Тени над Гудзоном - Башевис-Зингер Исаак - Страница 82

— Слышу.

— На чем я остановилась? Ладно, все равно. Да, я не сплю. Есть я тоже не могу. За эту пару недель я похудела на восемнадцать фунтов. Ты меня не узнаешь, Герц, когда увидишь. Мне говорят комплименты. Я помолодела на десять лет. Разве люди знают, что приходится переживать другому человеку? Узнают только тогда, когда он уже протягивает ноги. Я живу только на кофе и водке. Да, дорогой, твоя Эстер стала пьяницей, но, слава Богу, никто этого не замечает. Да и как я могу опьянеть, если я пьяна еще до того, как выпью? Я хочу, чтобы ты знал одно: я тебе не изменяла — ни духовно, ни даже физически. Я принадлежу тебе, и не потому, что я этого хочу, а потому, что у меня нет выбора. Я была страшно зла на тебя, но после того, что я совершила, злость ушла. Я теперь богатая женщина. Не могу тебе описать, в какой роскоши он живет. И он все делает для меня. Он увешал меня драгоценностями. На следующий же день после свадьбы он переписал завещание, чтобы через сто двадцать лет не возникло бы никаких проблем. Он завещал мне все свое состояние. Ой, Герц, мне хочется смеяться. Тебе было жалко купить мне билет в театр. Ты торговался со мной по поводу каждого пенни. А тут человек засыпает меня золотом. У меня прямо голова кружится. Иногда мне кажется, что все это сон. Откуда этот человек добыл такое состояние, я понятия не имею. Он из тех людей, которым деньги сами текут в руки. Все к человеку приходит само: деньги, нужда, почет, унижения. Не надо ни за чем гоняться. Да, о чем это я? Я начинаю говорить и забываю. Я это вот почему говорю: на что мне теперь деньги? Я больна, Герц. Намного серьезнее, чем ты думаешь! Я сделала это, и мне тоскливо. Ты это заслужил, но и мне самой не лучше от того, что я сделала. Я себя окончательно угробила. Каждую минуту может произойти катастрофа. Смерти я не боюсь, но стать сумасшедшей не хочется. У меня был один сумасшедший в семье, и поэтому я боюсь…

— Ты должна пойти к врачу.

— К какому еще врачу? Я и так хожу к врачу.

— Не к такому врачу.

— Так к кому же мне идти? К психиатру? У психиатров я тоже уже бывала. Моя жизнь была перед тобой как открытая книга. Но я тебе не все рассказывала. У меня было несколько секретов. Врачи ничем не могут помочь. Герц, ты и сам это знаешь. Есть только один человек, который может мне помочь. И этот человек — ты.

— Чем я могу тебе помочь?

— Не относись ко мне плохо. Это все. Я не хочу, чтобы ты был мне врагом. Я боюсь твоей ненависти, как смерти.

— Я тебе не враг.

— Презрение хуже ненависти. Тебе это прекрасно известно…

3

— Эстер, уже очень поздно, — сказал Грейн.

— Ну и что из того, что поздно? Уже так поздно, что скоро станет рано. А что, если не спать всю ночь? Я не спала больше ночей, чем у меня волос на голове, и ничего, как-никак еще жива. Герц, я обязательно должна тебя увидеть!

— Когда ты меня хочешь видеть?

— Сейчас, сегодня. Называй это как хочешь.

— Посреди ночи?

— А что плохого в том, чтобы увидеться посреди ночи? С чего это люди устраивают такую панику по поводу ночи? Ты можешь выспаться завтра или в любое другое время. Я тебя так люблю!

— Эстер, ты говорила долго. Позволь и мне кое-что сказать.

— Что ты хочешь сказать? Говори.

— Эстер, я совершил достаточно дурных поступков на своем веку, и я не могу продолжать идти по этому пути.

— По какому пути? О чем ты болтаешь?

— Эстер, я причинил слишком много зла. То, что произошло со Станиславом Лурье, это предел. Я убил его, убил в буквальном смысле этого слова. Лею я тоже все равно что убил. Я больше не могу вести такую жизнь. Я должен положить конец этой двойной игре. Сколько мне еще суждено жить, я хочу прожить честно. Иначе я лучше сдохну.

— Что случилось? Ты вернулся с покаянием к вере?

— Я просто не могу продолжать падать все ниже и ниже.

— В чем же будет заключаться твое покаяние? В том, что ты сохранишь верность дочери Бориса Маковера?

— Кому-то я должен быть верен. Я уже болен ото всей этой лжи.

— Ну, раз уж возвращаться к вере с покаянием, то возвращаться на самом деле. Если ты каешься по-настоящему, то ты должен вернуться к своей жене, которая отдала тебе лучшие годы жизни. Она страдает без тебя, умирает без тебя. А дочка Бориса Маковера молода, здорова и к тому же богата. Она получит в наследство состояние своего отца, и я слыхала, что ее муж тоже оставил ей приличную страховку. Так что если уж ты кого-то жалеешь, то жалей слабых, а не сильных.

— Как бы то ни было, мы оба должны уметь владеть собой. Иначе начнется такая путаница, что мы никогда из нее не вылезем.

— Ты что, заделался проповедником? Уста твои проповедуют, но мысли твои призывают меня. Я бы не была так больна, если бы ты не призывал меня все время. Я слышу твой голос, буквально слышу, как ты зовешь меня. Я сижу и читаю газету и вдруг слышу твой голос. Точно так же, как я слышу его сейчас по телефону.

— Эстер, ты больна.

— Да, я, конечно, больна, но я не глуха. Я знаю, ты скажешь, что у меня иллюзии, галлюцинации и неизвестно что еще. Но каждый раз, когда я слышу твой голос, кровь застывает в моих жилах и у меня перехватывает дыхание. Может быть, ты сам даже не знаешь, что зовешь меня, но эти вещи связаны с подсознанием. Оказывается, ты по мне тоскуешь и сам не знаешь об этом.

— Я об этом знаю, Эстер. Прекрасно знаю.

— Ты тоскуешь по мне?

— Да, тоскую.

— Ну, слава Богу, что ты еще способен произнести правдивые слова. Ты тоскуешь по мне так, что едва с ума не сходишь, и из-за этого и меня тоже с ума сводишь. Герц, дорогой мой, есть вещи, которые сильнее нас. Я когда-то думала, что человек сам себе хозяин, но ничего подобного. Я не должна тебе этого говорить, но кому мне это сказать, если не тебе? Когда он ко мне прикасается, я вся содрогаюсь. Закрываю глаза и пытаюсь представить, что это ты, но от этого мне становится еще хуже. Я не знаю, что делать, Герц. Я каждую минуту хочу убежать, но куда мне бежать? И я не могу дурить этого человека, этого мистера Плоткина. В конце концов, он не принуждал меня выходить за него замуж. Он — безвинный статист в этой страшной драме. Я хочу умереть. Я уже пыталась принять таблетки снотворного, но и этого я тоже не могу. Я говорю тебе сейчас чистую правду. Клянусь костями моих богобоязненных родителей, а такой клятвы я еще никогда не давала. Я, наверное, скоро буду с ними, и я не стала бы оскорблять их память…

— Эстер, что я должен сделать?

— Ты одет? Или лежишь в постели?

— Я одет.

— Выходи и давай встретимся. Если хочешь, можешь приехать ко мне. У него частный дом на Хикс-стрит. Можешь его посмотреть…

— Я не стану приходить к нему в дом. Особенно сейчас, среди ночи…

— Глупый мальчишка, он просил меня, чтобы я тебя пригласила. Этот человек не знает ревности. Иногда мне кажется, что даже наоборот… Есть такие мужчины. Он просто покоя мне не дает из-за того, что я тебя не привожу. Что вокруг меня происходит? Все кругом запутано и идет наперекосяк. Он сам тоже ненормальный человек. Такова горькая правда. Он рассказывает такие вещи, что я собственным ушам не верю. А меня нелегко поразить. Иногда я начинаю верить, что весь нынешний мир — это один большой сумасшедший дом. Как же иначе могли появиться Гитлер, Сталин и прочие дьяволы? Один раз я нанесла визит в сумасшедший дом, посетила там своего дядю и видела там, как один сумасшедший насмехался над другим… Все, что ты должен сделать, это проехать на машине по Бруклинскому мосту, и ты сразу же окажешься на Хикс-стрит…

— Напрасные разговоры. Я не стану сейчас наносить тебе визита.

— Ну, тогда мы можем встретиться на улице.

— На какой улице?

— Где твоя машина?

— В гараже.

— Я возьму такси и подъеду на Манхэттен. Мы можем встретиться на Пятой авеню, или на Бродвее, или где ты только захочешь.

— Везде все закрыто.

— А кому надо, чтобы было открыто? Мы где-нибудь просто сядем и поговорим. Если у тебя есть машина, мы можем посидеть в машине.