ХВ Дело № 3 (СИ) - Батыршин Борис - Страница 74

— Как вы себя чувствуете, Яков Григорьевич? Встать можете?

Говорила очень красивая женщина с белым, как мел лицом — с некоторым запозданием он узнал в ней Елену Коштоянц, давнюю пассию Давыдова, которую ему не раз приходилось видеть во флэшбэках — в том числе, и в весьма пикантной обстановке. Сам Алексей сидел в точно таком же кресле и точно такой же утыканной проводами шапочке в противоположно углу лаборатории — ничем иным это помещение быть просто не могло. Голова альтер эго бессильно склонялась на грудь, запястья обеих рук притянуты к подлокотникам широкими кожаными ремнями.

«Да это же он и есть, запоздало сообразил Яша. В смысле — сам Давыдов, собственной персоной, в своей собственной семнадцатилетней плоти, как и он, похоже, пребывает в своей. А Симагин, выходи, вернулся в двадцать первый век, в собственное шестидесятилетнее тело? Да у них ведь всё получилось?..»

— Вы можете встать, товарищ Блюмкин? — повторила женщина. — Марк, помоги Якову Георгиевичу.

— Ничего, спасибо, я сам. — он поднялся из кресла, повертел в руках «Браунинг» — действительно, тот самый, что подтверждает навсегда врезавшийся в память номер — и неловко засунул его в висящую на боку деревянную кобуру. Марк Гринберг предупредительно подхватил его под локоть. Яша хотел возразить, что собственные ноги едва держали, и он, опершись на руку молодого человека, поковылял к входной двери. За ними направилась миловидная девушка, одетая, как и Гринберг, в коммунарскую юнгштурмовку. Следом плёлся, нервно поскуливая и оглядываясь на труп, большой лохматый пёс.

…собака-то им здесь зачем? Хотели сперва на ней проверить работу установки?..

Гул, издаваемый установленной в комнате аппаратурой, будто бы стал громче, тон его изменился, став выше. Яше показалось сначала, что это ему почудилось, но обернувшись, он убедился — да, с приборами действительно что-то творилось, и, скорее всего, что-то скверное. Подозрительный гул усиливался, переходя в визг; в электрических потрохах постановки что-то лилово мигало, будто там проскакивали крошечные трескучие молнии — и каждая из них сопровождалась волной острого запаха, какой бывает обыкновенно после сильной грозы.

— Вы тоже, мистер Кроули! — Коштоянц качнула стволом «Браунинга» (и когда он успел оказаться у неё в руке?) указывая на дверь. Человек, к которому она обращалась — немолодой, обрюзгший, с большими залысинами над высоким лбом и пронзительными, но полными страха глазами, торопливо прошмыгнул в дверь. Яша заметил, что руки у него связаны куском электрического провода.

В лаборатории ещё оставались люди — двое, в лабораторных грязных халатах, причём один сидел, согнувшись, на стуле, и лица его Яша не разглядел. Да он особо и не пытался — повернулся и на подгибающихся ногах вышел вслед за Еленой Коштоянц из лаборатории. Спину ему буравил визг установки Гоппиуса с которой — Яша чуял это печёнкой и прочими своими внутренними органами — что-то было очень не так.

При виде Порога у Яши захватило дух. Ничего столь же грандиозного и пугающего он не видел даже в двадцать первом веке — да и что такого особенно страшного он мог увидеть в мирной, благополучной Москве, за исключением, разве что, спецэффектов на широком экране? Здесь же всё было настоящее, и он стоял перед этим, раскинув руки и, кажется, даже приоткрыв рот. Как и все собравшиеся перед бараком-лабораторией, Яша не мог оторвать глаз от этой кошмарной дыры в преисподнюю, пульсирующей на отвесной скале в такт пронзительному визгу, долетающему из-за распахнутой двери. И потому не обратил внимания на старшину в фуражке с малиновым ГПУ-шным околышем, спешащего к ним навстречу. В руках он сжимал казачий карабин, а на широкой физиономии рисовалась крайняя степень неуверенности.

Елена, не дав старшине заговорить, сунула ему под нос алые корочки со знакомой четырёхбуквенной аббревиатурой.

— Товарищ Бокий погиб, старшина. Убит агентом мирового капитала и английским шпионом. Вот им. — она ткнула стволом «Браунинга» в Кроули. — Возьмите его под стражу и прикажите свои людям оцепить лабораторию.Никого туда не пускать до моего прямого распоряжения, уяснили? Я, как старший по званию сотрудник ОГПУ, принимаю командование.

На физиономии старшины немедленно проступило облегчение — всё в порядке, начальство в наличии, есть, кому командовать! А его, старшины, дело — выполнять указания уполномоченного товарища, вот, этой самой московской дамочки с грозным удостоверением, которое она только что предъявила по всей форме.

— Товарищ Коштоянц, что это за балаган?

Барченко решительно протиснулся через толпу, расталкивая людей локтями — на этот раз они не уступали ему дорогу, захваченные грандиозным зрелищем, разворачивающихся перед ними на отвесной каменной стене.

— Что вы тут затеяли, Елена Андреевна? — повторил учёный. — Старшина, я приказываю немедленно её арестовать…

— Старшина, на месте! — В голосе женщины прорезалась бритвенно-острая золингеновская сталь. — Исполняйте полученное приказание!

Она сделала шаг к Барченко и заговорила вполголоса:

— Всё кончено, Александр Васильевич. Ваш с Бокием заговор целиком раскрыт, и сейчас, в это самое время в Москве арестовывают Трилиссера, Корка и прочих ваших соучастников. Ступайте к себе в палатку, разбираться будем потом, когда приедут… компетентные товарищи. А пока прошу вас ни во что не вмешиваться. Поверьте, вы ничего не добьётесь и только повредите себе ещё больше.

Последние слова ей пришлось произнести гораздо громче, почти выкрикнуть — вибрирующий вой в лаборатории стал почти оглушительным. В дверях появился Гоппиус. В распахнутом халате, с бешеными глазами на белом лице, он стоял, вцепившись скрюченными пальцами в косяк двери.

— Бегите! — прохрипел он. — Поток энергии вышел из-под контроля, спасайтесь!..

Визг почти перешёл в ультразвук, отчего у Яши заболели зубы. Гоппиус оторвался от косяка и попытался бежать, но не устоял и покатился под ноги Марка с Татьяной. Но те даже не обернулись — как и все остальные, они смотрели на Гиперборейский Порог.

Контур громадного пятна налился ярко-фиолетовым огнём, цветные спирали в чёрной сердцевине замелькали ещё быстрее — и превратились в нечто вроде неровного обелиска, опутанного, словно цепями, призрачными молниями. От этого обелиска к башне-антенне протянулся лиловый, скрученный из тех же молний, жгут. Решётчатые конструкции вспыхнули, засветились лилово-фиолетовым, и башня на глазах стала оплывать, оседать, как восковая свеча на угольях костра. Одновременно из-за Порога донёсся гул — вибрирующий, прерывистый, словно сотня великанов слаженно били в громадные медные цимбалы.

…А мы, покинув сосновые ящики, гибель мирам несём,

И нашему мёртвому барабанщику по барабану всё! — припомнился Яше припев безумной песенки, спетой когда-то альтер эго. Всё правильно: живые не могут извлекать такие звуки, каким бы инструментом они для этого не воспользовались. Это — не человеческое, не наше…

— Прочь отсюда, все! — отчаянно закричал Гоппиус. Он сделал попытку подняться, но не сумел, и теперь отползал в сторону на четвереньках. За его спиной, из распахнутой двери лаборатории летели фиолетовые молнии, и Яша с ужасом увидел, как от башни по проводу, соединяющему её с крышей барака, слетают пульсирующие лиловые шары энергетических разрядов.

— Бегите же, идиоты! Сейчас здесь всё…

Ультразвуковой визг стал нестерпимым, окружающее — скалы, озеро, деревья — казалось, пульсировали в такт ревущим за Порогом цимбалами, и в такт с ними сжимался и расширялся сияющий контур на скале.

— Не-е-ет!

Барченко повернулся и кинулся вверх по осыпи, снося, словно кегли, тех, кто имел неосторожность оказаться у него на пути.

— Не-е-ет! Не дам! Не позволю!..

Яша не мог оторвать взгляда от этой сцены, но боковым действием заметил, как Кроули дёрнулся, чтобы бежать вслед за учёным. Не вышло — старшина, получивший наконец-то ясные указания, чётко, как на тренировке, сбил англичанина ударом приклада и встал над ним, уперев дуло карабина в затылок.