Атташе (СИ) - Капба Евгений Адгурович - Страница 38

— Действительно, дай человеку одеться, — сказал я.

Арис нехотя убрал клинок. Пастух встал с табуретки, сверкнув голым афедроном, и прошлепал босыми ногами к сундуку с одеждой. Вообще убранство этой однокомнатной глинобитной хижины было весьма скромным. Кажется, его же собственные овцы жили в гораздо лучших условиях. Не смущаясь неприкрытых чресел, он надел штаны, сунул ноги в кожаные башмаки, опоясался и сел обратно на табуретку.

— Ну, на душегубов вы не похожи. А вот на служивых — очень даже. Только не на тех служивых, что нынче как грибы во время дождя появились в каждом портовом городишке побережья, а на настоящих — тут вам и выправка, и стать... — он почесал подбородок, — Небось, из тех, кто за натальских скальподеров против городских краснобаев воюет? Ну-ну... Мне что те, что эти... Вы с каким интересом ко мне заявились? Рек-ви-зи-ци-я?

— Нет, отец, никаких реквизиций. Нам проводник нужен, — я ткнул пальцем в сторону окна, где виднелись горные отроги, — Туда.

— И на кой черт вам на Хребтину?.. — сначала задумался дед, а потом почесал затылок и выдал: — Короче, восемьдесят пять.

— Ого! — сказал Арис, — Аппетиты у вас! Может, мне кинжал обратно достать?

Даже матерого бойца невидимого фронта пробрала спокойная наглость этого жителя предгорий.

— Ну, достань. А на Хребтину сам попрешь. Тут кроме меня на расстоянии двадцати миль — только эти оловянные солдатики да войсковые караваны... Иди, у них проводника попроси.

Вдруг за окном послышался громкий рокочущий звук, и в дверь тут же сунулась усатая рожа Кузьмы, который обвел взглядом помещение и сказал:

— Кирасиры!

— Твою мать! — откликнулся я.

Это был звук двигателя газогенераторного грузовика. Преодолеть подъем от дороги к хижине для них — дело трех-четырех минут! Пастух почесал затылок снова и выдвинул новое предложение:

— Короче, сто — и я вас спрячу так, что ни одна паскуда городская не найдет. А вечером пойдем по горам гулять.

— Идёт! — мы пожали друг другу руки.

Везет мне на интересных персонажей. Вот этот пастух, например, куда как непростой дядька! Не бывает таких пастухов. Эти мои мысли тут же нашли свое подтверждение: гуськом, один за другим наш отряд спустился в подпол хижины — и остановился в нерешительности. Над нами негромко стукнула, закрываясь, крышка люка, потом шоркнула соломенная циновка. Оглядевшись, мы синхронно поцокали языками. Все, кроме Ариса, конечно.

— Запасливый отэц, э? — у Эшмуназара снова прорезался акцент.

Подполье, а скорее — пещера, простиралось подо всей невеликой пастуховой усадьбой и имело выход в полу овчарни. Лучики света пробивались сквозь щели скалистой породы, поднятая нами пыль кружилась и парила в воздухе, создавая мистический ореол. И всё свободное пространство под каменными сводами было уставлено толстыми тюками, добротными ящиками, плотными свертками — Бог знает с чем. Арис прищурился:

— Контрабанда!

— И что? — удивился я.

Какое нам было дело до того, что кто-то обходит таможенное законодательство Дагона в частности и Федерации в целом? Особист пожал плечами, а потом вернулся к лестнице у люка и занял позицию под ним, на ступеньках, извлекая из большой кобуры пистолет Федерле.

Ребятам ничего объяснять было не нужно. Я остался тут же, с Арисом, приняв у Теса карабин, Эш и Кузьма с винтовками наперевес двинулись к ходу в овчарню, чтобы в случае чего зайти супостатам во фланг, Тесфайе чуть ли не на ощупь обследовал обширное подземное хранилище, выискивая возможные дополнительные пути для отступления — или атаки.

— ... кто такие? Я вас не звал. Подите к черту, — слышался сверху флегматичный говорок пастуха.

В ответ ему прозвучали грязные ругательства, скрипнула крышка люка и хриплый голос проговорил, глотая матерщину в конце каждой фразы:

— Ты, дед, давай овцу-на. Не дури голову-на, пока мы добрые-на.

— Овцу? Овцу, это, короче, пятнадцать. Еще пять — и сам зарежу и сам разделаю.

— Ты берега попутал-на? Мы — Дагонские Кирасиры!

— Да хоть сам президент Грэй. Овца у меня стоит пятнадцать, — всё так же флегматично отвечал пастух.

Лязгнул затвор. Мы с парнями переглянулись, и Кузьма резко кивнул: они были готовы. Наша надежда на победу основывалась на том факте, что грузовик был один, и в него вряд ли помещалось больше отделения солдат. Так что шансы имелись — и немалые. Арис поднял руку с тяжелым федерле и примерился.

— Я тебя застрелю-на и сам заберу овец-на... Пацаны, дуйте в овчарню, а я пока с этим старым козлом-на побеседую-на... Думаю, он своих овец-на траха...

Грохот выстрелов из крупнокалиберного пистолета заглушил его последние слова. Пули пробивали доски люка и вонзались в ступни, бедра, пах стоявших сверху дагонцев. Мы с Арисом уперлись спинами в крышку и выбили ее наружу, под стоны раненых.

— Давай сюда, дед! — крикнул я.

Ему два раза повторять было не нужно: старик скатился в подпол и принялся шарить в ящиках и тюках — и через секунду уже держал в руках двустволку. Мы полезли наружу. Двумя выстрелами Арис добил корчащихся на полу кирасир, в дверь сунулся еще кто-то, и я принялся опустошать обойму винтовки, целясь солдату в бедра. Корпус у этих дагонцев был защищен панцирем, черт его знает, что он может выдержать?

Выстрелы раздались и со двора — в дело вступили Кузьма и Эш из овчарни. Пользуясь передышкой, я принялся перезаряжать оружие, по пояс высовываясь из люка и настороженно прислушиваясь. Арис перебрался к глинобитной стене хижины и занял позицию у окна, пастух хотел было сунуться к полуоткрытой двери, как вдруг внутрь влетела граната-"колотушка", покатилась по полу и закрутилась на месте, издавая мерзкий звук металлом рубашки по выщербленным доскам.

Думать было некогда — запал у этой дряни горел секунд пять. Я воспользовался винтовкой как бильярдным кием и выпихнул гранату обратно — за дверь. Раздался взрыв и удивленные вопли. А нечего! Они еще окопной войны не видали, гады...

Сразу после взрыва атмосфера наполнилась стонами раненых и испуганными криками, которые заглушил боевой рёв абиссинца. Я тут же с силой вогнал новую обойму на место и рванул к двери — наперегонки с пастухом. Арис уже садил наружу из федерле, и на лице его не отражалось ни единой эмоции.

Во дворе творился сущий кошмар — Тес со здоровенным дрыном гонял по небольшому пространству четырех или пятерых кирасиров. Ну, вот не любил он стрелять! Лучше дубина, чем револьвер... Преторианец и финикиец обстреливали газогенераторный грузовик, и, кажется, водитель был уже мертв, а передние колеса — пробиты.

Прозвучал выстрел дуплетом, и один из убегающих от мавра дагонцев отлетел в сторону: два заряда дроби пришлись в кирасу. Я ринулся вперед и прикладом сшиб на землю второго. Бах! Тяжелая пуля из федерле пробила шлем и раскроила череп третьему — Арис так и стоял у окна, тщательно прицеливаясь. Тесфайе в ту же секунду опустил свою оглоблю на спину третьему, и тот с хрустом рухнул навзничь, на землю. Всё было кончено.

Особист прошелся по дворику, разряжая магазин своего тяжелого пистолета в раненых дагонцев. Так или иначе — двенадцать солдат были убиты за какие-то три-четыре минуты.

— Теперь мне тут не жить, — сказал пастух, — Придется в горы вместе со всем скарбом идти. Ну, ничего. А ну, помогите-ка мне кой-чего собрать... А как навьючить и правильно уложить — я вам покажу. И сотки тогда вашей мне не надо...

Очень интересный тип всё-таки этот овчар. Мало того, что помародерничал и разжился имуществом целого мотопехотного отделения, и снял всё, что можно с грузовика, так еще и использовал нас в качестве дармовой рабочей силы! Овечками для перевозки грузов он пользовался, видимо, регулярно: имелась даже специальная сбруя для баранов, которую он приспосабливал на спины блеющим животинкам и закреплял ремнями и защелками на них тюки, мешки, ящики... А еще — новоприобретенное оружие, траншейные панцири, гранаты -"колотушки", пайки и плащ-палатки дагонских кирасиров.