ХВ Дело № 3 (СИ) - Батыршин Борис - Страница 72

Вслед за Марком и Татьяной я вышел из барака-лаборатории. Уж не знаю, нарочно ли Гоппиус распорядился поставить здание так, чтобы единственный выход смотрел точно на скалу с Порогом, или это получилось случайно, а только первое, что мы увидели — это огромный провал в каменной стене. По краям он был оконтурен чем-то багровым, а внутри плясали, свивались в спирали и снова рассыпались светящиеся ленты, составленные из мириад пульсирующих разноцветных точек. Именно они и издавали этот шмелиный гул — теперь он стал ещё громче, поглотив все прочие звуки, и пульсировал в висках, внутри черепа, отдаваясь даже в глазные яблоки.

…Инфразвук? А, плевать…

— Значит, он действительно существует?..

Елена наконец отпустила мою многострадальную ладонь. Сейчас она стояла рядом со мной, на крыльце — на лице не осталось и следа жутковатой пергаментности, бросившиеся в глаза в первые секунды после…

После чего? Что это, вообще, было? А, плевать… главное — у нас получилось!

…Чему ты радуешься, болван? Или забыл, что пять минут назад сказал Кроули? Так он был прав, если что — вот они, врата в Ад…

Я кивнул, не в силах издать ни звука. Во рту, в горле — вся пустыня Сахара, глаза немилосердно режет, словно и под веки сыпанули песочку.

А где остальные? Марк с Татьяной — вот они, остановились, отойдя от крыльца всего на несколько шагов. Егор-пирокинетик держится рядом с ними, и все трое не отрываясь, смотрят на пульсирующее на скале адское нечто.

Алкаш заходится в лае. Он прижался к ноге Татьяны, хвост не просто поджал — вытянулся вдоль живота. Да, пёс, ты прав: по сравнению с этой чертовщиной «чёрный старик Куйва» — не более, чем безобидное граффити. Могу представить, что сейчас творится у лопарей, наблюдающих всё это через озеро…

Барченко, пошатываясь, ковыляет вверх, к осыпи — собравшиеся перед бараком люди почтительно расступаются, давая ему дорогу. Нина идёт рядом и, кажется, держит учёного за руку. А где Гоппиус, неужели не пожелал даже выглянуть, полюбоваться на дело рук своих?

Я обернулся. Ну да, вон он, делает вид, что возится с приборами. Понимает, что ему, быть может, предстоит отправиться туда вслед за Барченко — и, похоже, не горит желанием. Что ж можно понять, у меня самого при виде этой штуки по спине пробегает холодок, и колени предательски слабеют…

Кроули стоит рядом с Гоппиусом и борется с желанием выглянуть наружу. А ведь насчёт адских врат он, похоже, ляпнул отнюдь не ради красного словца, и теперь вдруг осознал, что вот они, открылись — и он совсем рядом, в какой-то сотне шагов, и что будет дальше — не сможет теперь подсказать ни Книга Порога, ни его собственное оккультное учение «Телема».

Я встряхнулся — как собака, всем телом, сбрасывая с себя остатки наваждения. Марк и Татьяна уже пришли в себя, опомнились, и глядят на меня выжидающе.

— Ну, что застыли? — удивительно, но я сумел-таки заговорить. — Оружие к бою! На всё про всё у нас минуты три, пока Барченко не опомнился. Марк, Таня — бегом за Блюмкиным. Он, надо полагать, в медицинской палатке, здесь я его не видела. Елена, постой у дверей. И никого не пускай, хорошо?

Я ожидал язвительной реплики, но она только кивнула и достала из-за отворота кожанки (и когда это успела её надеть?) «Браунинг №1». Я последовал её примеру, выдернув свой пистолет из коробки, и шагнул внутрь, не забыв захлопнуть за собой дверь. Гоппиус обернулся — и увидел уставленное прямо в лицо ему дуло. Конечно, размерчик не тот, что у «Кольта 1911», но когда он смотрит прямо в физиономию, то диаметр его разрастается до габаритов железнодорожного тоннеля…

— Власть переменилась, Евгений Евгеньевич. — я позволил себе усмешку, надеюсь, в меру гадкую. — Сейчас вы отходите от аппаратуры, ни к чему не прикасаясь, и садитесь вон туда, в уголок, прямо на пол. Руки я вам, уж извините, свяжу, так нам обоим будет спокойнее.

Гоппиус пытался что-то сказать, но вместо этого издал какое-то сдавленное, жалобное мычание. Я быстро стянул ему запястья заранее припасённым куском провода.

— Теперь вы, мистер Кроули!

Я говорил по-русски, но чёрный маг всё понял. Он подошёл и послушно протянул руки.

— Теперь оба сидите очень-очень тихо — и тогда, если повезёт, доживёте до вечера.

Дверь распахнулась, в лабораторию вошла Татьяна. За ней в двух шагах шёл Блюмкин — Марк поддерживал его под локоть. Елена пропустила ивсех троих внутрь и последовала за ними. Последним в помещение прошмыгнул Алкаш — и тут же забился под стол, рыча оттуда на весь мир, ставший в одночасье таким пугающим и неуютным.

Я вытащил из-за стойки с приборами ещё одно лабораторное кресло — точную копию первого. Нашарил на полке жгуты проводов и принялся по одному подключать их к клеммам. Никаких штыковых разъёмов — приходится откручивать гайки, наматывать медные жилки, потом снова затягивать.

А минуты стремительно утекают. Сколько их ещё должно пройти, чтобы Барченко надоело любоваться на Гиперборейский Порог, и он вернулся в лабораторию? А ведь ещё есть пирокинетик Егор, которого я совершенно упустил из виду — если он решит, что мы задумали что-то скверное, запросто может пустить в ход свой огненный талант, и тогда нам всем тут мало не покажется…

…так, последняя гайка затянута. Делаю знак Марку — усадить «дядю Яшу» в кресло, проверяю положение ручек, тумблеров, стрелок на шкалах многочисленных приборов. Елена стоит у двери, слегка приоткрыв её стволом пистолета, и смотрит наружу. Так, с этой стороны пока можно ничего не опасаться.

— Кх-х… Давыдов, что всё это значит? Что вы задумали?

Ого, у Гоппиуса прорезался голос?

— Сейчас сами всё увидите. Вы, главное, не делайте резких движений, а то вон, собака нервничает…

Алкаш уже справился со своими собачьими страхами, вылез из-под стола и теперь вместе с Татьяной стережёт пленников. Вид у пса действительно не слишком приветливый — шерсть на холке дыбом, верхняя губа подрагивает, обнажая здоровенные жёлтые клыки.

— Да, но как же…

— Каком кверху. Или вам ещё и рот заткнуть?

Гоппиус замолкает — глаза его, уставленные на меня полны страха пополам с удивлением.

…Не ожидали, Евгений Евгеньевич? Я, признаться, и сам не очень-то ожидал…

Всё. Время вышло. Теперь — только вперёд. «Гоу! Гоу! Гоу!» — как кричат сержанты-десантники в голливудских боевиках, когда по одному выталкивают солдат в открытый люк самолёта, за которым ничего, кроме прочерченной трассерами бездны, и единственная надежда за спиной, в собственноручно уложенном и туго, как полагается, затянутом парашютном ранце.

Х

Если я чего и опасался всерьёз — так это рецидива потери памяти, который случился со мной при том, первом «обмене разумами». Хотя, насколько мне было известно, «дядю Яшу» минула чаша сия — придя в себя у меня на даче, он ясно и отчётливо помнил всё. Но беспокойство никуда не девалось — наверное, потому, что для меня сейчас даже частичная амнезия стала бы подлинной катастрофой. Справится Марк или нет — это ещё бабушка надвое сказала, несмотря на то, что я в деталях, несколько раз подряд, объяснил ему и заставил повторить всю последовательность действий. Любая ошибка здесь могла стоить нам очень дорого, и меня по-настоящему пугала мысль выпустить ситуацию из-под контроля, и ремни, стягивающие мои запястья и лодыжки, ничуть не прибавляли уверенности.

Наверное, это было написано у меня на физиономии, потому что Марк, положив руку на рубильник (в другой руке у него был пистолет) состроил успокоительную мину — «ничего, мол, обойдётся, до сих пор сколько раз обходилось, вот и сейчас…» — и дёрнул эбонитовую ручку вниз в тот же миг, когда я крепко зажмурился.

Не было ничего — я просто открыл глаза и увидел затылок стоящего возле контрольного щита Марка. А потом и того, на кого он смотрел -самого себя, спецкурсанта Давыдова во втором лабораторном кресле, установленном напротив, шагах в пяти от моего. Сидящий тоже пошевелился, издал негромкий стон, открыл глаза и дёрнул руку к лицу, чтобы протереть глаза, никак не желающие разлипаться. Но ремни, которыми мы предусмотрительно обездвижили моё бывшее тело, держали крепко, а потому Алёша Давыдов — на этот раз действительно он, а не самозванец, овладевший его телом — ограничился ещё одним стоном.