свисающую меховым плащом вниз.

— Стыд искать будешь? — спросила я, все еще тяжело дыша. — Поищи в левом глазике. Там я видела его в последний раз. В правом нет. Я точно проверяла.

— Ты почто так делаешь? — рассекретили мой гениальный план. На меня смотрели строго, как на школьницу в мини-юбке.

— Хорошо, — вздохнула я, слезая с его рук. — Обещаю…

Я ковыряла носочком сапога наметенный снег.

— Я больше так никогда не буду! Просто не сдержалась! Но я обязательно учту это на будущее! — звонким голосом, словно читая стих на школьной линейке, выдала я, опуская голову и пряча руки за спину.

— Я что-то не понял! — усмехнулся Елиазар, глядя на меня пристально с недоумением.

— Что тут непонятного! Ну вот и все, — вздохнула я, делая очень виноватый вид — Пообещала? Пообещала! Теперь можете спать спокойно! Больше целоваться ни-ни! А то мало ли, что!

Я осмотрелась на предмет синоптического ужаса. Погода была вполне терпимой. Не то, что раньше, когда зуб на зуб не попадал. Там, где только что стояло древнее божество, не было даже следов.

— Ничего себе! — послышался голос Бурана. Они с Метелицей сидели в пышных снежных кустах. Глаза у них были такими большими, словно они там какали…

— Во девка дает! — изумилась волчица, выбираясь из кустов и отряхивая снег.

— Ну да! К самому Карачуну лобызаться полезла! — проскрипело трухлявое дерево, которое появлялось то здесь, то там. — Кто бы мог подумать! К самому повелителю Навьего царства морозов и темноты!

Но меня интересовал хомяк! Главное, чтобы он в спячку не ударился!

Переживала я зря. Возле разлапистой ели стояли старые сани, покрытые потертыми шкурами.

— Подь сюды, Марфушенька, — слышался голос убогого старичка в дырявом кожушке.

Марфуша шла так, что медведи-шатуны записались бы ней в балетную школу. Кое-как доковыляв до саней, в которых впрягли чахлую лошаденку, дышащую паром, Марфа присела на них. Сани тут же заскрипели и провалились в снег. Лошадка с ужасом повернулась, глядя на Марфу, усаживающуюся поудобней на шкурах.